Реферат: Большевистская Россия

Белогвардейцы – термин связан с символикой белого цвета, цвета сторонников законного правопорядка (вопреки красному цвету – цвету восставшего народа и лидеров революционеров)... Впервые характерным знаком белой гвардии были белые повязки на рукавах у буржуазной милиции, организованной в Финляндии в 1906 году для борьбы с революционными движениями (тогда заговорщиками).

* * *

Гражданская война в России не может быть полно освещена без анализа её политических позиций белого офицерства в разных территориальных регионах страны, а также без анализа причин зарождения движения белых и его судьбой в годы гражданской войны.

Сразу после Октябрьской революции, когда декретом Совнаркома генералы и офицеры по своему материальному и правовому положению были приравнены к солдатам и изгнаны из армии, многие из них, не имея гражданской специальности, бедствовали, что представляло собой горючий материал для любого антибольшевистского выступления. Это касалось в основном нового офицерства, которым пополнился командный состав русской армии после первой мировой войны взамен полегшей на полях сражений большей части кадрового офицерства.

Из листовки по материалам декрета III Всероссийского Съезда Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов (январь 1918 г.)

“Вся власть Учредительному собранию”, – крикнул царский генерал Каледин с Дона.

“Вся власть Учредительному собранию”, – вторит ему черносотенный Дутов с Урала.

“Вся власть Советам Крестьянских, Рабочих и Солдатских депутатов”, – мощно и смело ответила на это вся необъятная революционная трудовая Русь.

...Учредительное собрание было последней надеждой отброшенной от власти буржуазии... даже помещики искали в нём защиту от передававших крестьянам землю Советов.

Помещики и капиталисты знают, что власть сейчас в твёрдых руках....; что земля на деле, а не на словах только передана ими крестьянам, что Советы ведут самые энергичные переговоры о мире...
[sms]

А туда, в Учредительное собрание, собрались... правые социалисты-революционеры (эсеры)..., давно доказали, что они умеют защитить капиталистов не хуже, чем сами кадеты... Они 8 месяцев готовили законопроекты о передаче земли крестьянам и арестовывали неугодные помещикам земельные комитеты; они 8 месяцев говорили о мире и вели народ в наступление проливать кровь за интересы русской, французской и английской буржуазии.

Исполнительный Комитет Советов Крестьянских, Рабочих и Солдатских депутатов объявил Учредительное собрание распущенным и провозгласил, что вся власть отныне принадлежит трудящимся народным Советам и в центре, и на местах.

Разгон Учредительного собрания и подписание партией Ленина унизительного Брестского мира для офицерства, стоявшего за войну до победного конца, стали событиями, которые даже нейтрально настроенных офицеров превращали в ярых противников новой власти. Эти действия вызвали недовольство, резкое неприятие большинства активных политических сил: от монархистов до умеренных социалистов. Но этих сил для сопротивления пусть ещё слабому, но показавшему умение удерживаться любыми средствами советскому правительству, было явно недостаточно. Отдельные очаги сопротивления первоначально подавлялись относительно легко.

Но в стране, особенно в городах, резко обострилась продовольственная проблема. В городах после подписания Лениным 28 июня 1918 года декрета о национализации промышленности предприятия потеряли право покупать сырьё и продавать продукцию, но сырьё и топливо им не подвозились, а оплата за произведенную продукцию не производилась; производство катастрофически падало, рабочие бежали с предприятий. Одним из ключевых обещаний большевиков было обещание накормить трудящихся городов. Однако голод усиливался. Нормальные рыночные отношения в стране были окончательно расстроены. Единая денежная система не существовала. Деньги полностью обесценились (рубль упал в 20 тысяч раз). К тому же и советская власть, и её вожди были последовательными сторонниками ликвидации рынка вообще, видя в нём систему отношений, постоянно порождающую ненавистный им капитализм.

Многие большевики, включая партийное руководство, воспринимали “военно-коммунистические” меры не только как вынужденные, сколько как закономерные шаги к социализму и коммунизму. VIII съезд РКП(б) одобрил новую программу партии, главной целью которой было провозглашено построение социалистического общества в России на базе “диктатуры пролетариата” как “высшей формы демократии” и “превращения средств производства в собственность Советской республики, то есть в общую собственность всех трудящихся”. В качестве первоочередной выдвигалась задача “неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов” и осуществления ряда мер, “расширяющих область безденежного расчёта и подготавливающих уничтожение денег”.

Голод усиливался и по причине падения уровня аграрного производства. В соответствии с “Декретом о земле” от 25 октября 1917 года помещичьи, монастырские и иные земли конфисковывались и передавались крестьянам. Советская власть утверждала, что крестьянство в целом получило 150 млн. десятин земли. Но эта цифра никогда не была доказана. Иные подсчеты утверждают, что, наоборот, в ходе конфискации было изъято только в 1918 году не менее 45 млн. десятин крестьянской земли, находившейся на хуторах и отрубах, то есть полученных крестьянами по земельной реформе Столыпина. “Декрет о земле”, составленный эсерами, но проведенный в жизнь Лениным, сводился не только к конфискации земель, но к их фактической национализации, а также к введению уравнительного землепользования, к запрету расширять запашку, арендовать и покупать землю, использовать труд наёмных работников. Эта аграрная революция не была итогом неких вековых мечтаний крестьянства или реализацией большевистской доктрины. Она стала итогом заблуждений, господствовавших в умах “прогрессивной” интеллигенции многие десятилетия. Её призывы к равенству и идеалистической справедливости были реализованы на практике большевизмом. Но трудящийся крестьянин землю потерял. Была возрождена община, причём даже не в той форме, которая существовала до столыпинских реформ. Она возродилась в самой примитивной форме, напоминавшей общину Древнего Египта и Месопотамии, характерную для азиатского способа производства, главным в котором было прямое изъятие продовольствия на условиях коллективной ответственности.

Всё это вместе и привело к ужасающему падению уровня аграрного производства.

