Сочинение "Мастерство в построении сюжета. (По одномуиз произведений русской литературы XIX века. — А.С. Пушкин. «Пир во время чумы»)

«Пир во время чумы» — трагедия, несущая в себе то„что древ­ние греки называли катарсисом, разрешением трагического конф­ликта. Сюжетная конструкция здесь великолепна. В один клубок сплелись и щемящее чувство тоски и одиночества человека, заперто­го холерными карантинами в маленькой деревушке, и горечь потери близких друзей, вступивших на Сенатской площади в противобор­ство с «жестоким веком», и воспоминание о женщине, которой уже нет в живых, но чувство к ней все еще продолжает жить в душе поэта, и предчувствие новых суровых испытаний, что несет ему гря­дущая жизнь.

 

[sms]Мир «Скупого рыцаря» очень широк: сценическими и — особен­но — несценическими образами воссоздана почти пластически ося­заемая картина Европы эпохи позднего средневековья.

 

 В «Моцарте и Сальери» два музыканта живут в мире искусства, вроде бы только о нем и говорят.

 

 В «Каменном госте» перед нами предстает всего лишь «импрови­затор любовной песни» — человек, внешне замкнутый в своем эго­центричном мире.

 

У героев «Пира во время чумы» практически нет выхода в боль­шой мир, пирующие — всего лишь крохотный островок в мире мерт­вых, поэтому ситуация трагедии уникальна, она являет собой некую экспериментальную площадку для исследования самых общих воп­росов бытия. Но в самой уникальности ситуации заложены громад­ные возможности для обобщения, для соотнесения проблем отдель­ного человека и человечества в целом.

 

Внешняя динамика здесь вступила бы в явное противоречие с внут­ренней жизнью героев. Из трех стадий нравственного поступка — мотивов, непосредственного действия и следствий его — Пушкин на этот раз исследовал лишь первое, сознательно отсекая все осталь­ное. Поэтому каждый из пирующих — в сущности, замкнутый мир, их речи — прежде всего самоизлияния, непрерывная цепь внутрен­них монологов, их судьбы, может быть, и пересекаются, но ни в коем случае не взаимовлияют друг на друга. Все это создает осо­бый, напряженный сюжет последней из «маленьких трагедий».

 

 Герои обречены на гибель. Они это знают. Осознание неизбежно­го рождает в иных людях фаталистическое примирение с судьбой, с неотвратимостью рока. Этот фатализм может быть очень разным — тут и бездумная беспечность Молодого человека, предлагающего выпить в честь уже погибшего Джексона «с веселым звоном рюмок, с восклицаньем», и самоотверженное великодушие нежной Мери, и черствый эгоизм Луизы, пытающейся самоутвердиться в человеконе­навистничестве, но:

 

...нежного слабей жестокий,

И страх живет в душе, страстьми томимой.

 

 Сама атмосфера пира проникнута лишь иллюзией жизни, смерть все время напоминает пирующим о неотвратимости и закономернос­ти конца.

 

В сущности, «Пир во время чумы» начинается с той тревожной ноты раздумий о жизни, подлинной и мнимой, которой заканчива­лась каждая из «маленьких трагедий». Но если в финалах предше­ствующих пьес в раздумье повергались читатели и зрители, то здесь эти раздумья вынесены, если так можно выразиться, на авансцену: в них все время погружен главный герой.

 

 Вальсингам — председатель пира, возможно, даже его инициа­тор. И пир предпринят с целью забыться среди ужаса всеобщей смер­ти. Но происходит парадоксальное: именно председатель пира все время возвращается в своих мыслях к смерти и настойчиво напоми­нает о смерти всем пирующим.

 

Безусловно, «упоение» пиром во время чумы — чувство сложное и острое, это чувство человека, находящегося на грани жизни и смерти. Но все же не бегство и не смирение, а борьба! — вот пароль и лозунг Вальсингама. И если уж неизбежна смерть, то встретить ее с открытым забралом! Человек и Смерть столкнулись на равных. Именно поэтому так драматургически закономерен внешне, казалось бы, неожиданный и случайный финал трагедии: Вальсингам бросает вызов чуме и не гиб­нет! Драматургический конфликт перерастает тему борьбы с роком. Он разрешается как гимн человеческой дерзости и гордости перед лицом самой смерти. Однако пьеса не могла закончиться гимном председате­ля. Для разрешения конфликта Пушкину оказывается крайне важным последний спор «маленьких трагедий» — спор Вальсингама со священ­ником, тоже действующим во время всеобщей катастрофы.

 

 Священник, как и Вальсингам, стремится «ободрить угасший взор», но... лишь для того только, чтобы подготовить обреченного к смер­ти. И голос священника, весь строй его речи — это голос самой смерти, как бы звучащий из-за гробовой доски. Священник беспрес­танно напоминает об умерших, о муках ада и о райском блаженстве, он судит живущих от имени погибших. Знаменательно его обраще­ние к имени погибшей Матильды в качестве последнего, решающего аргумента в споре с Вальсингамом!

 

 Упоминание о Матильде вызывает у него бурный эмоциональный взрыв. Да, Председатель признает, что он осквернил память матери и возлюбленной, участвуя в пире! Но тем не менее он останется, ибо здесь — жизнь, пусть на краю гибели, но жизнь, а там — лишь смирение и бездействие перед лицом смерти. И характерно, что свя­щенник, почувствовав силу этих слов, уходит, благословляя Валь­сингама. «Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость»,— гласит заключительная ремарка «ма­леньких трагедий». Жизнь и страсть, ум и сердце вновь выходят победителями... [/sms]