Сочинение: Образ автора в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»

Белинский, по его собственным словам, «отчитывался» «Мертвыми душами» в Зальцбрунне — то есть снимал тя­жесть западных впечатлений. Достоевский знал поэму Гого­ля чуть ли не наизусть, да и кто из русских людей не кончал своего университета по Гоголю? Герцен в ссылке, Чаадаев в Москве, молодая Россия в столицах и провинциях, западни­ки и славянофилы, семинаристы и дворянские интеллигенты, и даже «свет», окаменевший свет, ничего не читающий, кроме французских романов, — все прошли школу «Мерт­вых душ». Конечно, самой «живой душой» в поэме является автор. Именно его включения овеяны «возвышающим душу» лиризмом. «Молодые лирические намеки», как называл Го­голь лирические отступления в «Мертвых душах», отдают печалью.

 

Гоголь в позднейших письмах даже стыдился, что так открылся в них читателю. Оправдываясь перед СТ. Ак­саковым, он писал, что многие, может быть, не поймут этого откровения, сочтут его за ханжество или напыщенность. Ибо многим будет неясно, как это «человек, смешащий людей», вдруг решил непосредственно обратиться к их сердцу, заго­ворить на языке, ему несвойственном.

В записных книжках Блока есть замечание, что Гоголь «любил Чичикова», как все писатели любят своих «героев», даже отрицательных. Не знаю, так ли это. Во всяком случае, мы, читатели, не можем никак «полюбить» Чичикова. Чичи­ков, Плюшкин, Хлестаков, Ноздрев, Подколесин такие же условные, комические «типы», как Гарпагон или Тартюф. Магией гоголевского искусства они оживлены настолько, что их духовная чудовищность не кажется нам неправдопо­добной, ибо в них все, до мельчайшей черточки, типично, все согласовано. Но эта жизненность их, эта органичность — ор­ганичность художественного произведения, а не настоящего человеческого существа. Потому-то мы в состоянии наслаж­даться ими. В противном случае, если бы мы поверили в них, приняли бы их за живых людей, они были бы невыно­симы. [sms]

Авторские отступления можно сгруппировать по-разно­му. С одной стороны, из них выделяются сатирические, соб­ственно лирические (от первого лица, «об авторе») и патети­ческие (о России, об искривленной дороге человечества и другие). Иногда отступления контрастируют со своим «окру­жением» в тексте, и этот контраст подчеркивается (см. нача­ло 7-й главы, после вдохновенного лирического отступления о судьбе поэта — «посмотрим, что делает Чичиков»). В пер­вой половине произведения преобладают сатирические отступления, во второй — элегические и патетические (в них уже создается частично то настроение, которое должно было присутствовать во втором и третьем томах; они нередко на­писаны ритмизованной прозой, изобилующей синтаксиче­скими повторами и параллелями, благодаря чему еще боль­ше сближаются по стилю с поэтической речью). Несколько последних отступлений — лирические медитации на тему России, заключительный образ — тройка, символ России.

Как же проявляется образ автора в «Мертвых душах»? Вот Чичиков доезжает до дома Коробочки, въезжает в ворота измокший, грязный. Выспавшийся и обсохший, приятно за­бывшийся в толстых перинах, предложенных ему хозяйкой, он садится утром за стол, поедает ее блинцы, совершает сдел­ку и готовится отправиться дальше. Мысленно подмигивая глядящему на него со стороны Кутузову и смеясь над просто­душной «дубинноголовой» Коробочкой, он готов покинуть ее дом, о существовании которого через минуту уже забудет, ибо что можно вспомнить о Коробочке? Но тут автор останав­ливает его. Наступает неожиданная пауза в поэме, которая как будто растворяет двери повествования, и в него входит сам Гоголь.

 

Идет лишь третья глава, а он уж здесь — уже не выдерживает его смех, и «грозная вьюга лирического вдох­новения» возникает на горизонте. Ничего не произошло: просто настала тишина, просто герой окаменел и отодвинул­ся куда-то в глубь сцены, и вместо него заговорил автор. Дрогнуло сердце комика, и он сам взял слово. Взял его для вопроса, для странного и неуместного восклицания, которое совсем не идет к ситуации, не соответствует блаженному со­стоянию Чичикова, довольного покупкой и тем, что он так ловко отделался от лишних расспросов хозяйки.

Это не первое явление Гоголя в поэме. Первое было как бы мимоходом и вскользь; рассуждая о косынках, которые но­сят на шее холостяки, Гоголь оговаривается: «Бог их знает, я никогда не носил таких косынок». Позже эта тема холостя­ка, бессемейного путника, не имеющего постоянного приста­нища на земле, разовьется в поэме, и уже не Чичиков станет олицетворением этого путника, а сам автор.

Пауза на пороге дома Коробочки — это пауза поэтиче­ская, придающая поэме лад поэмы, переводящая комическое описание, сопряженное с холодом наблюдательности, в иное русло — в русло комико-героического или трагического эпо­са, в который и превращаются с третьей главы «Мертвые души». Вот это отступление: «Но зачем так долго заниматься Коробочкой? Коробочка ли, Манилов ли, хозяйственная ли жизнь или нехозяйственная — мимо их! Не то на свете дивно устроено: веселое мигом обратится в печальное, если только долго застоишься перед ним, и тогда бог знает что взбредет в голову. Может быть, станешь даже думать: да полно, точно ли Коробочка стоит так низко на бесконечной лестнице чело­веческого совершенствования?

 

Точно ли так велика про­пасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунны­ми лестницами, сияющей медью, красным деревом и ковра­ми... Но мимо! мимо! зачем говорить об этом? Но зачем же среди недумающих, веселых, беспечных минут сама собою вдруг пронесется иная чудная струя? Еще смех не успел со­вершенно сбежать с лица, а уже стал другим среди тех же лю­дей, и уже другим светом осветилось лицо...»

Особенность поэмы в том, что в ней постоянно слышен го­лос автора. Голос автора обращен непосредственно к читате­лю. Размышления автора о персонажах, сожаления, горечь, тревога, слышимые в его высказываниях, — все это позволя­ет почувствовать за комической стороной рассказа, за сме­хом неотделимые от него слезы, печаль при мысли о мертвен­ности человеческих душ. Именно автору дано предвидеть ве­ликое будущее Родины. Отсюда появление в лирических отступлениях высокой патетики, ораторского пафоса, пере­дающего пламенное воодушевление автора. Автор — человек своего времени, потрясенный бедами и страданиями народа, казнящий смехом помещиков-уродов, чиновников-мздоим­цев и вместе с тем мечтающий о будущем России, о всечело­веческом счастье.

 

Мы вправе говорить о высокой гуманности автора — эпика, лирика, сатирика. В своих раздумьях автор дает оценку героям, касается системы пансионного воспитания, быта и нравов чиновничества, судьбы русского писате­ля, разнообразных (а по сути однообразных) «пошлых» ха­рактеров, высказывает мысли о высоком достоинстве челове­ка, рисует здоровую, народную стихию, картины великой, беспредельной Руси. В лирических отступлениях Гоголь соз­дает образы беспредельной, чудесной Руси и народа-богаты­ря. Поэтому и заканчивается поэма образом тройки, которую снарядил в дорогу «расторопный ярославский мужик». Эта тройка — символ Руси, несущейся в будущее. Каким оно бу­дет, автор не знает: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа». Однако в поэме важен сам пафос этого дви­жения — полета, ассоциирующегося с душой русского чело­века.[/sms]