Реферат: Лермонтов – фантаст Золотого века
[sms]Все эти четыре года Лермонтов напряженно работает во всех жанрах, достигая высочайших вершин и в поэзии, и в прозе. В литературном наследии Лермонтова-прозаика есть и опыт повествования в фантастическом роде. Это незавершенная повесть, известная под условным заглавием "Штосc" - последнее произведение писателя. Появление фантастической повести, исполненной загадок и недоговоренностей, с нарочито затемненным изложением событий, открывающим возможность неоднозначного их истолкования, после написанного "правильной, прекрасной и благоуханной прозой" (Гоголь) социально-психологического романа "Герой нашего времени" и физиологического очерка "Кавказец" кажется неожиданным, необъяснимым и более того, противоречащим тому направлению, в котором развивалось позднее лермонтовское творчество. Между тем противоречие это лишь видимое, в чем легко убедиться, если прочитать "Штосс", с одной стороны, в контексте специфически лермонтовских проблематики, мотивов и образов, и с другой - имея в виду ту литературно-бытовую среду, которая окружала Лермонтова в момент создания фантастического повествования об удивительной истории в одном из старых петербургских домов в Столярном переулке у Кокущкина моста.
Повествование в "Штоссе" развертывается вокруг главного героя, художника Лугина. Лугин - наделенный острым, проницательным умом трезвый аналитик, осознающий несовершенство окружающей его действительности, которую он не принимает. Это вместе с тем и человек искусства, одинокий мечтатель, романтически страдающий в поисках недостижимого идеала, наконец являющегося ему в фантастическом образе воздушной красавицы. Такое сочетание в герое очевидно разнородных стихий - трезвого реализма и романтического мечтательства - позволяет автору "Штосса" решать центральную в повести и важнейшую для всего его творчества в целом проблему взаимоотношений стоящего особняком, живущего напряженной внутренней жизнью героя с тем действительным миром, в котором он существует, при помощи образных средств, принадлежащих поэтике фантастического. "Фантастическое, - писал В. Г. Белинский,- есть предчувствие таинства жизни, противоположный полюс пошлой рассудочной ясности и определенности (...) Фантастическое есть один из необходимейших элементов богатой натуры, для которой счастие только во внутренней жизни" (Бел. Т. IV. С. 98).
Проявившийся в 1841 г. интерес Лермонтова к фантастическому вполне объясним. В начале февраля Лермонтов возвратился с Кавказа в Петербург. В светских и литературных салонах столицы он - желанный гост. Тепло, дружески принимают его в семье покойного историка Карамзина, в доме известного льного деятеля Михаила Юрьевича Виельгорского, у В. А. Жуковского, В. Ф. Одоевского. Лермонтов сближается с графиней Е. П. Ростопчиной. "...двух дней было довольно, чтобы связать нас дружбой" пишет он. Поэт в курсе философских и литературных интересов Одоевского и Ростопчиной и особенно их внимания к проблемам "сверхчувственного" в природе, человеческой психике и фантастического в литературе.
В 1839 г. в "Отечественных записках" Одоевский публиковал "Письма к графине Е. П. Р(остопчино)й о привидениях, суеверных страхах, обманах чувств, магии, кабалистике, алхимии и других таинственных науках", где попытался ограничить сферу "таинственного" за счет объяснения многих явлений с помощью новейших естественнонаучных открытий. Это была точка зрения Одоевского, ученого, философа и естественника, который решительно отделял себя от Одоевского - автора фантастических повестей "Сильфида" (1837) и "Сегелиель" (часть опубл. в 1838 г.) с неподдающимися вполне объяснению чудесными явлениями.
В январе 1840 г. Одоевский читал у Карамзиных мистическую повесть, вероятнее всего "Космораму" (1840), где развивалась тема двоемирия и где естественнонаучные мотивировки сверхъестественного ("двойное зрение", "нервическая болезнь") далеко не убеждали слушателей.
Лермонтов с его пристальным вниманием к внутреннему миру современного человека, явлению самому таинственному, предложил членам кружка Одоевского - Ростопчиной свою "страшную повесть". "Однажды он объявил, - сообщала Ростопчина, - что прочитает нам новый роман под заглавием "Штос", причем он рассчитал, что ему понадобится, по крайней мере, четыре часа для его прочтения. Он потребовал, чтобы собрались вечером рано и чтобы двери были заперты для посторонних. Все его желания были исполнены, и избранники сошлись числом около тридцати, наконец Лермонтов входит с огромной тетрадью под мышкой, принесли лампу, двери заперли, и затем начинается чтение, спустя четверть часа оно было окончено. Неисправимый шутник заманил нас первой главой какой-то ужасной истории, начатой им только накануне, написано было около двадцати страниц, а остальное в тетради была белая бумага. Роман на этом остановился и никогда не был окончен" (Л. в восп. С. 285).