Весной 1918 года усиливается реквизиторно – распределительная политика большевиков: укрепляется хлебная монополия, образуются комбеды, в деревню посылаются чрезвычайные продовольственные отряды. В отличие от царского и временных правительств за невыполнение по сдаче продовольствия вводились суровые карательные санкции. Они стали главным способом добывания продовольствия. Нарастал стихийный обмен. Чтобы не допустить поездок горожан в деревню, а крестьян в город и пресечь “буржуазную стихию” крупные города были окружены заградительными отрядами. Население городов или вымирало, или бежало. Население, например, Петрограда с 1917 по 1921 год сократилось с 2,5 млн. человек до 700 тысяч. В отдельные месяцы смертность от голода была такой же, как и в критические дни ленинградской блокады. Фактически “чёрный рынок” помогал выжить тем, кто не имел возможности получить улучшенное снабжение. Исчезали продукты, люди, рабочая сила. Выход большевики видели в милитаризации труда. Идея всеобщей милитаризации труда становится идеологией: начинают полагать, что рабочие и крестьяне должны быть поставлены в положение мобилизованных солдат.

В настроениях крестьянства центральных областей, до этого активно не выступавших против большевиков и занятых демобилизацией и возвращением к хозяйству, с весны 1918 года происходит перелом. Оно всё более выражает своё недовольство новой властью. В стране нарастают хлебные бунты. Ситуация стала меняться не в пользу Советов.

Главной силой, противостоящей им, становится так называемая “демократическая контрреволюция”, объединившая преимущественно эсеров и другие умеренные социалистические партии и группы. Эти группы создали к лету 1918 года в противовес советскому правительству свои региональные правительства: в Архангельске, Самаре, Уфе, Омске, а также в других городах; в некоторые моменты их насчитывалось до 18.

Самым представительным был Комуч в Самаре, на Волге, (лето-осень 1918 года)-комитет из членов разогнанного Учредительного собрания, состоявший в большинстве своем из эсеров и считавший себя законным преемником распущенного Учредительного собрания. Власть Комуча распространилась на Самарскую, часть Саратовской ,Симбирскую, Казанскую, Уфимскую губернии, Оренбургское и Уральское казачьи войска. Комуч сформировал Народную армию для борьбы с большевиками.

Историческим парадоксом стал тот факт, что в Красной Армии к этому времени оказалось больше офицеров из царской армии, чем на стороне антибольшевистских сил. Офицерство привлекалось как принуждением (в качестве заложников брали членов семей офицеров), так и добровольно. Красная Армия нанесла ряд чувствительных поражений силам “демократической контрреволюции”. Среди вождей последней, как это часто бывает при поражениях, резко усилились разногласия. Реакцией на случившееся стало стремление вновь найти “сильную руку”, то есть образовать правительство, которое смогло бы реально противостоять большевистскому в качестве единого российского правительства.

Такое правительство, возникшее в результате бурного совещания в сентябре 1918 года в Уфе, получило форму директории из 5 человек. Но и в таком виде оно просуществовало всего несколько недель, а затем было свергнуто и заменено единоличной диктатурой Колчака. 18 ноября 1918 года военный министр объединённого правительства в Омске адмирал А. В. Колчак заявил о переходе всей политической власти в свои руки и стал “верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России”. Он также был объявлен Верховным правителем России.

Адмирал Колчак являлся известным учёным-гидрографом, участником нескольких рискованных походов на крайнем русском Севере. В 1917 году он командовал Черноморским флотом, готовя его к операции по захвату черноморских проливов. После прихода большевиков к власти эмигрировал, но добровольно вернулся в Россию, чтобы возглавить белое движение. Любопытна предыстория переворота, когда шёл выбор диктатора, который бы пользовался доверием офицерства. Адмирала Колчака посчитали самым подходящим: вспомнили его слова, что “власть должна быть твёрдой, но путь к ней средний демократический”.

Именно белое движение с осени 1918 года становится главной силой антибольшевистского сопротивления. Белое движение начиналось как порыв патриотически настроенных офицеров. Основной идеей этого движения было восстановление боеспособной армии для отпора большевизму и возрождение “великой неделимой России”. Белое движение не было многочисленным в момент пика своего развития в феврале 1919 года все белые армии на Востоке, Западе, Севере, Юге и на Северном Кавказе насчитывали с тыловыми частями немногим более полумиллиона человек. По своей численности они явно уступали Красной Армии, в которой численность только одного из самых непреклонных ударных отрядов-интернационалистов, среди которых были немцы, венгры, югославы, китайцы, латыши и другие, превышала 250 тысяч человек.[10]

В рядах белых оказались различные политические силы: от правых социалистов до яростных монархистов. Вырабатывать при таких условиях единую идейно-политическую платформу оказалось почти невозможным. Военные же лидеры по природе своей не смогли уделять внимание этим вопросам столь интенсивно, как это делали вожди большевиков.

Государство и право на территориях, занятых белыми армиями.

Колчаковщина – режим, установленный в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке во время гражданской войны 1918-1920 годов.

Колчак располагал золотым запасом страны.

Он признал все иностранные долги России (свыше 12 млрд. руб.), вернул владельцам фабрики и заводы и широко субсидировал их, раздавал иностранным капиталистам концессии, почти всюду разогнал профсоюзы, преследовал коммунистов, революционных рабочих и крестьян, ликвидировал Советы. Аграрная политика Колчака была направлена на восстановление частного землевладения и укрепление земельных собственников. По Декларации о земле (апрель 1819 года), предназначавшейся для всей России, отобранные у хуторян и отрубников земли, подлежали возвращению их владельцам. Национальная политика проводилась под лозунгом “единой и неделимой России”.

Во главе управления стояли кадеты и монархисты. Кроме Совета министров был создан Совет верховных правителей (в него входили Вологодский, Пепеляев, Михайлов, Сукин, Лебедев). Во главе губерний были поставлены губернаторы, восстановлены старые царские законы. Революционные выступления жестоко подавлялись.

После разгрома белогвардейских войск Колчак бежал из Омска в Иркутск, где 27 декабря 1919 года по указанию Верховного совета Антанты он был взят под международную охрану чехословацкими войсками.

4 января 1920 года Колчак издал указ о передаче прав Верховного правителя Деникину, главнокомандующему “Вооруженными силами Юга России”-(ВСЮР) и заместителю Верховного правителя России.

Чехословакия передала Колчака в Иркутский эсеро-меньшевистский политический центр, который обязался выдать его большевистскому Ревкому и передать золотой запас советскому командованию.

7 февраля 1920 года Колчак по приговору Ревкома был расстрелян. Остатки колчаковских войск ушли в Забайкалье.

