Сцена порки Листницкого в романе "Тихий Дон"
«Григорий рвал вожжами губы рысаку и довел бег его до предельной резвости. Они за четверть часа перевалили через бугор. В первой же ложбинке Григорий соскочил с козел и выдернул из-под сиденья кнут.
- Ты что?.. - Сотник нахмурился. -А вот... что!
Григорий коротко взмахнул кнутом, со страшной силой ударил сотника по лицу. Перехватив кнут, он бил кнутовищем по лицу, по рукам, не давая сотнику опомниться. Осколок разбитого пенсне врезался тому выше брови. На глаза падали кровяные струйки. Сотниквнача-ле закрывал лицо руками, но удары учащались. Он вскочил с лицом, обезображенным подтеками и яростью, пробовал защищаться, но Григорий, отступая, ударом в кисть парализовал его правую руку.
- За Аксинью! За меня! За Аксинью! Ишо тебе за Аксинью! За меня!
Кнут свистал. Мягко шлепалиудары. Потом кулаками свалил на жесткий кочкарник дороги и катал по земле, бил зверски, окованными каблуками солдатских сапог. Обессилев, сел в пролетку, гикнул и, губя рысячьи силы, перевел коня в намет. Пролетку бросил около ворот, комкая кнут, путаясь в полах распахнутой шинели, бежал в людскую» [т. 1, ч. 3, гл. XXIV].
Итак, знаменитая сцена порки Листницкого.
Перво-наперво, - а за что? Григорий, помнится, увел жену у Степана. И когда она пробовала высказать претензии, достаточно аргументированно ставил ее на место:
«-Незнаешь чего?.. Бьет каждый день!.. Кровь высасывает!.. И ты тоже хорош... Напаскудил, как кобель, и в сторону... Все вы... -Дрожащими пальцами застегивала кнопки и испуганно - не обиделся ли - глядела на отвернувшегося Григория.
, - Виноватого ищешь? -перекрывая травяную был-ку, протянул он.
Спокойный голос его обжег Аксинью.
-Аль ты не виноват? - крикнула запальчиво.
- Сучка не захочет - кобель не вскочит.
Аксинья закрыла лицо ладонями. Крепким, рассчитанным ударом упала обида» [т. 1, ч. 1, гл. XVI].
Листницкий, в свою очередь, по доброму согласию, увел Аксинью:
«- Ктой-то? - спросила Аксинья, натягивая на себя одеяло.
- Это я. -Я сейчас оденусь. - Ничего. Я на минутку. Евгений, сбросив шинель, сел на край кровати.
- У тебя умерла дочушка...
- Умерла, - эхом откликнулась Аксинья.
- Ты очень изменилась. Еще бы, я понимаю, что значит потерять ребенка. Но мне думается, что ты напрасно изводишь себя, к жизни ее не вернешь, а ты еще в достаточной степени молода, чтобы иметь детей. Не надо так! Бери себя в руки, смирись... В конце концов, не все потеряно со смертью ребенка, у тебя еще - подумай! - вся жизнь впереди.
Евгений, сжав руку Аксиньи, гладил ее с ласковой властностью, говорил, играя низкими нотками голоса. Он перешел на шепот и, слыша, как Аксинья вся сотрясается в заглушённом плаче и плач переходит в рыдание, стал целовать ее мокрые от слез щеки, глаза...
Падко бабье сердце на жалость, на ласку. Отягощенноя отчаянием Аксинья, не помня себя, отдалась ему со всей бурной, давно забытой страстностью.
На следующий день утром, оставшись в столовой наедине с Аксиньей, он подошел к ней, виновато улыбаясь, но она, прижавшись к стене, вытягивая руки, опалила его яростным шепотом: - Не подходи, проклятый!..
Свои неписаные законы диктует людям жизнь. Через три дня ночью Евгений вновь пришел в половину Аксиньи, и Аксинья его не оттолкнула» [ч. 3, гл. XXII].
Ну, никакого насилия не наблюдается. И даже никакого сопротивления Аксиньи, фактически, нет. Так почему сцена порки так смакуется и подается в качестве справедливого возмездия? Офицер - сволочь, по определению!
Теперь рассмотрим сам факт произошедшего. Ни в одной армии нижний чин поднять руку на офицера не может.
В XIX веке, если офицер Русской армии подвергался избиению, то, помимо всего прочего, он был вынужден подавать в отставку.
Описывались случаи, вроде такого. Офицер выходил из присутственного места и подвергался нападению случайного человека (кто-то по ошибке пару раз огрел его). В результате другого выхода из сложившейся ситуации, кроме отставки, не предусматривалось, ибо офицера не может касаться ничья рука.
Вспоминаю, как будучи студентом в 70-х годах, спрашивал об неуставных взаимоотношениях в Советской армии одного полковника. Помню, как он рассказывал о проблемах, возникавших в офицерской среде. Если два лейтенанта набили друг другу морду, то это еще ничего, можно дать обоим по гауптвахте и на том считать инцидент исчерпанным. Совсем другое дело, если подерутся два офицера с разными чинами (например: лейтенант со старшим лейтенантом). Выходить из этого положения начальству крайне сложно. Побьет старший лейтенант лейтенанта - превышение власти, наоборот - неподчинение начальству. И то и другое должно за собой влечь серьезные последствия.
Если же нижний чин поднимает руку на офицера, то во все времена это - подсудное дело, а во время войны - трибунал. Кстати, в фильме «Сибирский цирюльник» показано, как юнкер попадает на каторгу в результате того, что он поднял руку на офицера.
В газете «Станица» [№ 2 (40), август 2003 г, с. 24] опубликована статья Ю. Курепина (г. Екатеринбург) о георгиевских кавалерах. Там, в частности, говорится об одном из донских казаков:
«Дерзкими разведками прославился и младший урядник Василий Курносов. С началом войны на передовой он принимал участие во многих боях и «поисках». За мужество, проявленное при «обнаружении скрытых неприятельских батарей, наносивших существенный вред нашим войскам», он по праву получил все четыре Георгиевских креста. Но 30 сентября 1915 г. в местечке Новочелицы казак в пьяном виде был задержан корпусным комендантом, вступил с ним в спор, а затем нанес удар шашкой. Военно-полевой суд приговорил Курносова к расстрелу и лишению наград...»
Итак, после такого деяния Григорию следовало скрыться, скажем, за Уральский хребет, да и то - это только, как говорится, для начала.
Автор же отправляет его в ближайший хутор (к родителям) (!), а в дальнейшем он спокойненько следует в свой полк (!!!).
* * *
Полагаю, что все вышесказанное даже и нет особой необходимости комментировать. Автор не имеет ни малейшего представления о Русской армии, и все те люди, которые его консультировали по вопросам данной темы, кстати, тоже.
Букет совершенно диких событий, которые нелепы каждое в отдельности, а в сочетаниях это представляет из себя откровенный гротеск.
Но главное, перед нами описание, имеющее откровенную цель опорочить казачество и, в первую очередь, офицеров войска Донского.
Предложенная схема описания Русской армии в дальнейшем многократно используется другими советскими писателями. Вероятно, именно в этом и состояла одна из заслуг МА Шолохова перед советской властью.
Удивительно, что многочислейные критики и недоброжелатели МА Шолохова эту часть его деятельности никоим образом не замечают.
