П. Дашкова "Источник счастья"

Москва, 1916

 

 Квартира профессора Свешникова Михаила Владими­ровича занимала четвертый этаж в новом доме по Вто­рой Тверской-Ямской улице. Профессор был нестар, вдов, имел троих детей. Злые языки утверждали, что всех их он вырастил в пробирках. Среди окрестных торговок ходили слухи, будто этот доктор оживляет покойников, умеет оборачиваться черной собакой и белой мышью, живет две тысячи лет. Получил дворянство, звание про­фессора и царского генерала при помощи черной магии, а также японской и немецкой разведок. Впрочем, ни сам Михаил Владимирович, ни его домаш­ние об этих слухах не ведали. Только горничная Марина, тихая полная девушка двадцати пяти лет, иногда после похода в бакалейную лавку пыталась делиться рассказа­ми торговок с няней, Авдотьей Борисовной, старой и по­чти глухой. Когда Марина громко шептала ей на ухо, Ав­дотья Борисовна вздыхала, охала и качала головой. Она думала, что Марина говорит о каких-то вымышленных персонажах, о ком-то из газет или из книжек. Она на миг не могла вообразить, что речь идет о ее драгоценном Мишеньке, которому она когда-то, в другом веке, была не только няней, но и кормилицей.

 

Москва кишела медиумами, предсказателями, гипно­тизерами, хиромантами, колдунами — на любой вкус. В том же доме над квартирой профессора жил спирит Буб­ликов, и даже табличка на двери блестела «Доктор эзо­терики, великий маг, заслуженный спирит Российской Империи Бубликов А.А.». Но почему-то он интересовал торговок куда меньше, чем профессор Свешников.

 

Темным январским утром 1916 года, в седьмом часу, из окна четвертого этажа, выходившего во двор, раздал­ся отчаянный женский визг. Дворник Сулейман воткнул лопату в сугроб, посмотрел наверх. Форточка была при­открыта, сквозь плотные шторы пробивался яркий элек­трический свет. Полоска света лежала на темном сугро­бе, и отдельные снежинки искрились в ней, как россыпь мелких алмазов. За визгом ничего, кроме тишины, не последовало. Дворник снял варежку, тихо и тщательно помолился Ал­лаху.

 

В бывшем обеденном зале, отведенном подлабораторшо, старая горничная Клавдия сидела на полу и нюхала нашатырь. Над ней склонился профессор Свешников. Небритый, сонный, в шелковом стеганом халате, с поло­тенцем вокруг шеи, в теплых домашних туфлях, он толь­ко что выскочил из ванной комнаты на крик горничной.

 — Ну, ну, тихо, Клавушка, будет тебе трястись, — говорил профессор приятным, хриплым со сна барито­ном, — успокойся и расскажи все по порядку. Клавдия шмыгнула носом, подняла дрожащую руку и указала в дальний угол, туда, где за больничной клеенча­той ширмой стояли три небольших стеклянных ящика с частыми дырочками для воздуха. В одном метались и без­звучно пищали две жирные белые крысы. В другом копо­шилась дюжина маленьких крысят. Третий был пуст.

— Ты открывала клетку? Клавдия категорически замотала головой. Михаил Владимирович поднял ее под мышки, довел до кушетки, усадил и решительно направился в крысиный угол.

 

Толстое прочное стекло треснуло в нескольких местах. Круглая металлическая крышка была откинута. Топкая сосновая стружка, выстилавшая дно ящика, валялась „округ, на иолу. Ты видела его? — спросил профессор Клавдию, разглядывая свежие царапины на металле, сломанную маленькую задвижку.

— Еще бы не видела! Кинулся на меня, нечисть, и откуда только силы у него, старый, больной насквозь. Почти уж издох, а прыгнул прямо вот на такую высоту. — Клавдия отмерила метра полтора от иола. — Чуть в лицо не вцепился, сволочь, едва от него, заразы, веником от­билась.

 

Горничная Клавдия была женщина богобоязненная, молчаливая и чопорная. Никогда она не тараторила, не повышала голоса, не произносила бранных слов. Сейчас щеки ее пылали, глаза блестели. Она дрожала, как в ли­хорадке, и облизывала пересохшие губы. Михаил Влади­мирович по старой докторской привычке прижал пальцы к ее запястью, машинально отметил про себя, что пульс бешеный, не меньше ста пятидесяти в минуту, и что у него самого точно такой же. — Погоди, ты хочешь сказать, он свалился откуда-то? — уточнил профессор и огляделся.

— Да какой — свалился?! Нет! — Ну, а что же? Подпрыгнул прямо от пола? Вот на такую высоту? — Михаил Владимирович нервно усмех­нулся. — Взлетел вверх, будто он птица, а не крыса. Ай ты, батюшки, да что же это? — Клавдия открыла рот, выта­ращила глаза. Стало тихо. В тишине раздавался шорох лопаты дворника, убиравшего во дворе снег. К этому звуку прибавил­ся другой, упрямый и тревожный скрип. Плюшевая коричневая штора дергалась быстро и силь­но, как будто ожила. Конец массивного деревянного кар­низа с треском пополз вниз, посыпалась штукатурка.