Сочинение "Проблемы гуманизма в произведениях русской литературы XX века. (А. Фадеев, И. Бабель, Б. Лавренев, А. Толстой)"

Вопросы гуманизма — уважения к человеку — интере­совали людей давно, поскольку непосредственно касались каждого живущего на земле. Особенно остро эти вопросы поднимались в экстремальных для человечества ситуациях, и прежде всего во время гражданской войны, когда гран­диозное столкновение двух идеологий поставило челове­ческую жизнь на грань гибели, не говоря уже о таких «ме­лочах», как душа, которая вообще находилась в каком-то шаге от полного разрушения. В литературе того времени проблема выявления приоритетов, выбора между жизнью нескольких человек и интересами большой группы людей решается неоднозначно разными авторами, и в дальней­шем мы попробуем определить, к каким выводам приходят некоторые из них.

 

[sms]К числу наиболее ярких произведений о гражданской вой­не относится цикл рассказов И. Бабеля «Конармия». И в одном из них высказана крамольная мысль об Интернацио­нале: «его кушают с порохом и приправляют лучшей кро­вью». Это рассказ «Гедали», представляющий собой свое­образный диалог о революции. По ходу делается вывод о том, что революция должна «стрелять» именно в силу своей революционности. Ведь хорошие люди смешались со злыми людьми, делая революцию и одновременно противодействуя ей. С этой идеей перекликается и повесть А. Фадеева «Раз­гром». Большое место в ней занимает описание событий, увиденное глазами Мечика — интеллигента, случайно попав­шего в партизанский отряд. Ни ему, ни Лютову — герою Бабеля — солдаты не могут простить наличия очков и соб­ственных убеждений в голове, а также рукописей и фото­графий любимой девушки в сундучке и прочих подобных вещей. Лютов приобрел доверие солдат, отняв у беззащит­ной старушки гуся, и потерял, когда не смог прикончить уми­рающего товарища, а Мечик вообще никогда не удостаивал­ся доверия. В описании этих героев, конечно, обнаружива­ется много различий. И. Бабель явно сопереживает Лютову, хотя бы потому, что герой его автобиографический, а А. Фадеев, наоборот, всячески стремится очернить интелли­генцию в лице Мечика. Даже самые благородные его побуж­дения он описывает весьма жалкими словами и как-то слез­ливо, а в конце повести ставит героя в такое положение, что сумбурные действия Мечика принимают вид откровенного предательства. А все потому, что Мечик — гуманист, и мо­ральные принципы партизан (а вернее, почти полное их от­сутствие) вызывают у него сомнения, он не уверен в пра­вильности революционных идеалов.

 

Один из самых серьезных гуманистических вопросов, рас­сматриваемых в литературе о гражданской войне, — это про­блема, что же отряд должен в сложной ситуации делать со своими тяжелоранеными бойцами: нести их, взяв с собой, подвергая весь отряд риску, бросать, оставляя на мучитель­ную смерть, или приканчивать?

 

В повести Бориса Лавренева «Сорок первый» этот вопрос, который много раз поднимается во всей мировой литературе, выливаясь порой в спор о безболезненном умерщвлении без­надежно больных, решается в пользу убийства человека окон­чательно и бесповоротно. В живых из двадцати пяти человек отряда Евсюкова остается меньше половины — остальные отстали в пустыне, и комиссар их собственноручно пристре­лил. Было ли это решение гуманным по отношению к отстав­шим товарищам? Точно этого сказать нельзя, ведь жизнь полна случайностей, и могли погибнуть все, либо все уцелеть. Фаде­ев решает подобный вопрос так же, но с гораздо большим нравственными мучениями героев. А несчастный интеллигент Мечик, случайно узнав о судьбе больного Фролова, бывшего ему почти другом, о принятом жестоком решении, пытается этому помешать. Его гуманистичекие убеждения не позволя­ют ему принять убийство в такой форме. Однако попытка эта в описании А. Фадеева выглядит как позорное проявление малодушия. Почти так же в подобной ситуации поступает ба-белевский Лютов. Он не может пристрелить умирающего то­варища, хотя тот сам его просит об этом. А вот его товарищ выполняет просьбу раненого без колебаний и еще хочет вдо­бавок пристрелить Лютова за предательство. Другой же крас­ноармеец Лютова жалеет и угощает яблоком. В этой ситуации Лютов скорее будет понят, нежели люди, которые с одинако­вой легкостью стреляют врагов, затем друзей, а после угоща­ют оставшихся в живых яблоками! Впрочем, Лютов вскоре сживается с такими людьми — в одном из рассказов он чуть не сжег дом, где ночевал, и все ради того, чтобы хозяйка принесла ему поесть.

 

Здесь возникает еще один гуманистический вопрос: имеют ли бойцы революции право на грабеж? Разумеется, его можно также назвать реквизицией или заимствованием на благо про­летариата, но суть дела от этого не меняется. Отряд Евсюкова забирает у киргизов верблюдов, хотя все понимают, что после этого киргизы обречены, партизаны Левинсона отбирают сви­нью у корейца, хотя она для него — единственная надежда прожить зиму, а конармейцы Бабеля везут за собой телеги с награбленными (или реквизированными) вещами, и «мужики со своими конями хоронятся от наших красных орлов по ле­сам». Подобные действия вообще вызывают противоречие, одной стороны, красноармейцы делают революцию на благо Ростого народа, с другой стороны, они этот же народ грабят, а|°т, насилуют. Нужна ли народу такая революция?

 

Другая проблема, возникающая в отношениях между людьми, — это вопрос о том, может ли на войне иметь мес­то любовь. Вспомним по этому поводу повесть Бориса Лав-' ренева «Сорок первый» и рассказ Алексея Толстого «Гадю­ка». В первом произведении героиня — бывшая рыбачка, красноармейка и большевичка, влюбляется в пленного вра­га и, оказавшись затем в сложной ситуации, сама его убива-" ет. Да и что ей оставалось? В «Гадюке» дело немножко в другом. Там благородная девушка дважды становится слу­чайной жертвой революции и, будучи в госпитале, влюбля­ется в случайного красноармейца. Война настолько изуро­довала ее душу, что убить человека не составляет для нее особого труда.

 

Гражданская война поставила людей в такие условия, что ни о какой любви и речи быть не может. Место остается лишь для самых грубых и зверских чувств. А если кто и отважится на искреннюю любовь, то закончится все обязательно трагич­но. Война разрушила все привычные людские ценности, по­ставила все с ног на голову. Во имя будущего счастья челове­чества — идеала гуманистического — совершались такие страшные преступления, которые с принципами гуманизма не совместимы никак. Вопрос о том, стоит ли будущее счастье такого моря крови, человечеством все еще не решен, но во­обще подобная теория имеет множество примеров того, что случается, когда выбор делают в пользу убийства. И если все зверские инстинкты толпы в один прекрасный день высвобо­дить, то такая свара, такая война наверняка в жизни челове­чества станет последней. [/sms]