Деникинщина – режим, установленный Деникиным на Юге России и на Украине. К началу 1919 года Деникину удалось подавить советскую власть на Северном Кавказе, объединить под своим командованием казачьи войска Дона и Кубани, получить от Антанты вооружение. Весной и летом 1919 года войска Деникина заняли Донбасс и область от Царицына до Харькова, Екатеринослава, Александрова. В июле заняли Орел и Воронеж. Успеху Деникина содействовали колебания середняка на Украине, восстания в тылу советских армий, преобладание у него конницы, отвлечение сил Красной Армии решающими боями против войск адмирала Колчака.

По политическим взглядам Деникин примыкал к кадетам и выступал за парламентскую республику.

Программа Деникина сводилась к созданию “единой неделимой России”. Формально он подчинялся Колчаку. Великодержавная политика Деникина встречала оппозиционное отношение со стороны казачьих государственных образований Дона и особенно Кубани, добивающейся автономии и федеративного устройства будущей России; она вызвала активное сопротивление со стороны буржуазно-националистических партий Украины, Закавказья, Прибалтики. Политическая неоднородность деникинщины и те противоречия, которые имелись между разными её социальными группировками, отразились и на её организации вооружённых сил Дона, которые состояли из 3 армий: Добровольческой армии, Донской и Кубанской казачьих армий. Вся полнота власти в занятых войсками Деникина областях принадлежала ему как главнокомандующему. При нём в качестве совещательного органа существовало “Особое совещание”. На местах была восстановлена административно-полицейская власть царского аппарата. На занятой территории деникинцы осуществляли белый террор: массовые казни и грабежи. Одним из первых актов Деникина было восстановление всех основных законов, действовавших до Октябрьской революции. Предприятия были возвращены прежним владельцам. Рабочие организации преследовались. Был обещан восьмичасовой рабочий день; восстановлено право собственности помещиков на землю. Чтобы привлечь крестьянство, в июле 1919 года был разработан проект закона, по которому часть казённых и частновладельческих земель передавалась крестьянам за плату. Отчуждение этих земель должно было начаться через 3 года после установления мира во всей России.

Летом 1919 года Южный фронт стал главным. Крестьянин-середняк повернул в сторону Советской власти. К марту войска Деникина были в основном разгромлены. Деникин с частью войск бежал в Крым. 4 апреля Деникин ушёл в отставку и уехал за границу. Его сменил барон, генерал-лейтенант П. Н. Врангель.

В 1939 году Деникин выступил с обращением к белоэмигрантам не поддерживать фашистскую Германию в случае её войны с СССР. Деникин – автор мемуаров о гражданской войне (“Очерки русской смуты”, 5 томов, Париж, Берлин, 1921-1926 г.; сокращенный вариант-“Поход на Москву”. М., 1928 г.).

Врангелевщина – режим, установленный белогвардейцами в Крыму и на Юге Украины в апреле-ноябре 1920 года.

После разгрома белогвардейской армии Деникина часть её отступила в Крым. Сюда же на кораблях Антанты в конце марта 1920 года были переброшены белогвардейские части, уцелевшие от разгрома на Северном Кавказе. Во главе этих белогвардейских сил в начале апреля встал генерал Врангель. Великобритания передала Врангелю оставшиеся неиспользованными правительственные кредиты Деникина, но Врангель решительно отклонил её предложение ограничить военные действия обороной Крыма.

Врангель реорганизовал остатки деникинских вооружённых сил в Русскую армию численностью до 40000 (в октябре – до 80000) бойцов. Врангель имел также военный флот на Черном и Азовском морях. Вся власть в этом районе находилась в руках главнокомандующего армией Врангеля и сформированного им правительства (председателя, министра иностранных дел, министра юстиции, министра финансов и др.). Выражая интересы помещиков и финансовой буржуазии, врангелевщина была в то же время попыткой опереться на крупных землевладельцев и зажиточные слои крестьянства.

25 мая 1920 года Врангель опубликовал “Закон о земле”, по которому часть помещичьих земель (в имениях свыше 600 десятин) могла отойти в собственность крестьянства с выкупом земли по пятикратной стоимости урожая с рассрочкой на 25 лет. Дополнением к “Закону о земле” явился “Закон о волостных земствах и сельских общинах”, которые должны были стать органами крестьянского самоуправления взамен волостных и сельских Советов. Рабочим Врангель обещал государственную защиту от владельцев предприятий. По отношению к рабочим организациям проводил политику репрессий, жестоко расправлялся с коммунистами и сочувствующими им. Начал мобилизацию крестьян в Северной Таврии для пополнения своей армии. Делал он и ставку на казачество. С казачьими правительствами и атаманами Врангелем было заключено соглашение, дававшее им видимость самостоятельности.

Войска Врангеля пытались занять Кубань и Донбасс, но это им не удалось. Польша разрешила Врангелю сформировать на её территории новую армию, но от совместных действий уклонилась, а потом был заключён мир с Польшей, что и предрешило окончательный разгром войска Врангеля. После поражения в Северной Таврии и Крыму 14 ноября 1920 года Врангель со значительной частью белой армии бежал за границу. Там им был создан Русский общевоинский союз. Врангель-автор мемуаров (“Записки” в журнале “Белое дело” Берлин, 1928 г.).

Идеология белого движения.

Официально суть этой идеологии определялась её творцами как “непредрешенничество”. Вожди белого дела не “предрешали”, т.е. не провозглашали заранее и формально не навязывали народу свою позицию по ключевым вопросам о будущей форме государственности России и её социально-экономическом строе (государственная власть, аграрный, рабочий, национальный вопросы). Окончательное разрешение этих вопросов, по их публичным заверениям, оставалось после ликвидации советской власти за “соборной волей народа”. Провозглашался примат православной церкви.

“Непредрешенничество”, указывал позднее А.И. Деникин, было “результатом прямой необходимости”. Оно давало различным антибольшевистским силам, участвовавшим в белом движении, возможность сохранять плохой мир и идти одной дорогой, хотя и вперебой, подозрительно оглядываясь друг на друга, враждуя и тая в сердце – одни республику, другие – монархию, одни – Учредительное собрание, другие – Земский собор, третьи – “законопреемственность”. Удобная и легковесная, ни к чему не обязывающая, “непредрешеническая” кладь, надеялись белые вожди, не обременит армии на их пути к Москве, а “если там, – cледует ещё одно признание Деникина, – при разгрузке произошло бы столкновение разномыслящих элементов, даже кровавое, то оно было бы, во всяком случае, менее длительным и изнурительным для страны, чем большевистская неволя”.

Однако удержаться вождям белого движения в рамках “непредрешения” никак не удавалось, по их собственным словам, “жизнь стихийным напором выбивала из этого русла, требуя немедленного решения таких коренных государственных вопросов, как национальный, аграрный и другие”.

