Поиски автора "Тихого Дона". Работа Мезенцева
Из рассматриваемых трех работ исследование М.Т. Мезенцева читается увлекательнее всего. Помимо представленных читателю результатов проделанной работы, в наличии очевидный писательский талант.
Автор (1938-1994), кандидат филологических наук, доцент кафедры «Теория журналистики» Ростовского государственного университета (РГУ), в течение 5 лет (1962- 1967) работал редактором вешенской газеты «Советский Дон», за это время написал более 70 статей, очерков, интервью и репортажей о МА. Шолохове. Долго и тщательно изучал исследуемый предмет, лично встречался со многими родственниками и друзьями как ФД. Крюкова, так и М.А Шолохова. Предлагаемое исследование в полной мере можно назвать делом всей его жизни.
Книга «Судьба романов» [Самара, P.S. Пресс, 1994(?)] - небольшая, всего 100 страниц. Далее ссылки на нее - [Me, с]. В ней дается достаточно полная биография ФД. Крюкова, многие детали из жизни МА. Шолохова.
Сутью исследования является текстологический анализ романа «Тихий Дон». В основе своей рассматривается та часть текста, которую мы называем текстом «автора». Осуществляется сравнение текстов романа с текстами из опубликованных произведений ФД. Крюкова. М.Г. Мезенцев говорит о 200 совпадениях - «ниже приводятся наиболее характерные и очевидные - около90 из 37 очерков, рассказов, повестей ФД. Крюкова» [Me, с. 22]. Помимо этого тексты романа сравниваются с текстами из архивов ФД. (присланные ему наблюдения, описания бытовых сцен и случаев из жизни). В увлекательной форме дается
версия попадания части архива Ф.Д. в руки тестя М.А. Шолохова - П.Я. Громославского.
Нельзя отказать автору в тщательности проведенной работы. Он замечает многие несоответствия, например: на основании некоторых глав романа можно утверждать, что во дворе Мелеховых был колодец, на основании других - не было; Пантелей Прокофьевич носил серьгу, но при похоронах ее нет и пр.
* * *
Типичной для представителя данной группы исследователей является установка о неимоверной исторической достоверности всего того, что написал «автор».
На многочисленных примерах показано, что многие выдержки из произведений Ф.Д., а также материалов, присланных ему многочисленными корреспондентами, в дальнейшем использовались в романе «Тихий Дон». На этом основании делаются выводы: 1) кто был истинным «автором»; 2) вот почему роман настолько достоверен.
Рассмотрим, прежде всего, этот второй вывод. И в этой связи начнем с отвлеченного примера.
Возьмем какой-либо текст, который (как мы доподлинно знаем) достоверно отражает происходившие события. «По коридору шел генерал, поглядывая по сторонам. У окна оживленно беседовали офицеры».
Итак, это - эталон. Затем в каком-либо художественном произведении появляется текст:
«По коридору шел генерал, бросая по сторонам мрачные взгляды. У окна оживленно беседовали офицеры, неожиданно один из них мерзко рассмеялся».
Плагиат несомненен. Но что осталось от «чертовской достоверности»?
Второй пример. Ниже (в Приложении «О Каледине») приведена полностью статья Митрофана Богаевского «29 июня 1918 г.» о трагическом дне самоубийства. В части I также полностью дается текст из романа, посвященный данному событию. Использование первоисточника (статьи М. Богаевского) в романе несомненно. Но самое интересное в том: 1) что выкинуто из исходного варианта; 2) что добавлено; и 3) что изменено.
Теперь проведем аналогию в изобразительном искусстве.
В начале 90-х, помнится, я зашел в деканат своего вуза. На полу у стены стоял один из классических портретов В.И. Ленина довольно-таки большого размера (что-то около 40x60 см). Такие, вставленные в рамы, являлись обычным украшением солидных кабинетов.
Портрет, с детства до боли знакомый, но, как говорится, тот да не тот. На меня смотрел дьявол. Больше всего в этом совершенно новом изображении поразило то, что такой эффект был достигнут путем внесения минимальных изменений: другие зрачки глаз, измененное ухо (убрана мочка и верхняя часть приподнята), чуть-чуть прорисована щека и несколько углублены морщины на лбу. Вот и все.
95 % (а может, и более) исходного портрета осталось в неизменном виде.
Предлагаемый ниже вариант существенно уступает тому, что я видел 15 лет назад (тот был значительно более эффектным). Здесь же главной целью является желание показать - сколь минимальны вносимые изменения.
Представим себе «на минуточку», что какая-либо группа художников или любителей изобразительного искусства развязала дискуссию о том, что такого рода «произведения» - во-первых, явный плагиат, а во-вторых, еще и были бы разговоры о неимоверной достоверности (ведь значительная часть портрета как была, так и осталась: морщины, прыщи, детали одежды и т. д.). Вероятно, в этом случае незамедлительно встал бы вопрос о необходимости всестороннего обследования с последующим длительным лечением этих исследователей.
