Д. Браун "Точка разрыва"

Грязь ударялась о крышку его гроба, а Уайти Доббса одолевал смех. Совсем не весельчак по натуре, он и сам был удивлен тому, что в такой ситуации продолжал хихикать, даже слыша глухие уда­ры. Вначале гроб сильно вздрагивал, но затем осел, и звук стал уда­ляться, постепенно переходя в неясный шум, который становился все слабее, слабее, пока не наступила тишина.

 

Тихо, как в могиле.

 

 На сей раз он громко расхохотался, сотрясая тишину, царившую вокруг, но звук его голоса волной ударил ему в грудь, напоминая об ограниченности пространства. Уайти зажал руками рот, чтобы удер­жать смешок, проклиная себя за потерю бдительности.

 

Приди в себя. Не трать понапрасну кислород.

 

С неуверенностью новорожденного юноша исследовал свой тесный мир. Голова покоилась на тонкой подушке; мертвенно-белые волосы касались стенок гроба. Ступни находились в не­скольких сантиметрах друг от друга. Подбитые тканью и круже­вом боковые стенки слегка давили на плечи. Небольшое прост­ранство над головой. Это все, что было отведено телу... его телу.

 

И как только смерть примиряется с таким положением? Долж­но быть, отлично. Никто раньше не жаловался.

 

 Стоило бы предложить высечь на воротах кладбища Перкинсов: «Восемьсот погребенных — и ни одного недовольного». Смех снова прорвался наружу, сдавливая горло, мешая дышать, захлестывая, как рвотная масса. Он старался удержать его, но подавился, фыркнув. Терпение, терпение.

 

Он моргнул, чтобы убедиться, что глаза его открыты. Мрак. Са­мая непроглядная тьма, какую ему доводилось когда-либо видеть. Хотя разве можно видеть темноту? Он протянул руку к крышке гро­ба — она нависала в нескольких сантиметрах, совсем неразличи­мая... но такая непостижимо близкая. «Нет, я не вижу ее, а значит, ее нет», — решил он. Так легко обмануть себя в темноте.

 

 Или сойти с ума.

 

Смешок.

Терпение.

 

Несмотря на некоторое неудобство, он сумел протиснуть пра­вую руку в карман джинсов. Его пальцы скользнули по гладкой де­ревянной рукоятке ножа. И с этим прикосновением к нему верну­лось самообладание. Не все так плохо, вовсе не все так плохо. Ему было всего лишь семнадцать, но он уже сталкивался с настоящим страхом лицом к лицу. Он смотрел в его налитые кровью глаза, чув­ствовал его зловонный дух.

 

Ха, все было не так уж плохо. Он вытащил нож из кармана, нежно ощупывая его контуры пальцами, как мужчина, ласкающий грудь женщины. Мысленно он следил за своими движениями, как будто видел рукоятку вишнево­го дерева, покрытую кроваво-красным лаком, с хромированными шариками по бокам. На рукоятке была небольшая плоская кнопка. Он нажал на нее.

 

Клик.

Флип.

Клик.

Флип.

 

Не лучшее развлечение, если слеп и заключен в гроб, как мерт­вец, но он не испытывал волнения. Он хорошо был знаком с этим лезвием.

 

«Как подросток со своим членом», — сказал бы его отец. Хотя вряд он сказал бы так, узнав, что сын не умер, но похоронен по соб­ственной воле.

 

Смешок.

 

Это молниеносное лезвие было его лучшим другом, защитни­ком и наставником. Оно никогда не причиняло ему боли. И может быть, когда все закончится, он закатит ему настоящий пир, даст ему почувствовать вкус нахальной и испорченной богатенькой ду­рочки. Была в колледже одна изнеженная дрянь, на которую он од­но время положил глаз. Может быть, она будет следующей? Да, точно, следующей.

 

 Он громко захихикал.