Практические действия белых правительств.

Все белые правительства поспешили отменить большевистский “Декрет о земле”. Что же они предлагали взамен?

В апреле 1919 г. Правительство адмирала Колчака издало “Декларацию о земле”, где объявлялось о праве крестьян, обрабатывающих чужую землю, снять с неё урожай. Обещая затем наделить землёй “безземельных и малоземельных крестьян”, правительство выражало готовность “вознаградить прежних владельцев” и грозно предупреждало: “Впредь никакие самовольные захваты ни казённых, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут, и все нарушители чужих земельных прав будут предаваться суду”. Венчало “Декларацию” заявление о том, что “в окончательном виде вековой земельный вопрос будет решён Национальным собранием”.

Эта колчаковская “Декларация” была таким же топтанием на месте, как в своё время аграрная политика Временного правительства. Она не давала ничего определённого ни крестьянам Сибири, не знавшим гнёта помещика, ни хлеборобам других районов страны.

Ещё меньше могли удовлетворить крестьянство действия правительства, возглавляемого Деникиным. Своим постановлением оно потребовало предоставить владельцам захваченной земли одной трети всего урожая. Кроме того, в нём признавалась необходимость “сохранения за собственниками их прав на землю”, допускалась передача крестьянам лишь малой части помещичьей пашни, и то “обязательно за выкуп”.

Спустя годы белые генералы провал своей аграрной политики на Юге России старались объяснить “классовым эгоизмом помещиков”. “Крупные землевладельцы, – писал Деникин, – насильно восстанавливали при поддержке воинских команд свои имущественные права, сводя личные счёты и мстя крестьянам”, до предела накалив тем самым обстановку в деревне. Но фактически вся вина помещиков заключалась лишь в одном: они слишком торопились провести в жизнь то, что провозглашено было самим “царём Антоном”, как называли в народе Деникина.

Генерал П.Н Врангель стремился в максимальной степени учесть печальный опыт социально-экономической политики А.В Колчака и А.И. Деникина. Но и он не решился серьёзно затронуть помещичье землевладение. В его “Приказе о земле” (май 1920 г.) за прежними владельцами сохранялась “часть земли”, однако её точный размер не устанавливался, а должен был “в каждом отдельном случае” определяться “местными земельными учреждениями” находившимися под контролем белой власти, иначе говоря – тех же помещиков.

Одновременно за фасадом “непредрешенничества” повсеместно шло восстановление прежних бюрократических структур, действовавших на базе царского законодательства. К власти возвращались политики, уже давно доказавшие свою полную несостоятельность. Заводы и фабрики переходили в руки прежних владельцев. Были запрещены или строго ограничены в своей работе профсоюзы и социалистические партии. Жёстко пресекались любые выступления рабочих в защиту фабрично-заводского законодательства, и без того сильно урезанного властями. Владельцы предприятий и торговцы, получая огромные правительственные субсидии, использовали их в своекорыстных и спекулятивных целях, обогащались сами и коррумпировали чиновничий аппарат. Мемуары белых деятелей полны обличений “состоятельной буржуазии и спекулятивных кругов, жиреющих от доходов и барышей, но не желающих ничем жертвовать и реально помочь армии”, хотя та “спасала их жизни, достояние, и привилегии.” Один из штабных колчаковских генералов предложил даже установить для “богатых классов” своего рода финансовую развёрстку. “Печально идти в этой части по стопам комиссаров, но нет иных способов расшевелить нашу богатую буржуазию, не испытавшую ещё, как следует, всех прелестей большевистской выездки”, – с безысходностью констатировал он.

Не находили белые правительства взаимопонимания и с национальными меньшинствами на окраинных территориях России. Там давно зрело недовольство бюрократическим гнётом центра, что выражалось в стремлении к сепаратизму и автономии. Выдвинутый вождями белого дела лозунг “единой и неделимой России” быстро разочаровал национальную буржуазию и интеллигенцию, первоначально симпатизировавшую белым, не говоря уже о рабочих и крестьянах. Нежелание А.И. Деникина и П.Н. Врангеля удовлетворить требования автономии войсковых кругов Дона, Терека и Кубанской Рады в конечном счете лишило Добровольческую армию доверия и её самого верного союзника – казачества. Казаки резко отличались от остальных русских крестьян тем, что они имели право получать 30 десятин земли за воинскую службу, которую они несли 36 лет. В новых землях они не нуждались, но хотели сохранить то, чем уже владели.

Лозунг Деникина “Россия будет великой, единой, неделимой” не оставлял никакой надежды инородцам, стремящимся к автономии и независимости. Союзники предложили белым предоставить финнам и полякам независимость, а Прибалтике и Кавказу – автономию. Белые отказались, и осенью 1919 года, в решающий момент, потеряли поддержку Эстонии, Финляндии и Польши. Белые утратили расположение кавказских народов, готовых удовольствоваться статусом федерации.

В результате такой внутренней политики белое правительство вызвало недовольство подавляющей части населения на контролируемых ими территориях бывшей Российской империи. “Если подсчитать наш актив и пассив, то получается самый мрачный вывод: every item you dead against (решительно всё против нас), – записал в сентябре 1919 г. в своём дневнике управляющий колчаковским военным министерством барон А.П. Будберг – За нас офицеры, да и то не все, ибо среди молодежи много неуравновешенных, колеблющихся и честолюбивых, готовых поискать счастья в любом перевороте... За нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные права; но от их сочувствия мало реальной пользы, ибо никакой материальной и физической помощи от них нет. Всё остальное против нас, частью по настроению, частью активно.”

При таких обстоятельствах белые режимы уподобились холмам зыбкого песка. При первых же серьёзных встрясках они расползались, погребая под собой генералов – диктаторов – смелых и мужественных военачальников, но никудышных политиков.

Вначале белогвардейцы имели опытные военные кадры. Например, в деникинской армии находилось около двух третей всех генералов, полковников и подполковников старой русской армии, в своём большинстве, по словам самого А.И. Деникина, убеждённых монархистов. Это позволило белым создать в первые месяцы гражданской войны собственные вооружённые силы почти полностью на классовой основе. Там преобладали офицеры, юнкера, добровольцы из имущих слоев населения. Такие части были хорошо организованы, обучены, дисциплинированы, проявляли стойкость и упорство в боях. Но война затягивалась, расширялась, и белые генералы были поставлены перед необходимостью формировать массовые армии – главным образом за счёт принудительного призыва крестьян. Это неизбежно вело к потере социальной однородности, к возникновению и обострению антагонизма внутри армий, что, в свою очередь резко снижало их боеспособность.