Еще одна картина. На этот раз жанровая сцена. Название: «Севастополь - 1920». Текст, произносимый изображенными деятелями:
Бела Кун: Задание партии выпалено!
Землячка: Да, Ильич будет доволен!
Сделана попытка отразить ту бойню, которую эти два большевика-ленинца устроили в Севастополе. В частности, многие балконы в городе были использованы в качестве виселиц.
Опять же, разве можно представить, что появятся критики со следующими претензиями. Мол, это - плагиат. Мол, в основе работа Б.В. Иогансона 1928 года «Рабфак идет». Да, обе фигуры взяты с этой картины. Но смысл разве в этом?
Итак, когда дело касается изобразительного искусства, то как бы все ясно. Почему же когда то же самое осуществляется в области литературы, то все делается с точностью до наоборот? В этом случае никакой заботы о здоровье ближних нет и в помине. И даже когда люди начинают бормотать о каком-то новом научном направлении, никто не желает принять в них участия, их просто бросают на произвол судьбы.
* * *
Теперь сделаем небольшое отступление в научную область и коснемся одной из проблем защиты диссертационных работ. Очень часто в качестве первого варианта диссертации представляется так называемый «отчет о проделанной работе» либо научные выводы, не совсем соответствующие исследованию. А еще бывает так, что работа, сама по себе, неплохая, но диссертант подает ее совсем не так, как это следовало бы делать. Вспоминаю, как, будучи аспирантом, слышал, как один очень сильный доцент МГУ рассказывал своему коллеге:
- Ну, приехал он к нам. Ну, послушали мы его. Нес какую-то ахинею. Минут 40 мы его потрясли, пообсуждали. А потом рассказали ему - что же он сделал на самом деле
- Ну а он что?
- Ну что он? Кланялся и благодарил.
Слушая подобное, испытываешь ощущения, какие испытывал, вероятно, Таманцев из «Момента истины» [роман В.О. Богомолова]: «А Паша - мозга! Гений! Спустя год... за какой-то десяток минут прокачать Мищенко - невероятно!»
Ну на такой высокий класс я, разумеется, не претендую, игу М.Т. Мезенцева прочел дважды, провел ряд сравнений. После достаточно долгих размышлений пришел к следующему выводу. Смысл в исследовании все-таки есть, но совсем не в тех положениях, о которых говорит автор.
М.Т. Мезенцев в мельчайших подробностях показал, как исторически достоверные описания могут быть, в лучшем случае, существенно искажены (и уже при этом речи о достоверности быть не может), а в худшем, преобразованы в совершенно невероятные ситуации. Другими словами, данное исследование наглядно демонстрирует, как реальные описания в результате небольшой правки преобразуются в цепь невероятных эпизодов, ничего общего не имеющих с действительностью.
Правда, автор исследования (М.Т.), судя по всему, так этого и не понял.
* * *
Один из примеров: «Поразительны письма другого корреспондента ФД. Крюкова -АФ. Фролова. Он описывает, как 12 августа 1890 года собрался домой в отпуск. Его товарищ говорит: «... в добрый час, поезжай. Да смотри, про мою лахудру-жену узнай, она небось по сие время с артиллеристом гуляет...» Далее следует рассказ со всеми подробностями, как он застал жену с любовником... Литера-Щурный дарАФ. Фролова несомненен. Номы остановимся
только на некоторых деталях этого выразительного рассказа, имеющих отношение к «Тихому Дону».
Вначале отпускник наказал любовника. Так и таким способом поступил Григорий с Листницким. Зверская расправа полностью совпадает в романе и записках АФ. Фролова. Затем достается жене...
В «Тихом Доне»: «Аксинья, залитая кровью, ветром неслась к плетню... муж... охаживает собственную жену сапогами» II, 68.
У Фролова: «Я ее все бац сапогом, а сам ругаю, и бац еще сильнее... и так тоже избил, что у нее лица не узнаешь» [Me, с. 93].
Несуразность переноса сцены драки двух казаков на взаимоотношения нижнего чина и офицера подробно рассмотрена в 1-й части. М.Т. Мезенцеву и невдомек, что подобные действия наказываются каторгой (в мирное время) и расстрелом (во время войны). Во второй части также наблюдается перехлест. «Бац, бац» - это одно, а пляска Степана на жене с рассуждениями мимо идущего «до смерти убьет или нет?» - несколько другое.
Назовем это (чтобы хоть как-то назвать) «методом наворота». Другие примеры (а их много) этого метода из исследования М.Т. Мезенцева рассмотрены ниже.
