Прасковья Ивановна Жемчугова, урожденная Ковалева (1768-1803)

Прасковья Ивановна Жемчугова, урожденная Ковалева (1768-1803) - крепостная актриса графов Шереметьевых, певица.
Граф любил давать своим актерам красивые псевдонимы по названию драгоценных камней. У него на сцене играли Гранатова, Бирюзова, Алмазов, Лазурьева, а Прасковья Ковалева стала известна под именем Жемчуговой.

Семилетняя дочка крепостного кузнеца так дивно пела и танцевала, что ее стали обучать вокалу, хореографии, музыке, актерскому мастерству.
В 16 лет она уже была «примой» театра Шереметьева, исполняя ведущие партии в операх русских авторов, а также композиторов А. Саккини, П. Монсиньи, Д. Паизиелло, Г. Пуньяни и др. Мощный гибкий голос П. Жемчуговой - драматическое сопрано - отличался задушевной теплотой, особенно ярко талант певицы проявлялся в трагедийных и героических ролях.

Николай Петрович Шереметьев влюбился в Прасковью. Она была единственной в его театральной труппе, кому он дал вольную при своей жизни в 1798 г., а в ноябре 1801 г. они обвенчались.
Венчание проходило тайно в рядовой приходской церкви Симеона Столпника в Москве (церковь и сегодня цела). Свидетелями при бракосочетании были князь А. П. Щербатов, А. Ф. Малиновский (археолог), Н. Н. Бек и Т. В. Шлыкова-Гранатова (первая балерина в театре Шереметьева и ближайшая подруга Прасковьи Ивановны). У церкви стоял не пышный свадебный поезд, а одинокая карета с темными занавесками на окнах. И после венчания брак сохранялся в тайне, бедная знаменитая актриса не смела при людях назвать Николая Петровича своим мужем. На этот брак граф должен был испросить разрешения у императора, но, опасаясь отказа, он решил до поры все утаить.
В самом конце 1801 г. молодожены собрались в Петербург. Поздно вечером Прасковья прошла в картинную галерею Останкина. Вдруг она услышала за спиной осторожные шаги. Обернулась и увидела рядом старуху, которая пристально смотрела на нее. И хотя Прасковья видела ее впервые, сразу поняла, кто она. Останкинская вещунья... Древняя хранительница этих мест. Слышала актриса от своей бабки, что является вещунья людям, когда в Останкине грядут какие-то серьезные перемены. Откуда она приходит и куда исчезает, не знал никто...

Старуха тихо сказала:
-Я здесь, чтобы предостеречь тебя, чистая душа...
Сегодня ты получила два письма, а от кого - не ведаешь. Гонец-молодец не сказал, кто прислал.
-Верно, бабушка...
Странный случай...

Ни имени автора, ни переводчика тех пьес. Но я думаю, это пьесы Шекспира.
-Не берись сразу за две роли, - произнесла старуха, - в одной той пьеске белая, в другой - черная для тебя роль. И в той, и в другой ты должна сыграть покойницу, а коль две покойницы на сцене - будет и третья, но наяву. Такое есть заклятие над актерами, нельзя играть сразу двух умерших.

Не послушалась актриса Останкинскую вещунью. Неизвестным остался и русский переводчик шекспировских драм «Гамлет» и «Антоний и Клеопатра».
В Петербурге Жемчугова заучивала одновременно обе роли и готовилась сыграть Офелию и Клеопатру. Но зрители не увидели этих постановок - Прасковья Ивановна заболела туберкулезом.

3 февраля 1803 г. Прасковья Ивановна родила сына, наследника несметных шереметьевских богатств. Шереметьев сразу же изолировал ребенка, чтобы предотвратить возможность заражения его туберкулезом. Матери лишь издали показывали сына.

Граф собрал самых знаменитых врачей, ничего не жалел, но коварная болезнь оказалась сильней. 23 февраля 1803 г. Прасковья Ивановна скончалась. Похороны тоже были почти тайными, в последний путь знаменитую актрису провожали в основном крепостные актеры, ее товарищи по сцене. Среди провожающих был архитектор Джакомо Кваренги, преклоняв¬шийся перед ее выдающимся дарованием.

По завещанию Прасковьи Ивановны Шереметьевой были определены пособия для неимущих невест, для нуждающихся ремесленников и их семей, определялись также средства на погребение бедных. В память о своей жене Шереметьев построил благотворительную больницу для нищих и бездомных. Сейчас это известный всем Институт скорой помощи имени Склифосовского.

Сам Шереметьев пережил жену лишь на шесть лет и весь остаток очень замкнутой жизни посвятил благотворительным делам в ее память. Незадолго до его смерти в саду его дома в Петербурге на Фонтанке появился скромный памятник - мраморная тумба, на ней бронзовая плита с надписью на французском языке, которую можно перевести примерно так:

Мне кажется, я вижу тень дорогую,
Что возле обители старой блуждает.
Но лишь подхожу - она прочь ускользает,
И в прежней печали меня оставляет.