Крестьянство не просто отказывалось от службы у белогвардейцев, дезертировало или сдавалось в плен при каждом удобном случае. Оно охотно бралось за оружие и обращало его против своих офицеров. “В тылу разрастаются восстания, – писал тот же барон А.П. Будберг, – а т.к. их районы отмечаются на 40-вёрстной карте красными точками, то постепенное их расползание начинает походить на быстро прогрессирующую болезнь. Какой толк нам в стоянии вдоль линии железной дороги разных союзников, когда весь организм охватывается постепенно этой красной сыпью.”

Такая картина наблюдалась не только в Сибири, но и в прочих тыловых районах белых армий.

Всего в партизанском движении участвовало до 300 тысяч человек. Оно в основном контролировалось подпольными комитетами большевиков под руководством Москвы (еще в январе 1918 г. при наркомате по военным делам РСФСР был учрежден Центральный штаб партизанских отрядов, позже преобразованный в Особое разведотделение). Действовало также немалое число партизанских формирований, возглавляемых анархистами и эсерами.

У генералов, оказавшихся неспособными проводить эффективную социально-экономическую политику, оставался единственный метод “наведения порядка” на подвластных землях – территориях. Источники свидетельствуют, что он энергично проводился против всех несогласных с действиями белых правительств в самых разных формах: арестах, безрассудных расстрелах, в т.ч. заложников, рейдах карательных отрядов и антиеврейских погромах.

“Жестокости были такого рода, – констатировал командующий американскими экспедиционными войсками в Сибири генерал Гревс, – что они, несомненно долго будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа”.

Белое движение и интервенты.

Т. к. белое движение носило ярко выраженный национальный, российский характер, оно вызывало значительные опасения у союзников, которые преследовали в России свои интересы. Между ними уже были достигнуты договорённости о сферах влияния в будущей России. Эти же цели преследовала высадка союзных войск на Севере, Юге и Дальнем Востоке. Участия в боевых действиях совместно с белыми армиями не было. Но сам факт их высадки использовался большевистской пропагандой для возбуждения недоверия к белому движению. Помощь же союзников финансами, вооружениями и обмундированием носила ограниченный характер и не могла оказать воздействия на ход боевых действий.[10]

Отношения между двумя этими ведущими антибольшевистскими силами при внешнем благополучии развивалось весьма драматически. И главная причина коренилась в различном видении ими будущего Росcии. Правящие круги Антанты крайне неодобрительно относились к идее белых возродить государство в границах 1917 г., но вместе с тем их ближайшая цель – свержение большевистской власти – совпадала. Лидеры белого движения не могли обойтись без поддержки союзников и поступились, как им казалось, временно – стратегическими интересами Российского государства, принимая помощь от интервентов, заключая с ними кабальные военные, политические и финансовые договоры.

Вот только некоторые факты. В январе 1919 г. Верховный правитель России А.В. Колчак подписал соглашение, обязывавшее “высшее русское командование согласовывать ведение операций с общими директивами, сообщаемыми генералом Жаненом”, представителем высшего международного командования. Последний получил право “производить общий контроль как на фронте, так и в тылу”.

Под вынужденным покровительством А.И. Деникина на Украине работали торговые и экономические миссии западных стран. Англичане предприимчиво скупили за бесценок ряд сахарных заводов, примеривались к заводам чугунолитейным и судостроительным.

Преемник А.И. Деникина генерал П.И. Врангель в виде компенсации за помощь позволил интервентов экспортировать 3 млн. пудов хлеба, сотни тысяч пудов соли, рыбы, табака, шерсти. США учредили даже специальную комиссию по эксплуатации богатств Дальнего Востока, откуда шли караваны судов с награбленным добром. Так за 3 месяца 1919 г. иноземцы вывезли более 3 млн. шкурок пушнины, много других ценностей. Всего же ущерб, нанесенный ими хозяйству Дальнего Востока превысил 300 млн. руб. золотом.

Интервенты воспользовались также золотым запасом России, который был захвачен в Казани эсерами, а затем “наследован” Колчаком (приблизительно 40 тыс. пудов золота и платины).

В обеспечение поставок и займов Верховный правитель официально передал американцам, англичанам, французам и японцам около 9 тыс. пудов золота в монетах и слитках. А в сумятице колчаковского разгрома главный представитель Атланты в Сибири генерал М. Жанен попытался наложить руку сразу на весь ещё внушительный остаток государственного запаса (21422 пуда золота) и вывести его из России. Лишь усилия красноармейских частей и партизан сорвали этот замысел.

В итоге против белого дела оборачивалось и то, что поначалу давало ему главную силу – блок с зарубежными противниками большевизма.

В ходе гражданской войны этот блок, основанный на началах подчинения и зависимости, всё ощутимее подрывал позиции российской контрреволюции. Она поднималась на борьбу под лозунгом единства свободы России, защиты её суверенитета, попираемого большевистской властью с её бесславным Брестским миром. Но очевидное намерение белых вождей сыграть на патриотизме русского народа оказалось обречённым на провал, ибо входило в противоречие с их собственными делами.

Белый террор.

Насилие и террор были непременными спутниками многовековой истории человечества. Россия традиционно относилась к странам, где цена человеческой жизни была мизерной, а гуманитарные права не соблюдались. Ленин утверждал, что красный террор в годы гражданской войны в России был вынужденным и стал ответной акцией на действия белогвардейцев и интервентов.

В настоящее время получил распространение тезис историка Мельгунова о том, что белые более, чем красные, пытались придерживаться правовых норм при проведении карательных акций.

