Сочинение "«Во всем мне хочется дойти до самой сути...»"

Евгений Евтушенко писал: «Пастернак всегда знал себе цену как мастеру, но его больше интересовало само мастер­ство, чем массовые аплодисменты мастерству. Нобелевский комитет соизволил заметить Пастернака только в момент раз­горавшегося политического скандала, а ведь Пастернак зас­луживал самой высокой премии за поэзию еще в тридцатых годах. «Доктор Живаго» — вовсе не лучшее из того, что было написано Пастернаком, хотя роман и представляет собой этап­ное явление для истории русской и мировой литературы».

 

[sms]Действительно, на весах искусства стихи, написанные док­тором Живаго (в смысле — Пастернаком), перевешивают весь роман, настолько они прекрасны.

 

 Никого не будет в доме,

Кроме сумерек.

 Один

Зимний день в сквозном проеме

Незадернутых гардин.

Только белых мокрых комьев

Быстрый промельк моховой,

Только крыши, снег, и, кроме

Крыш и снега, никого.

 

Б.Л. Пастернак в своем творчестве отразил многие собы­тия. Судьба его, так же как и судьба многих поэтов этого поколения, складывалась очень тяжело. Ему пришлось пере­жить взлеты и падения, победы и поражения. Поэтому, ве­роятно, для Пастернака творчество стало спасением и выхо­дом, может быть, даже бегством от окружавшей его советс­кой действительности. Он подчеркивал необходимость не­прерывной напряженной работы сердца и ума для каждого художника.

 

Не спи, не спи, работай,

Не прерывай труда,

Не спи, борись с дремотой,

 Как летчик, как звезда.

Не спи, не спи, художник,

 Не предавайся сну.

Ты — времени заложник,

У вечности в плену.

 

Борис Пастернак родился в семье художника Леонида Пастернака, личности, близкой к таким крупнейшим фигурам русской интеллигенции, как Толстой, Рахманинов, Менделе­ев. Интеллигентность здесь была не заемной, а являлась са­мим воздухом семьи. Пастернак в ранней молодости выбирал между музыкой и поэзией. Он выбрал, к счастью для нас всех, второе, несмотря на то что его идол — Скрябин, про­слушав музыкальные сочинения юноши, «поддержал, окры­лил, благословил». Может быть, Пастернаку не хватило про­тиводействия. Начав с бунта формы против классицистов и доходя в кон-центрированности метафор иногда до почти полной непонят­ности, он постепенно опрозрачнивался и с годами пришел к хрустально-чистому, профильтрованному стиху. И это была подлинная классика, которая всегда выше реминисцентного классицизма. Позднее стихи Пастернака потеряли в плотнос­ти, но зато выиграли в чистоте, в отсутствии лишнего. У стиха Пастернака поразительное слияние двух начал — физиологи­ческого и духовного. Философия его поэзии не умственно выработанная, а «выбормотанная». Но, конечно, за этим ка­жущимся импровизационным полубредом стояла огромная человеческая культура. Бред высочайше образованного, тон­чайше чувствующего человека всегда совсем другой, чем бред диктатора или бюрократа.

 

Гул затих. Я вышел на подмостки.

 Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске,

Что случится на моем веку.

 

Это стихотворение написано после того, как гениального поэта шайка трусов исключила из продажного Союза писате­лей. Распорядок собрания был продуман партийными функ­ционерами, мужество проявили те немногие, кто во время голосования воздержался. Против не проголосовал никто. Фарисеи остались фарисеями.

 

 Но продуман распорядок действий,

 И неотвратим конец пути.

 Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить— не поле перейти.

 

Пастернак дошел до «самой сути... до сущности прошед­ших дней, до их причины, до основанья, до корней, до серд­цевины». Ему повезло, он не был брошен в ГУЛАГ.

 

«До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели», — писал А. Галич.

 

 Лишенный возможности публиковаться, поэт продолжал творить и встречаться с людьми. Несмотря на все выпавшие на его долю несправедливые испытания и гонения, он оста­вался самим собой до самого конца. Вот что пишет о встрече с поэтом молодой Е. Евтушенко: «...несмотря на полную, обес­куражившую меня обыкновенность в одежде, которой я по неразумию не мог предположить у настоящего, живого гения, Пастернак был поистине необыкновенен в каждом своем дви­жении, когда он, входя, грациозно целовал кому-то ручку, кланялся с какой-то только ему принадлежащей несколько игривой учтивостью. От этой безыскусственной врожденной легкости движений, незнакомых мне прежде в моем грубова­том невоспитанном детстве, веяло воздухом совсем другой эпохи, чудом сохранившейся среди социальных потрясений и войн».

 

 Пастернак дошел до высшей сути. Он «написал восемь строк //О свойствах страсти», «О беззаконьях, о грехах, / / Бегах, погонях, // Нечаянностях впопыхах, // Локтях, ладонях». Так некогда Шопен вложил «Живое чудо // Фоль­варков, парков, рощ, могил // В свои этюды».

 

Достигнутого торжества

Игра и мука —

 Натянутая тетива ,

 Тугого лука.[/sms]