Сочинение "«Без идеала нет твердого направления, а нет направления — нет жизни». Л.Н. Толстой. (По одному из произведений русской литературы. — А.П. Платонов. «Чевенгур»)"

Слова Л. Толстого о том, что «без идеала нет жизни», относятся и к людям, чьи идеалы ложные, внушенные власть имущими людям, напоминающим зомби, в которых жизнен­ное начало подменено фанатической верой в чуждые им идеи.

 

[sms]А. Платонов подчеркивает неосознанное состояние чело­века, забывшего о своем существовании, человека безыдей­ного: «...точно все живущее находилось где-то посреди вре-меНи и своего движения: начало его всеми забыто и конец неизвестен, осталось лишь направление». Писатель выражает сомнение в том, оправдана ли прекрасная будущая жизнь столькими жертвами, да и может ли она быть построена на таком зыбком фундаменте?..

 

Вопрос, поставленный Платоновым, имеет давнюю тради­цию в русской литературе. Сюжетно он реализует мысль До­стоевского о недопустимости постройки самого прекрасного здания, если в его основании заложена «слезинка ребенка» (реминисценция настолько очевидна и прозрачна, что прочи­тывается всеми исследователями повести). Образ девочки Насти несет глубокую смысловую нагрузку. Как известно, в художественном мире Платонова тема ребенка тесно связана с концепцией будущего. «Котлован» завершается смертью девочки, символизирующей потерю в первую очередь куль­турной преемственности.

 

Свое отношение к проблеме культуры, забвение которой ведет к гибели нации, художник недвусмысленно выразил в романе «Чевенгур». Размышлениям главного героя о рево­люции и культуре, отражающим революционное сознание в 20-е годы, придана явная пародийная окраска: «...Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура, а народ как был, так и остался чистым полем — не нивой, а порожним плодо­родным местом. И Дванов не спешил ничего сеять: он пола­гал, что хорошая почва не выдержит долго и разродится произвольно чем-нибудь небывшим и драгоценным, если только ветер войны не принесет из Западной Европы семена капиталистического бурьяна». Платонов доводит до абсурда идею уничтожения старой культуры, конкретизируя извест­ный пролетарский лозунг о «расчистке места» для построй­ки нового общества. Сюжетную реализацию эта мысль полу­чает в главах, в которых описывается чевенгурский ком­мунизм.

 

Чевенгур — символический образ Будущего, его утриро­ванно-гротескная модель, построенная путем овеществления абстрактных понятий. Примечательно, что идеологическая структура этого образа имеет двойную подоснову — фило­софское учение Н. Федорова и коммунистические идеи. Именно эти два начала, как было отмечено ранее, оказали существен­ное влияние на формирование мировоззрения раннего Пла­тонова. Однако жизнь вносила свои коррективы. Выше уже указывалось на ироническое переосмысление художником собственных взглядов. В «Чевенгуре» один из самых «неис­товых» героев романа, Чепурный, своим отношением к рево­люции близкий молодому Платонову, строит коммунизм в го­роде в течение нескольких дней (реконструкция идеи о мгно­венном построении коммунистического общества с проекци­ей на библейский сюжет), уничтожив старый Мир «д0 основанья». Писатель либо пародирует, либо тонко иронизи­рует над коммунистическим сознанием героя, прибегая к при­ему овеществления метафоры: «Лучше будет разрушить весь благоустроенный мир, но зато приобрести в голом порядке ДРУГ друга, а посему, пролетарии всех стран, соединяйтесь скорее всего!» Далее в романе рисуются трагические послед­ствия деяний человека, пренебрегшего законами природы и истории. Существование общества, построенного на пустом месте, невозможно.

 

На элемент самопародии указывают трагифарсовые интер­претации наиболее близких Платонову идей Федорова — любви и равенства, родства и братства, отказа от земных благ. Платонов трагикомически рисует чевенгурское общество, в" котором пролетарии «взамен степи, домов, пищи и одежды» имели «друг друга, потому что каждому человеку надо что-нибудь иметь».

 

 Чевенгурский коммунизм, построенный идеалистом Чепур-ным при поддержке демагога Прокофия Дванова, с радост­ного согласия обманутых «идеей» Копенкина, Пашинцева и остальных, обречен на гибель, ибо в основании его лежат одни абстракции, оторванные от реальной жизни. Критичес­кий пафос писателя выражается в его стремлении придать комические черты чевенгурским активистам, живущим в соот­ветствии с прямолинейно понятыми лозунгами. Зачастую ав­торская позиция проявляется и в речи персонажей. Многие -герои, в том числе и активный борец за социализм Копенкин, «за которого все однажды решила Роза Люксембург», начи­нают сомневаться в правильности чевенгурской жизни. После смерти ребенка вера Копенкина в коммунизм пошатнулась: «Какой же это коммунизм?.. От него ребенок ни разу не мог вздохнуть, при нем человек явился и умер. Тут зараза, а не коммунизм». Таким образом, мотив смерти, один из важней­ших в творчестве художника, тесно связан в романе с темой Чевенгура. Он становится символом мертвой жизни, берущей сТОки в примитивном усвоении необразованным народом философии социального рационализма. Это ускоряло про­цесс мифологизации сознания, последний этап которого Пла­тонов отразил в повести «Ювенильное море», написанной в середине 30-х годов. /sms]