Но правовые декларации и постановления противоборствующих сторон не защищали население страны в те годы от произвола и террора. Их не могли предотвратить ни решения VI Всероссийского Чрезвычайного съезда Советов (ноябрь 1918 года), ни постановление ВЦИК об отмене смертной казни (январь 1920 года), ни указания правительств противоположной стороны. И те, и другие расстреливали, брали заложников, практиковали пытки. Были и у белых учреждения, подобные ЧК и ревтрибуналам, – различные контрразведки и военно-полевые суды, пропагандистские организации с осведомительскими задачами, типа деникинского Освага (отдел пропаганды Особого совещания при главнокомандующем вооружёнными силами Юга России). Уже первые акты насилия, проведённые одно-, а затем и двухпартийным советским правительством (большевики и левые эсеры): закрытие газет, защищавших идеи Февраля, а не Октября 1917 года, объявление партии кадетов вне закона, роспуск Учредительного собрания, введение права внесудебной борьбы за власть – вызвали неприятие многих. Ленин исходил из того, что “польза революции, польза рабочего класса – вот высший закон”, что только он – высшая инстанция, определяющая “эту пользу”, а потому могущая решать все вопросы, в том числе и главный – право на жизнь и деятельность. Принципом целесообразности средств, применяемых для защиты власти, руководствовались Троцкий, Бухарин и другие: “Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи”. В записке Э.М. Склянскому (август 1920 года), зам. Пред. Реввоенсовета республики, Ленин писал: “...Под видом “зелёных” (мы потом на них свалим) пройдем 10-20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100000 рублей за повешенного”.

Каутский утверждал, что рассматривать красный террор как ответную реакцию на белый – то же самое, что оправдывать собственное воровство тем, что и другие воруют. Он пророчески предсказал, что “большевизм останется тёмной страницей в истории социализма”.

Террор составлял сущность советской системы фактически. Это проявляется в ночь с 16 на 17 июля 1918 года с убийством царской семьи, c призывом Ленина к террору в ответ на убийство Володарского, с резолюцией ВЦИК о проведении массового террора против буржуазии. А с 5 сентября 1918 г. – официально, после выхода постановления Совнаркома. Смертная казнь была официально введена 21 февраля 1918 года. Об этом было сказано в воззвании Совнаркома “Социалистическое отечество в опасности”, написанном Троцким по поручению Ленина. На его основании ВЧК получила право внесудебной расправы над “неприятельскими агентами, спекулянтами, громилами, хулиганами, контрреволюционными агитаторами, германскими шпионами”. Позже к ним добавили “саботажников и прочих паразитов”. Ленин сказал, что “без жесточайшего революционного террора” быть победителем невозможно.

Руководство Советской Республики официально признало создание неправового государства, где произвол стал нормой жизни, а террор – важнейшим инструментом удержания власти. Характерно, что право ВЧК на внесудебные расправы, сочинённое Троцким, подписал Ленин; трибуналам предоставил неограниченные права нарком юстиции; постановление о красном терроре завизировали наркомы юстиции, внутренних дел и управляющий делами Совнаркома; военным трибуналам определил задачи председатель Реввоентрибунала республики. “Военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряжённой революционной борьбы, которые постановляют свои приговоры, руководствуясь принципом политической целесообразности и правосознания коммунистов”. 11 сентября 1918 года со страниц газеты “Правда” Осинский утверждал: “От диктатуры пролетариата над буржуазией мы перешли к крайнему террору – системе уничтожения буржуазии как класса”. Декрет ВЦИК от 15 февраля 1919 года разрешал “брать заложников из крестьян с тем, что если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны”.

Территории, занятые белыми, нельзя рассматривать как территории изолированные: шла гражданская война, а значит противоборствующие стороны влияли друг на друга. Одновременно и взаимосвязано с красным господствовал в стране и белый террор.

Уже в 1918 году начал властвовать “террор среды”, когда симметрия действий сторон стала неминуемо схожей. Это нашло своё продолжение в 1919-1920 годах, когда и красные, и белые синхронно строили свои диктаторские государства. Применение террора по отношению к своим противникам и мирному населению не избежал никто из руководителей противоборствующих сторон. Формы и методы террора были различны. но их использовали и приверженцы Учредительного собрания (Комуч в Самаре, Временное областное правительство на Урале, Временное сибирское правительство, Верхнее управление Северной области), и собственно белое движение.

Колчак и Деникин были профессиональными военными, патриотами, имевшими свой взгляд на будущее страны. В советской историографии Колчак характеризуется как реакционер и скрытый монархист. За рубежом был создан образ либерала, пользовавшегося поддержкой населения. Это крайние точки зрения. Во время допросов в иркутской ЧК в 1920 году Колчак заявил о том, что он не знал о многих фактах безжалостного отношения к рабочим и крестьянам со стороны его карателей. Возможно, он говорил правду. Но трудно говорить о поддержке его политики в Сибири и на Урале, если из примерно 400000 красных партизан того времени 150000 действовало против него, а среди них было 4–5% зажиточных крестьян, или, как их тогда называли, кулаков.

Карательный аппарат колчаковское правительство создавало на основе традиций дореволюционной России, но меняя имена: вместо жандармерии – госохрана, полиция – милиция и т.д. Управляющие карательными органами в губерниях весной 1919 года требовали “не соблюдать юридические нормы, созданные для мирного времени, а исходить из целесообразности”. Так и было, особенно во времена карательных операций. Генерал Сахаров приказом по армии от 12 октября 1919 года требовал расстреливать каждого десятого заложника или жителя, а также в случае вооружённых выступлений против военных: “такие населённые пункты немедленно окружать, всех жителей расстреливать, а самое селение уничтожать дотла”. “Год назад, – писал в дневнике 4 августа 1919 года военный министр правительства Колчака А. Будберг, – население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит также, как ненавидело комиссаров, если не больше; и, что ещё хуже ненависти, оно нам уже не верит, от нас не ждёт ничего доброго”.

Диктатура немыслима без сильного репрессивного аппарата и проводимого террора. Слово “расстрел” было одним из самых популярных в лексике гражданской войны.

Не было в этом плане исключением и правительство Деникина. Полиция, на территории, занятой генералом, именовалась государственной стражей. Её численность к сентябрю 1919 года достигла 78000 человек (при 110000 штыков и сабель в действующей армии Деникина). Деникин, как и Колчак, отрицал своё участие в каких-либо репрессивных мерах. Он обвинял в этом контрразведку, ставшую “очагом провокации и организованного грабежа”, губернаторов и военачальников.

Отчёты Освага сообщали Деникину о грабежах, мародёрстве, жестокости военных по отношению к мирному населению, именно при его командовании произошло 226 еврейских погромов, в результате которых погибли тысячи невинных людей.

Многочисленные свидетельства говорят о жестокости карательной политики Врангеля, Юденича и других генералов. О расправах, и не только с большевиками, карателей Юденича свидетельствовали очевидцы. Миллер подписал 26 июня 1919 года приказ, согласно которому большевики-заложники расстреливались за любое покушение на офицерскую жизнь.

Их дополняли действия многих атаманов, выступавших от имени регулярных белых армий.

