Огненные сороковые...

Сороковые годы для Белой Калитвы, как и для всей страны, были насыщены историческими событиями. Вероломное нападение фашистов, оккупация, освобождение, Победа, восстановление разрушенного хозяйства. 

В памяти остался первый мобилизационный митинг, который провел военком Оверченко возле кинотеатра «Комсомолец». Целые семьи пришли на него с цветами. Тон задавали вчерашние школьники. Все выступающие были уверены, что враг будет разбит на его территории. Музыка, патриотические песни. По сути, митинг превратился в патриотический праздник.

Трудно было пережить полгода немецкой оккупации города. Терпеть чужую речь, видеть, как вражеские сапоги топчут родную землю. Возможно, будет смешно, но я настолько проникся газетной пропагандой, что, увидев немецких солдат, был удивлен, что они без рогов и хвостов.

Несколько немцев спустились с Авиловых гор и прошли мимо нас, возвращавшихся с Авиловой пещеры, не обратив внимания. По моему мнению, немцы вообще лояльно относились к жителям станицы, не было грабежей, насилий, убийств. Видимо, не хотели портить отношения с населением или боялись казаков. Помню, как возле музыкальной школы был повешен волгоградец за воровство посылок.

А вот полицаи, ненавидевшие Советскую власть и мстившие за раскулачивание и расказачивание, были жестоки.
Возле известкового завода полицаи расстреляли героев гражданской войны Ермакова, Шилина и Караичева. Осенью были арестованы 70 коммунистов и через Грушевку отконвоированы в Шахты. По слухам, их сбросили в шахту имени Артема.

Одним из заметных трагических событий стал взрыв авиабомб в автомобиле во дворе Лефицких на 8-й линии. Пять домов сгорело, многие были разрушены. Сгорел и наш курень, мою бабушку контузило. Взрыв был таким, что утром на берегу Донца нашли глушеную рыбу, в домах хутора Дядина выбило стекла, а двигатель автомобиля долетел до инфекционной больницы. Горько признать, но в этой трагедии участвовал и я. Успокаивает то, что эти полуторатонные бомбы не упали на головы защитников Сталинграда.
Время было холодное и голодное. Колхозный урожай убирали женщины и подростки. В бригаде, что ниже поворота на Богураев, я полтора месяца крутил точило с огромным камнем каждый день с утра до вечера, с перерывом на обед. Очень пожилой дед Иван Петрович давал мне вынужденную минутную передышку во время смены косы на комбайне.
К сожалению, нашу работу не оплатили, очень много зерна куда-то делось.

Как и многие сверстники, я торговал на рынке зажигалками, иголками, нитками, сахарином.
Покупали у раненых немцев, приезжавщих из Сталинграда. Были счастливые дни, когда удавалось принести домой не только деньги, но и булку румынского хлеба или баночку голландских рыбных консервов.

Из-за своего неуступчивого характера я часто получал от немцев. Во время перевозки зерна в амбар колхоза я энергично хлестал ленивых быков, чтоб не отстать от обоза. А по основной дороге сотни немецких крытых машин везли из Васильевки в Тацинскую на аэродром бомбы, оружие, продукты, чтобы самолетами доставить в армию Паулюса. Немецкий офицер подбежал к бричке, попросил меня нагнуться и так по-боксерски ударил меня, что я слетел с брички.

Второй случай был зимой, задолго до освобождения Калитвы. Из реки в гололедицу я нес воду на коромысле. Немецкая комендатура была на месте нынешнего здания ОВД. Дежурный офицер показал, чтобы я нес воду в комендатуру. Я сделал вид, что не понял. Он подбежал, стал заталкивать меня в помещение. Я споткнулся и облил его и себя. Синяки и ссадины - не самый плохой итог моего непослушания, ведь немцы тогда уже были крайне обозлены неудачами в Сталинграде.

Третий инцидент произошел с румынами, в доме деда на 9-й линии. Летом мы накосили сена своей кормилице-корове. Глубокой осенью во двор зашел румын и попросил вязанку сена в окоп. Дед вынужден был дать. На другой день пришли уже двое с такой просьбой. Он опять дал сено. Ночью мы повесили огромный замок на двери. Но румыны отбили его прикладами и пытались сами брать сено. Дед пытался преградить вход в сенник, но его прикладом винтовки сбили с ног. С неожиданной прытью старик 78 лет вскочил и ногтями покалеченной ладони провел по лицу румына. Лицо стало красным месивом. У казаков была традиция - заезжая со службы во двор, выстрелом винтовки возвещать о своем прибытии. А у деда была передающаяся по наследству плетка, приспособленная для стрельбы картечью. Но, видно, конструкция была старой и один раз картечь полетела не вперед, а назад, раздробив ладонь.

Но на этой покалеченной руке ногти были острее бритвы, что я не раз испытывал на своей голове. Дед повалил румына и стал душить. Я, вне себя от ярости, бросился на другого и разбил ему нос. Но трое солдат против старика и подростка все-таки имели преимущество. Они били нас ногами, прикладами, хотели поставить к стенке и расстрелять. Бабушка выбежала на улицу с криком о помощи. На наше счастье, во двор вошел офицер, выгнавший румын, а те забыли даже винтовку.

Одно время существовала версия, что на территории нынешнего металлургического завода, на территории бывшего птичника был концлагерь для пленных красноармейцев. Как живой свидетель, заявляю - именно такого лагеря не было. Четыре птичника из двенадцати были заполнены лицами, перемещенными из Сталинграда - старики, женщины, дети. Около двадцати военнопленных жили в пакгаузе возле вокзала и работали на ремонте путей. К ним относились бесчеловечно. Есть свидетели, видевшие, как немец застрелил пленного прямо на путях. Теперь о перемещенных из Сталинграда. Я не знаю, почему немощных людей привезли осенью товарным составом (около 500 человек) и местные власти разместили их в птичниках-сараях под соломенной крышей, без окон и дверей. Добрые люди завезли им соломы, чтоб хоть как-то спасти от холода. Перемещенные свободно ходили по городу, меняли одежду на продукты. Власти безуспешно пытались расселить их по хуторам.

С наступлением холодов сталинградцам стало совсем туго. Мы носили им из своих скромных запасов сушеные фрукты, овощи, картошку. Но этого было очень мало! Ежедневно люди умирали десятками. Хоронить было некому. Если в концлагерях людей плохо, но кормили и ложили спать на нары, то сталинградцы не получали питания вообще и спали на соломе в неотапливаемом помещении. Я считаю, людей, переживших этот ужас, вполне можно приравнять к узникам концлагерей. Одним из этих людей был покойный Василий Васильевич Сорочинский, известнейший в Калитве врач.

Моя мать, чтобы не угнали в Германию, накладывала на ноги мазь из толченого чеснока, перца и скипидара. Язвы после этого у нее не зажили до самой смерти. Многие калитвинцы брали детей из лагеря для перемещенных на воспитание. Их отдавали родители в надежде, что их дети спасутся от голодной смерти. Мы с матерью забрали трехлетнюю Нину. Сначала я противился этому, но за год очень привык к ней. Даже не хотел отдавать, когда ее мать приехала забирать дочь. Позже я безуспешно пытался Нину разыскать.
Конечно, не забыть нам январь 1943 года, радость освобождения. Но месячное противостояние наших и немцев превратило нашу жизнь в ад. От трассирующих пуль даже ночью небо было светлым, как днем. Но все же пришло долгожданное освобождение. После него наступило время восстанавливать разрушенное.

Н. МАТВЕЕВ.Белая Калитва.