Начало противостояния, описанное в романе "Тихий Дон"
3-й том романа продолжает описание Всеобщего восстания, начатого весной 1918 г. Затем сдача фронта красным, возвращение казаков в хутор и начало советской власти. Началом противостояния можно считать арест и расстрел 7 хуторян.
«Ольшанов, сопровождавший арестованных в Вешен-скую, вернулся с попутной подводой в полночь. Он долго стучал в окно горенки, где спал Иван Алексеевич (Котля-ров. - С.К.). Разбудил.
- Ты чего? - Вышел опухший от сна Иван Алексеевич. - Чего пришел? Пакет, что ли? Ольшанов поиграл плеткой. - Казаков-то расстреляли.
- Брешешь, гад! » [т. 3, ч. 6, гл. XXII].
Затем показано, как Котляров немного повозмущался, но Штокман очень быстро объяснил ему всю правомерность и необходимость произошедшего.
«В Татарском собрал Иван Алексеевич 4 марта сход. Народу сошлось на редкость много...
На собрание пошел он (Штокман. - С.К.) вместе с Кошевым и Иваном Алексеевичем. Майдан был битком. У Ивана Алексеевича даже сердце не по-хорошему екнуло: «Чтой-то они неспроста собрались... Весь хутор на майдане». Но опасения его рассеялись, когда он, сняв шапку, вошел в круг. Казаки охотно расступились. Лица были сдержанные, у некоторых даже с веселинкой в глазах. Штокман оглядел казаков. Ему хотелось разрядить атмосферу, вызвать толпу на разговор. Он, по примеру Ивана Алексеевича, тоже снял свой красноверхий малахай, громко сказал:
- Товарищи казаки! Прошло полтора месяца, как у вас стала советская власть. Но до сих пор с вашей стороны мы, ревком, наблюдаем какое-то недоверие к нам, какую-то даже враждебность. Вы не посещаете собраний, среди вас ходят всякие слухи, нелепые слухи о поголовных расстрелах, о притеснениях, которые будто бы чинит вам советская власть. Пора нам поговорить, что называется, по душам, пора поближе подойти друг к другу/Вы сами выбирали свой ревком, Котляров и Кошевой - ваши хуторские казаки, и между вами не может быть недоговоренности. Прежде всего, я решительно заявляю, что распространяемые нашими врагами слухи о массовых расстрелах казаков - не что иное, как клевета. Цель у сеющих эту клевету - ясная: поссорить казаков с советской властью, толкнуть вас опять к белым.
- Скажешь, расстрелов нет? А семерых куда дели? крикну т из задних рядов.
- Я не скажу, товарищи, что расстрелов нет. Мы расстреливали и будем расстреливать врагов советской власти, всех, кто вздумает навязывать нам помещицкую власть...
Штокман малахаем осушил пот на лысеющем лбу, напрягая голос, кричал:
-Всех, кто поднимет на рабоче-крестьянскую власть вооруженную руку мы истребим! Ваши хуторские казаки, расстрелянные по приговору Ревтрибунала, были нашими врагами. Вы все это знаете. Но с вами, тружениками, с теми, кто сочувствует нам, мы будем идти вместе, как быки на пахоте, плечом к плечу. Дружно будем пахать землю для новой жизни и боронить ее, землю, будем, чтобы весь старый сорняк, врагов наших, выкинуть с пахоты! Чтобы не пустили они вновь корней! Чтобы не заглушили роста новой жизни.
Штокман понял по сдержанному шуму, по оживившимся лицам, что ворохнул речью казачьи сердца. Он не ошибся: начался разговор по душам...
Штокман ожесточенно нахлобучил малахай и, выхватив из кармана список, некогда написанный Кошевым, крикнул:
- Нет, неправда! Не за что обижаться тем, кто за революцию! Вот за что расстреляли ваших хуторян, врагов советской власти. Слушайте! - И он внятно, с паузами, стал читать.
Против обоих Мелеховых и Бодовского в примечании, не прочтенном Штокманом вслух, было указано:
«Данные враги советской власти не доставляются, ибо двое из них в отсутствии, мобилизованы в обывательские подводы, повезли до станции Боковской патроны. А Мелехов Пантелей лежит в тифу. С приездом двое будут немедленно арестованы и доставлены в округ. А третий - как только поднимется на ногш.
Собрание несколько мгновений помолчало, а потом взорвалось криками:
- Неверно! - Брешешь! Говорили они против власти!
- За такие подобные следовает! - В зубы им загля-дать, что ли?
- Наговоры на них!
И Штокман заговорил вновь. Его слушали будто и внимательно и даже покрикивали с одобрением, но когда в конце он поставил вопрос о распределении имущества бежавших с белыми, - ответили молчанием» [т. 3, ч. 6, гл. XXIV].