Белый террор оказался столь же бессмысленным для достижения поставленной цели, сколь и всякий другой. Как вспоминал командующий войсками США в Сибири генерал Грэвс, “в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами” и “количество большевиков в Сибири ко времени Колчака увеличилось во много раз в сравнении с количеством их к моменту нашего прихода”.

Точных подсчётов числа жертв белого террора (как, впрочем, и жертв красного) нет. Приводимые в литературе цифры разноречивы, их источники, методика подсчётов не сообщаются. Установить точные цифры погибших в ходе белого или красного террора не представляется возможным. И как бы не описывали события тех лет историки и очевидцы – суть одна – любой террор был наиболее варварским методом борьбы за власть. Любой террор – преступление перед человечеством, чем бы он не мотивировался.

Глубинные причины победы большевиков.

Провал белого движения

К началу 1920 г. белое движение оказалось обезглавленным. Был выдан красным и казнён ими А. Колчак. Убыл в эмиграцию после поражений генерал Деникин. Но война продолжалась. Остатки белых армий Юга России под руководством нового командующего генерала барона П.Н. Врангеля заперлись в Крыму. Врангелю удалось восстановить порядок в войсках: “Сущность земельной реформы проста... Земли, хоть и без немедленного размежевания, передаются в вечную наследственную собственность каждого хозяина. Такой порядок землепользования всего более обеспечит хорошее ведение хозяйства. Этим устанавливается коренное отличие ныне осуществляемой реформы от всяких реформ коммунистического характера, столь ненавистных русскому крестьянству.” (25 мая 1920 г. Врангель)[10]

Иными словами, объявлялось, что земли передаются в крестьянскую собственность по факту их обработки. Возврата земли старым владельцам помещикам не будет. Сам Крым в 1920 г., несмотря на военные и хозяйственные трудности, стал единственной территориальной единицей Европы, откуда продовольствие, зерно вывозили в другие страны.

Стратегию Врангеля можно назвать “стратегией кокона”. Он понимал, что сил для борьбы с Красной Армией явно недостаточно. Но если продержаться какое-то время, то крестьянство целых уездов, губерний, недовольные своим положением при Советской власти, но привлечённые реформой и гарантированной земельной собственностью, будет отпадать от власти Советов и как нить на кокон наматываться на Крым. Это даст возможность пополнить армию, получить продовольствие и выиграть войну. Первым этот необъявленный замысел понял Ленин, потребовавший “покончить с Врангелем до зимы”. Он понял, что соединение возрождаемого белого движения и крестьянских масс создаст большую силу. Фрунзе сконцентрировал многократно превосходящие вооружённые силы, бросил в бой самые стойкие части. Врангель осознал невозможность сопротивления и приложил усилия для организации эвакуации. Оставшимся в Крыму офицерам Фрунзе гарантировал жизнь и работу, но большинство их вскоре были расстреляно.[10]

Дискуссии историков о причинах победы большевиков

Вопрос о причинах победы большевиков продолжает оставаться остродискуссионным.

Вот два наиболее типичных ответа на него современных историков.

Их (большевиков) удача – пишет один из исследователей, – была не столь результатом продуманной политики, сколько следствием непопулярности белого движения, а также неорганизованности крестьянства, которое было способно лишь на стихийные и локальные выступления без перспективной цели. Ещё одним фактором, определившим исход гражданской войны, стал большевистский террор. Репрессии, причём довольно жёсткие, были в ходу и в антибольшевистском лагере, однако ни либерально-социалистические правительства, ни белые генералы не шли дальше обычной практики военно-полевых судов. Только большевики решили идти по пути террора до конца и, вдохновившись примером французских якобинцев, уничтожали не только действительных противников, но и противников потенциальных. Белые считали достаточно основанием для расстрела причастность обвиняемого к деятельности коммунистических властей; большевики расстреливали людей не только за их политические взгляды, но и за принадлежность к “эксплуататорским классам...” Тоталитарная природа большевистской диктатуры была “важнейшей причиной успеха партии Ленина в гражданской войне, ставшей состязанием в бесчеловечности”.

Другие историки расставляют акценты иначе: “Народ России дошёл до такого состояния, что перестал верить кому бы то ни было. Огромное количество солдат перебывало и на той, и на другой стороне. Сражались в войсках Колчака, потом, взятые в плен, служили в рядах Красной Армии, переходили в Добровольческую Армию и опять дрались против большевиков, и снова перебегали к большевикам и дрались против добровольцев. На юге России население пережило до 14 режимов и каждая власть требовала повиновения своим порядкам и законам... Люди выжидали, чья возьмет. В этих условиях большевики тактически переиграли всех своих противников.”

Что можно сказать о своих оценках?

Явно упрощены рассуждения о простой удаче.

Не следует абсолютизировать роль красного террора, всячески преуменьшая при этом масштабы террора белого: кровь невинных людей обильно лилась по обе стороны фронта. Ближе к истине те историки, которые обращают внимание на гораздо меньшую, по сравнению с политикой большевиков, популярность политики белых вождей.

Ключевой внутренней причиной победы большевиков стало то, что они в конечном счете получили поддержку преобладающей части населения России – мелкого и среднего крестьянства, а также трудящихся национальных окраин. Последних привлекала национальная политика советской власти с её официально провозглашенным принципом “самоопределения наций вплоть до отделения и образования самостоятельных государств”. В России 57% населения составляли нерусские нации и народности. Ещё в 1913 г. большевики, не отказываясь от идеи унитарного государства, допускали возможность проведения его в рамках “широкой областной автономии” с тем, чтобы обеспечить “равноправие всех наций и языков”. В.И. Ленин сформулировал незадолго до октября 1917 популярный в массах “инородцев” принцип национально-государственного строительства – “союза свободных республик”, т.е. федерацию (федеративное объединение нескольких государств, юридически обладающих определённой самостоятельностью, в одно государство).

Важно, однако, подчеркнуть, что и после этого Ленин продолжал рассматривать федерацию лишь как продиктованную специфическими условиями многонациональной России форму перехода к “вполне единому государству”, единой, централистически-демократической республике. Федеративный принцип, как и право народов свободно решать вопрос о вхождении в советскую федерацию, законодательно закреплялся в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа (январь 1918), а затем в Конституции РСФСР.

