Лжедмитрий II - возросшее могущество

В течение зимы силы Лжедмитрия II значительно возросли. Толпами и поодиночке к нему со всех концов страны пробирались повстанцы из разбитых армий Бо­лотникова. Волны крестьянской войны, отхлынув от центра, вновь затопили юго-западные окраины государ­ства.

 

Местные служилые люди, помещики, поначалу поддерживавшие «вора», скоро уразумели, куда дует ветер: наспех пристроив семьи, тайком пробирались к царю Василию. Вскоре в Москве собралось более тысячи дворян из северских городов. Чтобы покончить с дво­рянской изменой, самозванец пустил в ход меры, подска­занные ему болотниковцами. Он объявил о конфиска­ции поместий у дворян, бежавших в Москву, и обратил­ся с особым воззванием к холопам и крепостным «измен­ников-дворян».

 

Пусть они идут к истинному Дмитрию, пусть они присягнут на верность ему и служат с оружием в руках, тогда, вещал самозванец, он пожалует им поместья их господ, а если в поместьях остались поме­щицы или их дочки, холопы могут жениться на них. Призывы Лжедмитрия II возымели действие. В селах «рабы» стали чинить насилие над ненавистными дворя­нами, побивали и гнали их приказчиков, делили иму щество. Дьяки самозванца выдали грамоты на владение конфискованными поместьями некоторым рыльским и курским крестьянам.

 

Крестьянская война находила отклик в народных низах на русских, украинских и белорусских землях. Многие белорусские мужики и мещане отправились в Стародуб с войском Меховецкого. Шляхта отзывалась о них с величайшим презрением. Под стать белорусам были и запорожцы с Украины. Некоторое время казалось, что предстоит новый взрыв крестьянской войны. На самом деле ничего подоб­ного не произошло. Перерождение началось в тот мо­мент, когда руководителем движения стал самозванец с царским титулом и когда в его лагере появились отряды польской шляхты и русских дворян. Никто не знал, кем был новый самозванец. Прави­тельство Шуйского именовало его «стародубским во­ром».

 

Люди, принадлежавшие к окружению Лжедмит­рия И, считали, что по происхождению своему он был «московитом», но долго жил в Белоруссии. Самозванец умел читать и писать по-русски и по-польски. Совре­менников поражала его редкая осведомленность в делах Лжедмитрия I. Иезуиты объясняли ее тем, что он служил писцом при особе первого самозванца, а после его гибе­ли бежал в Литву. По словам иезуитов, писца звали Богданом и в его жилах текла иудейская кровь. Русские власти со временем официально-подтвердили версию о еврейском происхождении Лжедмитрия II.

 

Любопытные подробности сообщили о «воре» его советники. Князь Дмитрий Мосальский под пыткой показал: «...который де вор называется царем Дмитрием, и тот де вор с Моск­вы с Арбату от Знамения Пречистыя из-за конюшен попов сын Митка, а отпущал де его с Москвы князь Василей Мосальской за пят ден до растригина убийства». Мосальские принадлежали к ближайшему окружению нового самозванца. Но им не довелось наблюдать начало его карьеры. Советники подозревали, что, подобно чер­нецу Григорию, новый самозванец происходил из духов­ного чина.

 

Московские летописцы придерживались того же мнения. Они называли вора поповским сыном на том основании, что он «круг церковной весь знал». Самое удачное следствие о самозванце произвел безвестный белорусский священник, живший в окрестностях Моги­лева и наблюдавший его первые шаги. Вкратце его рассказ сводился к следующему: «Дмитрий» наперед учил грамоте детей в доме у попа в Шклове, затем перешел под Могилев в село к попу Федору. И летом и зимой учитель носил одну и ту же баранью шапку и плохонь­кий потрепанный кожушок.

 

Чтобы заработать на жизнь, он ходил к Никольскому попу в Могилев и за грошовую плату колол ему дрова и носил воду. Шкловский гра­мотей не отличался благонравием. Однажды поп Федор застал его со своей женой. В бешенстве священник высек учителя розгами и выгнал его вон из своего дома. Учитель дошел до крайней нужды. Ему пришлось но­чевать под забором на могилевских улицах. Там его и заприметили несколько предприимчивых шляхтичей, прежде служивших Лжедмитрию I.

 

Пан Зертинский вы­сказал мысль, что мелкорослый бродяга может сойти за убитого московского царя. Пан Меховецкии подхватил эту мысль и перевел дело на практическую почву. В душе грамотея боролись трусость и угодливость. Участь пер­вого самозванца пугала его, и он бежал из Могилева в Пропойск. Там его вскоре обнаружили и посадили под стражу. Могилевские покровители вызволили его из тюрьмы, и на этот раз бродяга оказался более сговор­чивым. Слуги пропойского коменданта проводили ново­испеченного царька до Поповой горы, откуда было рукой подать до московского рубежа. Перед тем как пустить самозванца гулять по свету, покровители поста­рались связать его обязательствами. «От своего царского пресветлого имени» Дмитрий дал обширную запись «пану Зертинскому и товарищам его».

 

Лжедмитрий II появился в пределах Речи Посполитой. Но в его подготовке польское правительство не участвовало. Поглощенный борьбой с мятежниками, король не желал умножать свои трудности. Мятеж усилил элементы анархии в Речи Посполитой. Наемные солдаты, сражавшиеся в королевских войсках и в отрядах мятежных магнатов, остались без работы после окончания «рокоша».

 

Они искали, кому бы продать ору­жие, а тем временем не прочь были пограбить население польских, литовских и белорусских деревень. Те из солдат, которые не получили полный расчет из казны, становились на постой в королевских имениях и опусто­шали их не хуже саранчи.