Сочинение "«Люди как люди...» (Быт и нравы Москвы в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»)"

В романе М.А. Булгакова два пласта времени. Первый — давешний, еще не распят Иисус. Второй — довоенный, 30-е годы XX века. Автор сравнивает людей в этом гигантском временном промежутке, ведь Воланд часто в прямой и кос­венной форме задавался этим вопросом: «Изменились ли люди?»

 

[sms]Сравним и мы, использовав две цитаты.

 

 «— Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродо­ванное лицо Иешуа, — тебя били за твои проповеди, разбой­ники Дисмас и Гестас, убившие четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди?

— Да, — ответил арестант.

— И настанет царство истины?

— Настанет, игемон, — убежденно ответил Иешуа.

— Оно никогда не настанет! — вдруг закричал Пилат страш­ным голосом...»

 

 «— Ну, что же, — сказал Воланд, — люди как люди. Любят деньги, но это всегда так было...Ну, легкомысленны... НУ, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обык­новенные люди... в общем, напоминают прежних... квартир-Нь'и вопрос только испортил их...»

 

Интересно, что бы сказал мессир, встретившись с москви чами сегодня?

 

 Но сначала .надо поговорить о быте. Москва того времен «замечательна» коммуналками, маленькими комнатками, на битыми людьми и снабженными общим коридором, общей кухней и общим туалетом. Эти люди живут в состоянии посто янной вражды, цепко оберегая свою жалкую собственности, примус на кухне, сервант и коврик с лебедями в комнатке, парусиновый портфель, характеризующий принадлежность к руководящей работе... Этот быт будет еще более саркастич­но передан в «Собачьем сердце», где профессор Преобра­женский произнесет свой знаменитый монолог о разрухе, ко­торая начинается с того, что люди мочатся мимо унитаза и ходят по паркету в калошах.

 

 Кроме жителей коммунальных «муравейников», показан быт и относительно состоятельных людей, опекаемых влас­тью: писателей, чиновников, театральных работников. Боль­шинство из этих людей или совершенно бездарны, или про­дали свои способности за материальные блага. Они готовы лизоблюдничать, чтоб не лишиться права вкусно пить и жрать в специальном ресторане, жить в отдельной квартире, ездить на такси.

 

 Булгаков заставляет читателя, весело смеющегося над ко­мическими ситуациями и остроумными репликами, ощутить страшную опасность шариковщины, этого нового социально­го явления, которое начало зарождаться в 20-е годы. Рево­люционная власть поощряет стукачество, доносительство, высвобождая самые низменные инстинкты некультурных и необразованных людей. Она дает им ощущение власти над людьми умными, культурными, интеллигентными. Буфетчики, администраторы, рифмачи, домоуправы — «шариковы», дор­вавшиеся до власти, представляют страшную угрозу для об­щества.

 

«Ненавистный город!» — восклицает прокуратор, осознав, что Иешуа не спасти. Ассоциация с Мастером достаточно яс­ная. И спустя столетия ненавистный город перерастает в Мос­кву, отравленную большевизмом, ту Москву, которую «ле­чат» сподвижники Воланда всеочищающим огнем.

 

 Бытовой маразм этого города открывается уже с первой страницы.

 

 « — Дайте нарзану, — попросил Берлиоз.

 — Нарзану нету, — ответила женщина в будочке и поч му-то обиделась.

 

— Пиво есть? — сиплым голосом осведомился Без­домный.

— Пиво привезут к вечеру, — ответила женщина.

— А что есть? — спросил Берлиоз.

 — Абрикосовая, только теплая, — сказала женщина...»

 

Подобную ситуацию прекрасно помнят пожилые люди, ко­торые прожили часть жизни в совдепии, в коммунистическом «раю». Тогда вся страна представляла собой гигантскую ком­муналку, тщательно охраняемую баллистическими ракетами.

 

В повести соотношение смешного и трагического очень неравномерно, поскольку к первому относится незначитель­ная часть внешней, событийной линии. Все остальные гра­ни — приоритет второго.

 

Судьба дома в Обуховом переулке соотносится с судьбой России. «Пропал дом», — говорит профессор Преображен­ский после вселения в его дом жилтоварищей. То же говорил Булгаков о России после захвата власти большевиками. Не­лепо выглядящие, невоспитанные и практически незнакомые с культурой мужчины и женщина, на женщину непохожая, читателю вначале могут показаться смешными. Но именно они оказываются пришельцами царства Тьмы, вносящими диском­форт в бытие не только профессора; именно они во главе со Швондером «воспитывают» в Шарике Шарикова и рекомен­дуют его на государственную службу. И вот он уже готов по команде партийного начальства кричать: «Распни его! Варав-ву помиловать!»

 

Это нравы Москвы, совмещенные с нравами Иерусалима дохристианского периода. Это нравы и жалкий быт убогих рабов в обществе, где интеллигентность и свобода мнения поставлены вне закона. Сцены быта, нравов в Ерщалаиме и в Москве абсолютно реальны. В утреннем и предвечернем ос­вещении очертания людей и предметов точны и четки, будто смотришь на них сквозь идеально прозрачное стекло.

 

 Одной из главных мишеней очистительной работы Волан-Да становится самодовольство рассудка, в особенности рас­судка атеистического, сметающего с пути заодно с верой в ога всю область загадочного и таинственного. С наслажде­нием отдаваясь вольной фантазии, расписывая фокусы, шут-и перелеты Азазелло, Коровьева и Кота, любуясь мрачным гуществом Воланда, автор посмеивается над уверенностью, про Форм жизни можно расчислить и спланировать, а процветание и счастье людей ничего не стоит устроить —  нужно только захотеть.[/sms]