На этом фоне белый лозунг “единой и неделимой России” воспринимался народами распавшейся Российской империи как сугубо великодержавный и вызывал их активный протест. На судьбу белого движения влияла невозможность установления контакта с национальными движениями даже антибольшевистского толка. Ведь эти движения, как, например, на Украине и на Кавказе, выступали за отделение от России, чего в силу воспитания и убеждений белые принять не могли.

Белые оказались неспособны на переговоры с оппозицией. Были запрещены профсоюзы, лозунги и просоциалистические партии.

Что касается трудящегося крестьянства России, то оно, выступив против большевиков в конце весны и летом 1918 г., вскоре столкнулось с совершенно неприемлемой для себя аграрной политикой белых правительств: все они пытались, как справедливо заметил кадетский лидер и историк П.И. Милюков, “перерешить земельный вопрос в интересах помещичьего класса.” На судьбу белого движения влияло отсутствие аграрной программы (хотя бы в духе Столыпина или Корнилова). Колчак и Деникин отменили октябрьский “Декрет о земле” именно в тот момент, когда крестьянство было недовольно большевистским режимом и политикой продразверстки.

Оказавшись на своеобразном историческом перепутье, в подлинном смысле судьбоносном для России, крестьянские массы после колебаний предпочли из двух зол (продразвёрстки и запрещения свободы торговли – со стороны советской власти и фактической реставрации помещичьего землевладения – со стороны белых) выбрать меньшее.

К этому выбору крестьян, да и остальные слои трудящихся, подталкивали действия вождей не только в аграрной сфере, но и по всем остальным, выражаясь словами А.И. Деникина, “коренным государственным вопросам”. Ни в официальных документах, ни тем более на практике, военные буржуазно-помещичьи диктаторы не в состоянии были утаить свои реставрационные цели, скрыть унизительную для национального самосознания зависимость от корыстных иноземных пришельцев. Этим и объясняется главная причина провала белого движения, вызвавшая противодействие народных масс.

Трагическим для белого движения стал отказ от его поддержки значительной части гражданской интеллигенции, находившейся в состоянии апатии и неверия. Этот разрыв привёл к тому, что белым не удалось наладить в тылу нормальное гражданское управление. Им вынуждены были заниматься военные, не имевшие серьёзного опыта для такой работы и допускавшие непоправимые ошибки. Насильственные реквизиции без финансовых гарантий окончательно оттолкнули от него крестьянство, первоначально одобрительно относившееся к белым, как к людям, изгоняющим большевиков.[10]

К весне 1919 г., т.е. к моменту решительных событий на фронтах гражданской войны, в деревне уже преобладали просоветские настроения, что однако не исключало существования там (и немалого числа) активных противников советской власти – участников повстанческого и т.н. “зелёного” движения. Крупнейшим его проявлением было крупное движение на Украине под руководством анархиста Нестора Махно.

Чутко уловив назревавший в деревне политический перелом, большевики на VIII съезде (март 1919 г.) изменили крестьянскую политику: переход от “нейтрализации” середняка, которая на практике сплошь и рядом выливалась в откровенное насилие, к поиску союза с ним. Замирение с трудовым крестьянством дало советской власти ряд стратегических преимуществ. Она смогла:

- развернуть самую многочисленную крестьянскую в своей преобладающей части армию. Несмотря на массовое дезертирство, советские Вооруженные Силы отличались большой стойкостью и дисциплинированностью по сравнению с белыми армиями, где дезертирство рядового состава из рабочих и крестьян было ещё масштабнее;

- организовать, опираясь на сеть подпольных большевистских коммунистов, массовое партийное движение в тылу противника, что резко ослабляло боеспособность белых армий;

- обеспечить прочность своего собственного тыла. Это достигалось за счет не только жестких мер по поддержанию “революционного порядка”, но и отсутствия массового сопротивления рабочих и крестьян действиям советской власти.

Относительная стабильность внутриполитической ситуации позволила большевикам сконцентрировать все имеющиеся трудовые и материальные ресурсы в руках государства для эффективного их использования в интересах страны.

В Финляндии, Латвии, Литве, Эстонии с большой осторожностью относились к одному из основополагающих постулатов белого дела – лозунгу “единой и неделимой России”. Правительства этих стран, опасаясь победы белогвардейцев и возрождения царистской политики, не спешили оказывать им поддержку. Они выжидали, оттягивали, посылали делегации и просидели до тех пор, пока Юденич, Колчак и Деникин оказались раздавленными.

Державы Антанты долго и безуспешно пытались снять это противоречие между белым лагерем и буржуазией прибалтийских республик. Еще меньше они были способны ослабить острейшие разногласия в своих собственных рядах, погасить междоусобицу, разгоравшуюся всякий раз, когда дело доходило до практических попыток установить контроль над рынком и природными богатствами России, определения перспектив её дальнейшего существования.

Имперские цели Англии, например, побуждали ее последовательно выступать за раздробление России, отрыв от неё национальных окраин, образование там мелких, легко подверженных нажиму извне государств.

Франция, хотя и шла в годы интервенции в русле этой политики, испытывала тем не менее весьма серьёзные колебания: в её правящей элите было довольно много влиятельных сторонников возрождения в будущей единой и мощной России потенциального союзника в Европе против Германии. Но, с другой стороны, именно французские капиталисты, чьи материальные интересы особенно ощутимо пострадали от аннулирования внешних долгов царского и Временного правительств, национализации иностранной собственности в революционной России, стояли тогда на наиболее воинственных и непримиримых позициях в отношении советской власти, в то время как их английские коллеги побуждали их энергичнее искать пути к возобновлению торговых операций с традиционным восточно-европейским партнером.

Одновременно и Англия, и Франция с большим неудовольствием следили за действиями США и Японии в богатых природными ресурсами районах Сибири и Дальнего Востока. США и Япония боролись за господство на Тихом океане и его побережье.

Эти и немало других противоречий сталкивали интересы союзных держав, подрывали единство их действий против Советской России.

Советская дипломатия заключила выгодные торговые крупные сделки с нейтральными странами Северной Европы (Швеция, Дания), привлекая зависть членов Антанты, и подписала мирные договоры с прибалтийскими республиками, выведя их тем самым из-под прямого влияния Антанты и прорвав этим кольцо внешнеполитической изоляции новой России.

В силу отмеченных факторов могущественный антантовский блок не смог организовать общий поход всех активных антисоветских сил против России и на каждом отдельном этапе выступала только их часть. Эти силы были достаточно весомы для угрозы большевистской власти, но оказались слишком слабы, чтобы довести борьбу до победного конца.
[/sms]