Сочинение "Трагедия одиночества М.Ю. Лермонтова"

Добрый характер, любящее сердце, способность увлекаться — вот каким он был и каким навсегда остался в отношениях с друзья­ми. Он не изменял им, не забывал их. И, обращаясь к умершему декабристу — поэту Александру Одоевскому, с которым встретился на Кавказе, писал:

 

Мир сердцу твоему, мой милый Саша!

 Покрытое землей чужих полей,

Пусть тихо спит оно, как дружба наша

В немом кладбище памяти моей!

 

[sms]И, посвящая «Демона» женщине, которая не дождалась его, он обращался к ней с горьким упреком:

 

Я кончил — ив груди невольное сомненье:

Займет ли вновь тебя давно знакомый звук, —

Стихов неведомых задумчивое пенье, —

Тебя, забывчивый, но незабвенный друг?

 

 Кавказский кинжал — символ вольности — он тоже считал сво­им другом, и сражающийся Кавказ, ибо он олицетворял в представ­лении Лермонтова отвагу, честь, благородство, любовь к родине, стремление к свободе. Он не умел и не хотел скрывать свои мысли, маскировать чувства и оставался доверчивым и неосторожным. И больше, чем открытая злоба врагов, его ранила ядовитая клевета друзей, в которых он ошибался. И чувство одиночества, разобщен­ности в царстве произвола и мглы, как назвал николаевскую импе­рию Герцен, было для него неизбежным и сообщало его поэзии характер трагический. Каждый день, каждый час его жизни омрача­ла память о декабрьском дне 1825 года и о судьбах лучших людей. Состоянию общественной жизни отвечала его собственная трагичес­кая судьба: ранняя гибель матери, жизнь вдали от отца, которого ему запрещено было видеть, мучения неразделенной любви в ранней юности, разобщенные судьбы, и политические преследования, и жизнь изгнанника в последние годы жизни... Все это свершалось словно затем, чтобы усилить этот трагический элемент. 

 

И при всем том он не стал мрачным отрицателем жизни. Он лю­бил ее страстно, вдохновленный мыслью о родине, мечтой о свобо­де, стремлением к действию, к подвигу. И все, что им создано за тринадцать лет творчества, — это подвиг во имя свободы и родины. И заключается он не только в прославлении бородинской победы, в строках «Люблю отчизну я...» или в стихотворном рассказе «Мцы­ри», но и в тех сочинениях, где не говорится прямо ни о родине, ни о свободе, но — о судьбе поколения, о назначении поэта, об одино­ком узнике, о бессмысленном кровопролитии, об изгнании, о пусто­те жизни...

 

С юных лет светское общество, с которым Лермонтов был связан рождением и воспитанием, олицетворяло в его глазах все лживое, бесчувственное, жестокое, лицемерное. И заглавие трагедии «Мас­карад» заключает в себе смысл иронический, ибо у этих людей лицо было маской, а в маскараде, неузнанные, они выступали без масок, в обнажении низменных страстей и пороков. И Лермонтов имел сме­лость высказать все, что думал о них, — без пощады и лицемерия. В день гибели Пушкина он впервые заявил о себе. И первое, что он сказал им: «Свободы, гения и славы палачи!»

 

Он грозил им народной расправой и указывал на их связь с им­ператорским троном. «К несчастью слишком большой проницатель­ности, — писал о нем Герцен,— он прибавил другое — смелость многое высказывать без прикрас и без пощады. Существа слабые, оскорбленные никогда не прощают такой искренности». И на после­дних вдохновениях Лермонтова уже лежит печать обреченности. Но неуклонно следовал он по избранному пути. И ненависть к «стране господ», отрицание купленной кровью славы только обостряли его любовь к «печальным деревням» и к «холодному молчанию» рус­ских степей.[/sms]