Сочинение"Именины Наташи Ростовой. (Анализ эпизода из романа Л.Н. Толстого «Война и мир», т. I, ч. I, гл. XV—XVII)"

«Война и мир» — одна из тех книг, которую нельзя забыть. «Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна, когда все ждут неминуемого переворота — надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе», — сказал Л. Толстой в этом романе.

 

[sms]В самом его названии — вся жизнь человеческая. А еще «Война и мир» — модель устройства мира, вселенной, поэтому и появляется в IV части романа (сон Пьера Безухова) символ этого мира — глобус-шар. «Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий раз­меров». Вся поверхность его состояла из капель, плотно сжатых меж­ду собой. Капли двигались, перемещались, то сливаясь, то разделя­ясь. Каждая стремилась разлиться, захватить наибольшее простран­ство, но и другие, сжимаясь, иногда уничтожали друг друга, иногда сливались воедино. «Вот жизнь», — сказал старичок учитель, когда-то учивший Пьера географии. «Как это все просто и ясно, — подумал Пьер, — как я не мог знать этого прежде?»

 

«Как это все просто и ясно», — повторяем мы, перечитывая по­любившиеся страницы романа. И эти страницы, как капли на повер­хности глобуса, соединяясь с другими, составляют часть единого целого. Так, эпизод за эпизодом, мы продвигаемся к бесконечному и вечному, что есть жизнь человека. Но писатель Толстой не был бы философом Толстым, если бы не показал нам полярные стороны бытия: жизнь, в которой преобладает форма, и жизнь, вмещающая всю полноту содержания. Именно с этих толстовских представлений о жизни и будет рассмотрен эпизод именин в доме Ростовых.

 

Курьезный и нелепый случай с медведем и квартальным вызывет в доме Ростовых у одних добродушный смех (у графа Ростова), у дру­гих — любопытство (преимущественно у молодежи), а кто и с материн­ской ноткой (Марья Дмитриевна) грозно пожурит бедного Пьера: «Хо­рош, нечего сказать! Хорош мальчик! Отец на одре лежит, а он забавля­ется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыд­но! Лучше бы на войну шел». Ох, побольше бы таких грозных наставле­ний Пьеру Безухову, может быть, и не было бы непростительных ошибок в его жизни. Интересен и сам образ тетушки — графини Марьи Дмитри­евны. Она всегда говорила по-русски, не признавая светских условнос­тей; надо заметить, французская речь в доме Ростовых звучит гораздо реже, чем в петербургской гостиной (или почти не звучит). И то, как почтительно все встали перед ней, отнюдь не фальшивый обряд вежли­вости перед «никому не нужной тетушкой» Шерер, а естественное же­лание выразить уважение почтенной даме.

 

Таково старшее поколение Ростовых, живущих в согласии с дви­жениями души. А каково же младшее? Всех представил здесь Тол­стой: Веру, Николая, Наташу, Петю, родственницу Соню, друга Бори­са, не обошел вниманием и будущего мужа Веры — Берга.

 

Об этой паре хочется сказать отдельно. «Старшая, Вера, была хо­роша, была неглупа, училась прекрасно... голос у нее был приятный...» Вера слишком умна для этого семейства, но ум ее обнаруживает свою ущербность, когда соприкасается с эмоционально-душевной стихией этого дома. От нее веет холодом и непомерным высокомерием, неда­ром она станет женой Берга — именно ему она под стать, этому наи­вному эгоцентрику. «Спокойно и учтиво» размышлял Берг о преимуще­стве пехоты против кавалерии, не замечая «ни насмешки, ни равноду­шия» окружающих. Вполне серьезно, совсем в духе полковника Скало­зуба, мечтал о вакансиях, полученных за счет убитых на войне. «Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, — сказал Шиншин, трепля его по плечу».

 

Берг и Вера, увы, несут в себе шаблоны салонной противоесте­ственной жизни. Они не имеют собственной жизненной программы, довольствуются заимствованной на стороне. Противоестественно так­же будет их желание не иметь детей... В этом их обоюдном согласии (тогда как для Толстого любовь к детям есть одно из самых есте­ственных свойств человека) — какая-то машинная расчетливость, не­прикрытый эгоизм. Так и пройдут они по жизни, извращая подлин­ное человеческое бытие. Да, прав был старый граф, говоря: «Что греха таить... Графинюшка мудрила с Верой...» Вот и намудрила, что младшая дочь в день своих именин поразительно честно и открыто заявляет: «Ты этого никогда не поймешь... потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет». Этой тринадцатилетней де­вочке уже дано понять душевную пустоту старшей сестры.

 

Конечно, мы не верим ей, когда она «на полном серьезе» гово­рит Борису: «Навсегда... До самой смерти». «И, взяв его под руку, она со счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную».

 

«Умна она?» — спросит впоследствии Пьера княжна Марья. Пьер задумался. «Я думаю, нет, — сказал он, — а впрочем — да. Она не удостаивает быть умной». Не удостаивает быть умной? Поразитель­но! То есть она изначально отдается бессознательному следованию жизни, не снисходя до размышлений о своем месте в ней. Вот Вера и Берг находят свое место — «жить ради общества». Все действия Наташи определены требованиями ее натуры, а не рациональным выбором, поэтому она не просто участница определенной частной Жизни, ибо не принадлежит одному семейному кругу, а миру всеоб­щего движения.

 

И может быть, именно ее имел в виду Толстой, говоря об истори­ческих персонажах романа: «Только одна бессознательная деятель­ность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается по­нять его, он поражается бесплодностью».

 

Она и не пытается понять свою роль, тем самым уже определив ее для себя и для других. «Весь мир разделен для меня на две половины: одна — она и там все — счастье, надежда, свет; другая половина — все, где ее нет, там все уныние и темнота», — скажет князь Андрей четыре года спустя. Но пока она сидит за именинным столом, смотрит на Бориса по-детски влюбленным взглядом. «Этот же самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взгля­дом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться, не зная чему».

 

Так и обнаруживает себя Наташа в бессознательном движении, и мы видим ее натуральность, то качество, которое составит неизмен­ное свойство ее жизни. Между Наташей-девочкой, с ее импульсив­ным порывом навстречу всему живому, между Наташей-девушкой, восхищенной глубокой красотой лунной ночи в Отрадном, и Ната­шей-матерью, с радостным лицом показывающей пеленку с желтым пятном, нет существенного различия, ибо все это натурально, не фальшиво.I Радость матери при здоровье ребенка так же поэтична, как и первый поцелуй, как и восторг перед необозримостью и не-охватностью жизни.[/sms]