Сочинение"Тема греха и покаяния в одном из произведений русской литературы (Ф.М. Достоевский. «Преступление и наказание»)"

Трудно найти другое столь давно и единодушно признанное клас­сическое произведение, оценки которого были бы столь разноречи­вы и даже противоположны, причем расхождения эти связаны имен­но с вопросом о мотивах преступления Раскольникова и об отноше­нии к ним Ф.М. Достоевского.

 

[sms] По мнению многих исследователей, доминирует все-таки концеп­ция двойственности мотивов. Первый представляет собой теорию «права сильного», которая отражала дух времени и была порожде­нием общественной теории нигилизма: «Я хотел Наполеоном сде­латься, оттого и убил». Второй — полная противоположность перво­му: желание добра людям, стремление спасти сестру от гибели, а себе дать возможность добрыми делами всей последующей жизни загладить преступление. Некоторые исследователи находят три, че­тыре и даже больше мотивов, но все они тяготеют к двум вышепере­численным полюсам.

 

Вообще, приступая к работе над романом, Достоевский писал: «...уничтожить неопределенность, то есть так или этак объяснить все убийство...» Есть литературоведы, которые считают, что сделать это Достоевскому не удалось: он так и не пришел к выводу, как именно мотивировать преступление, и остались две «не согласованные меж­ду собой» мотивировки, осталась неопределенность. Вторая, более распространенная точка зрения заключается в том, что вначале у Достоевского были колебания, но он их решил «диалектически», то есть — сочетав обе. Выходит, что Раскольникову хочется, или ему это только кажется, быть «добрым Наполеоном». В этом словосоче­тании совмещено несовместимое, но в этом-то и кроется зерно, суть вопроса. Все, что послужило мотивами преступления Родиона Рас­кольникова, построено на глубоких, запутанных противоречиях, в которых нам и предстоит разобраться.

 

Прежде всего их следует искать во внутренних противоречиях самой натуры Раскольникова. Не случайно автор дал ему такую фа­милию, которая постоянно напоминала бы читателю о внутреннем расколе героя. Но этот раскол вовсе не следует понимать как борь­бу между «плохими» и «хорошими» мотивами преступления. Так ка­жется самому Раскольникову, но это лишь его самообман, и мы не должны ему поддаваться.

 

То, что на самом деле происходит в душе Р. Раскольникова, вер­но определил современный литературовед Ю.Ф. Карякин: «борьба мотивов за преступление против него», «правых и неправых целей, определяющих и свои средства». Подтверждением противоречивос­ти характера Раскольникова являются и слова Разумихина, который знает Родиона немного лучше других: «великодушен и добр» и в то же время «холоден и бесчувственен до бесчеловечия». И сам Досто­евский пишет: «...уже в следующую минуту это становился не тот человек, что был в предыдущую». И, как опять-таки верно подметил Корякин, «даже сны его — тоже разные, противоположные»: один сон — «предостережение от убийства», второй — его «повторение». Каждое слово героя «расколото» и в сущности уже заключает в себя реалы: «проклятая мечта», «мрачный восторг», «кровь по совести». Скорее, эти словосочетания следовало бы разлить на два ряда слов: «проклятая, мрачная, кровь» и «мечта, восторг, совесть». Такой по­рядок характерен для сознания обычного человека. Но в сложней­шей системе самосознания Раскольникова порядок нарушается, и между несовместимыми понятиями происходит борьба.

 

Родион Раскольников постоянно ощущает борьбу, но он непра­вильно ее понимает, словом, "поддается самообману, выдавая борь­бу за противостояние правых целей неправым средствам.

 

Нередко мотив убийства объясняют роковым влиянием города. Действительно, душная атмосфера узких и пыльных улиц, гробооб-разная каморка Раскольникова — все это, можно сказать без пре­увеличения, погубило его: «редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге». Погубило, но отнюдь не как героя, вступившего в схватку с чуждым ему миром во имя правых целей. Раскольников пытался встать на этот путь, но вскоре разочаровался в нем и смирился с существую­щим порядком. Изменить что-то в этом мире кажется Родиону Рас­кольникову невозможным, равно как остановить скрипящую, но все же действующую машину. Над теорией «всеобщего счастья» герой смеется: «несу, дескать, кирпичик на всеобщее счастье... ха-ха!» И совершается трагедия — внутреннее поражение Раскольникова, его порабощение этими замкнутыми стенами и грязными улицами. Переворачивается вся система ценностей героя — он уже заражен «влияниями» Петербурга, и его душевное состояние действительно принимает форму болезни. И, как отметил Ю.Ф. Карякин, «не сквер­ную пьесу хочет он отменить, а пытается (безнадежно) сыграть в ней другую роль, роль главного героя». Следующий шаг больного ума — извращенная арифметика — «одна смерть и сто жизней вза­мен», «куча» обстоятельств, навалившихся разом на героя, которые тот счел за роковые. Полное отчаяние в его настоящем положении, невозможность спасти сестру, помочь сломленному жизнью Марме-ладову и его семье, загубленной навсегда девочке, вышедшей на панель, наводят нас на мысль о, так сказать, «нетрадиционном сред­стве»... Вопрос в том, сможет ли он им воспользоваться?

 

Уже все его муки до совершения преступления дают Р. Расколь­никову почувствовать, что он не способен на такое. Но в тот решаю­щий момент, когда герой уже почти освободился от власти этой идеи и просил Бога указать ему правильный путь, дорога приводит его к месту, где он слышит свой приговор: завтра и в определенном часу. Все предрешено, Раскольников уже почти сознательно жертвует со­бой ради спасения других. Кто он — новый Христос, Мессия? Из­брав роль спасителя человечества, Родион Раскольников стремится «встать» над глупою толпой и силою своей власти сделать то, что он хочет. Но осуществляется его миссия по-другому: его пример пока­зывает оторвавшейся от народа и помешанной на «наполеоновской идее» интеллигенции всю ее бесчеловечность и никчемность. Но как бы то ни было, такого предназначения сам Раскольников угадать, разумеется, не мог бы, в этом он целиком подчинился авторской воле. И поэтому «добро» никак нельзя считать мотивом преступле­ния. И, опять ссылаясь на Ю.Ф. Карякина, можно сказать, что если «добро» поначалу и противостояло преступлению, то потом оно ка­питулировало перед злом, а еще позже стало незаметно прикрывать собой горькую правду: «Я просто убил, для себя убил...»

 

Таким образом, нам удалось чуть ближе рассмотреть тот слож­ный и запутанный клубок, тот узел, в котором сплетены мотивы пре­ступления Родиона Раскольникова. Сложность эта гнетущая, тяже­лая, словно бремя, так что как бы в отместку ей хочется сказать: все гениальное просто, подтверждая тем самым противоестественность подобной усложненности, граничащей с неразберихой, хаосом. От­сюда вытекает увиденная Ю.Ф.Карякиным главная мысль Ф.М. Дос­тоевского: «Не в том дело, как обосновать преступление, а в том, что недопустимо его обосновывать как бы то ни было». [/sms]