Содержание сохранившегося отрывка убеждает в том, что и проблематика, и стилистика повести были подготовлены предшествующим творчеством Лермонтова. Здесь возможны и естественны соотнесения с поздней лирикой поэта (см. в стихотворении "Как часто, пестрою толпою окружен...": "...бесплотное видение / Ношу в душе моей..." ), с "Фаталистом" (мотив игры с судьбой), с "Княгиней Лиговской" и "Кавказцем" (физиологические описания в духе "натуральной школы"). Вместе с тем "Штосс" написан с учетом полемики относительно предмета и формы фантастического повествования, связанной с именами Пушкина. В. Ф. Одоевского, Ростопчиной.
В "Штоссе" Лермонтов использовал опыт ориентировавшегося на Гофмана Одоевского-фантаста, его двойную мотивировку изображаемых чудесных явлений, которые могли рассматриваться и как следствие проникновения ирреального в действительность, и как следствие особого "состояния души, когда и обыкновенные вещи животворяются и воскресают фантастическою жизнью" (Бел. Т. IV. С. 106). При этом автор "Штосса" не вполне сочувствовал основанной на мистическом рационализме "серьезной" фантастике Одоевского, видя в ней лишь средство для иносказательного выражения общей идеи. Гораздо ближе Лермонтову был пушкинский принцип "легкого" остросюжетного повествования, в котором фантастика предстает заключенной в бытовой реальности. Эстетическая позиция Лермонтова в "Штоссе" состояла в утверждении фантастики, которая, как показал писатель, наполняет явления окружающей обыденной жизни; именно фантастический мир своего героя Лермонтов ставит в центр повествования, подчеркивая тем самым первостепенное его значение. Трагический герой-мечтатель погружен в прозаический быт, и именно ему, человеку, наделенному высокой духовностью, открывается фантастика действительности. Так, в "Штоссе" органически соединены якобы взаимоисключающие поэтические элементы - реальный и фантастический. Тот же принцип лежит и в основе ряда более поздних новелл, идеологически и эстетически принадлежащих "натуральной школе; "Штосс" таким образом может быть расценен как предшественник будущей "натуральной повести", построенной по законам "фантастического реализма".
Очерчивая круг впечатлений, питавший автора "Штосса", следует обратить внимание и на моменты внелитературные, связанные с бытовой сферой: в 1839-1840-х годах в петербургском обществе увлекались анекдотами о чудесах, таинственными историями о призраках, вступавших в общение с рассказчиком. На этот счет существует ряд мемуарных свидетельств; некоторые из них имеют прямое отношение к "Штоссу". Известный в столице генерал Жибари, например, видел "всякую ночь явление таинственного монаха" , который, по его словам, "с ним всякую ночь проводит долгое время и разговаривает про Memento Mori" . Еще один рассказ заставляет вспомнить те страницы "Штосса", где речь идет о "воздушном идеале": "Мне сегодня чудилось, будто бы я был в каком-то странном собрании, духов ли, людей ли, - не знаю (...) видел (...) многих девушек, воздушных, как ангелы, между которыми я будто искал самую прелестную. И вскоре взор мой остановился на создании очаровательном: стоя на каком-то возвышении, она смотрела на меня очами небесными, в которых я видел рай, нежное тело ее, прозрачное, как эфир, покрыто было легкою дымкою - я упивался этим небесным явлением (...) я припоминал себе многих (...) хорошеньких девушек, которых встречаешь кое-где в собраниях - но все было далеко от идеала прелестного"
Автограф незавершенной повести "Штосс" (рукопись обрывается на словах: "У Лугина болезненно сжималось сердце - отчаянием" ) хранится в Москве. в Государственном историческом музее (ф. 445 № 227а). Черновой набросок плана повести, оканчивавшейся трагически, - в альбоме Лермонтова 1840-1841 г.: "Сюжет. У дамы; лица желтые. Адрес. Дом: старик с дочерью, предлагает ему метать. Дочь: в отчаянии, когда старик выигрывает - Шулер: старик проиграл дочь. Чтобы (?) Доктор: окошко" (ОР ГПБ Собр. рукописей Лермонтова. № 11). Существует черновой набросок в записной книжке, подаренной Лермонтову Одоевским, из которого следует, что Лермонтов предполагал продолжить "Штосс" и закончить его гибелью героя: "Да кто же ты, ради бога? - Что-с? - отвечал старичок, примаргивая одним глазом. - Штос! - повторил в ужасе Пугни. Шулер имеет разум в пальцах. - Банк - Скоропостижная" (ОР ГПБ. Собр. рукописей Лермонтова. № 12).
"Штосс" датируется серединой марта - началом апреля 1841 г. Впервые опубликован в сборнике "Вчера и сегодня", 1845. [/sms]
