Сочинение"Бесовство по Достоевскому"

Знаешь... что я тебе скажу:

если б только я зарезал из того,

 что голоден был, то и теперь бы

счастлив был! Знай ты это!

Раскольников

 

 Бесовство по Достоевскому — это прежде всего отрицающее, разрушительное начало мира, человеческого сознания, отраженное во всех сферах жизнедеятельности. Основанием для того бесовства, которое исследовал писатель в своем романе, не случайно послужи­ло именно псевдореволюционное нечаевское дело. Вот хотя бы та­кой пункт «Катехизиса»: революционер обязан «разорвать всякую связь... со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. Он для него враг беспощадный, и если бы он продолжал жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение...»

 

[sms]Поистине идея всеобщей погибели, философия разрушения ради разрушения, своеобразный сатанизм сознания, бесовство.

 

Если бы мы захотели отыскать корни такого сознания, то долж­ны были бы прийти к двум его основаниям, к разделению человече­ства на две категории — господ и рабов по природе, с разными, свойственными каждой из них системами ценностей, в том числе и этических. «Есть мораль господ и мораль рабов», — скажет Ницше, но скажет уже после Раскольникова, после бесов Достоевского, и скажет вовсе не потому, что прочитает их теории и будет следовать им. Нет. А потому, что Достоевский, рисуя своих бесов, уже предви­дел и наступление ницшеанства, и более отдаленные идеи вполне реальных исторических беснований. В свое время Достоевский про­возглашался едва ли не учителем или даже просто предшественни­ком Ницше, На самом деле «властитель дум» буржуазного сознания конца XIX — начала XX века — лишь один из героев Достоевского, как бы вышедший из его романа «Бесы», реализовавшийся в самой действительности.

 

Разделение человечества на две категории и признание лишь за одной из них права на господство прямо связано и со следующим шагом — с признанием себя самого, собственного «я» центром мира и мерой всех вещей, то есть опять-таки с бесовским сознанием эго­центризма. 

 

«Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить?» — вопрошает герой «Записок из подполья» Достоевского и с демонизмом обыва­теля ответствует: «Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». Ибо, по убеждению подпольного демона,«человеку надо одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта самостоятель­ность ни стоила и к чему бы ни привела». Сознание героя «Запи­сок», разделяющего весь мир на две категории: «я» и «они», — не его личное изобретение. Он скорее сам жертва этого сознания, не­жели его создатель. Князь Валковский из «Униженных и оскорблен­ных» — отнюдь не униженный и не оскорбленный, в отличие от того же героя из подполья. Но его философия жизни, по сути, та же, что и у героя из подполья... Все для него вздор. Не вздор лишь един­ственное: «я сам. Все для меня, и весь мир для меня создан... Я, например, уже давно освободил себя от всех пут и даже обязаннос­тей. Люби самого себя — вот одно правило, которое я признаю... Угрызений совести у меня не было никогда. Я на все согласен, было бы мне хорошо».

 

«Возлюби самого себя» — идеал и программа не только героя из подполья и Валковского, но и праздного Свидригайлова, и чело­века дела — Лужина. Но вот Раскольников живет страстной мечтой о благе для ближних, своих хотя бы, да и для всего человечества в идеале. Но и он во имя блага разделяет человечество на две катего­рии (то же в основе своей разделение, что и у Великого инквизито­ра), и он берет за идеал своеволие личности (Ликург, Солон, Маго­мет, Наполеон), которая «право имеет» решать, кому жить, а кому умереть. Наиболее обаятельной в этом смысле была, конечно, лич­ность Наполеона. Раскольников — нищий студент. Наполеон не был нищим. Но по природе своей преступления того и другого родствен­ны, хотя и, естественно, разномасштабны.

 

Писарев в свое время утверждал, что корень преступления Рас­кольникова в его нищете, но сам Раскольников мог бы ответить ему словами, сказанными им Соне Мармеладовой: «Знаешь... что я тебе скажу: если б только я зарезал из того, что голоден был, то и теперь бы счастлив был! Знай ты это!»[

 

Какова природа того начала, которое движет идеей героя «Пре­ступления и наказания»? «Не рассудок, так бес!» — сознает сам Раскольников и притом «странно усмехаясь»... Достоевский был сви­детелем эпохи крайнего кризиса старых форм классического гума­низма, основная формула которого — «человек есть мера всех ве­щей» — необходимо вырождалась в крайность буржуазного созна­ния: «Я есть мера всех вещей».

 

Достоевского не менее других русских писателей мучили язвы социальной несправедливости, и он боялся не их устранения, его пугала все более распространявшаяся другая чума, «моровая язва» того типа сознания, которое он определил как бесовство, которое могло бы, по его убеждению, «окончательно сделать Россию вакан­тною нациею»... Достоевский боялся, как бы ненависть к определен­ным сторонам российской действительности не стала бы только удоб­ной формой проявления ненависти к России вообще. И прежде всего к народной России. Потому что именно «в народных началах заклю­чаются залоги того, что Россия может сказать слово живой жизни и в грядущем человечестве».

 

И в этом плане в «Бесах» особую наполненность приобретает фраза рассказчика: «Аплодировала уже чуть не половина залы; увлекались невиннейше; бесчестилась Россия всенародно, публич­но, и разве можно было не реветь от восторга?» Отношение к сво­ему народу, к своей стране, как к чужому и даже чуждому, как к материалу, средству достижения любой ценой своих, антинарод­ных по природе, целей, — вот что пугало Достоевского, вот с ка­ким бесовством сознания воевал он, вот о чем предупреждал и пророчествовал.

 

Реальные герои Достоевского, охваченные болезнью бесовства, несут в себе не только черты конкретно-исторических проявлений его эпохи, но и бытийные, включающие в себя опыт тысячелетия и открывающие нам глаза на ту перспективу, которую несло и несет в себе их человеконенавистническое сознание.[/sms]