Реферат: Деятельность и судьба А. П. Столыпина

Введение

Цель данной работы описать сущность программы модернизации П. А. Столыпина.

Пётр Аркадьевич Столыпин был человеком странной судьбы. Он не рвался к власти, но неожиданно для всех, быть может, и для себя тоже, вдруг оказался у её вершин.

Современники, удивлённые этим взлётом, стали говорить, что он почти всю жизнь провёл в провинции и не готов к своей новой роли, что у него нет собственных идей, что он “приказчик”, исполняющий чужие приказания, локомотив, вытягивающий поезд в указанном кем-то направлении.
[sms]
Подлинного Столыпина мы до сих пор не знаем. Имя его оказалось прочно связанным с одной из немногих реализованных реформ, автором которой, строго говоря, он не был, хотя она входила в систему задуманных им преобразований. Сначала её беспощадно поносили, в ней не разобравшись, а с недавнего времени стали восхвалять, так и не потрудившись разобраться.

Его действительно не понимали ни при жизни, ни после смерти. Не понимали ни его сподвижники, ни враги. И притом не был он слишком сложным, недоступным для понимания человеком и политиком. Дело было в том, что его действия, всегда определённые и целенаправленные, ударяли по очень многим людям, из разных классов и групп и вызывали всплеск отрицательных эмоций. В такой обстановке трудно было рассчитывать на объективную оценку. Столыпин остаётся непонятым и в наши дни.

“Достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой попечительную руку Провидения”, — вспоминал товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский.

П. А. Столыпин на посту Министра внутренних дел

До сих пор не вполне ясно, какие пружины вытолкнули П. А. Столыпина, сравнительно молодого и малоизвестного в столице губернатора, на ключевой в российской администрации пост. Впервые его кандидатура обсуждалась в октябре 1905 года на совещании С. Ю. Витте с общественными деятелями. Обер-прокурор Синода князь А. Д. Оболенский, родственник Столыпина, предложил его на пост министра внутренних дел, стараясь вывести переговоры из тупика. Но Витте не хотел видеть на этом посту никого другого, кроме П. Н. Дурново, общественные же деятели мало что знали о Столыпине. В мае 1906 года собрался первый съезд уполномоченных дворянских обществ. На съезде был избран постоянно действующий Совет объединённого дворянства [Аврех А. Я., П. А. Столыпин и судьбы реформ в России, М., 1987 г., с. 41 – 43].

П. А. Столыпину так и не удалось освежить кабинет министров. Правительство в основном осталось горемыкинским. Не все его члены были единомышленниками Столыпина. Министр финансов В. Н. Коковцов, опытный государственный деятель и второе по значению лицо в кабинете, не скрывал скептического отношения к аграрным начинаниям Столыпина и жалел на них денег. В оппозиции иногда оказывался и князь Б. А. Васильчиков, назначенный на пост главноуправляющего землеустройством и земледелием. По предложению царя Столыпин переехал вместе с семьёй в Зимний дворец, охранявшийся более надёжно. 19 августа 1906 года в чрезвычайном порядке, по 87-й статье Основных законов, был принят указ о военно-полевых судах. Впоследствии Столыпин признавался, что подобные меры – это “тяжёлый крест”, который ему приходится нести против своей воли. 2 декабря 1906 года в петербургском Таврическом саду террористы Березин и Воробьёв совершили нападение на усмирителя московского восстания Ф. В. Дубасова.

Общие положения программы модернизации П. А. Столыпина

Осенью 1906 года в крестьянском движении обозначился спад, и правительство раскрыло, наконец, свои планы по аграрному вопросу. 9 ноября 1906 года был издан указ, имевший скромное название “О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования”. Так началась столыпинская аграрная реформа, точнее началась аграрная программа, а аграрная реформа была лишь её частью.

Столыпинская аграрная реформа, о которой в наши дни много говорят и пишут, в действительности — понятие условное. В том смысле условное, что она, во-первых, не составляла цельного замысла и при ближайшем рассмотрении распадается на ряд мероприятий, между собой не всегда хорошо состыкованных. Во-вторых, не совсем правильно и название реформы, ибо Столыпин не был ни автором основных её концепций, ни разработчиком. И, наконец, в-третьих, у Столыпина, конечно же, были и свои собственные замыслы, которые он пытался реализовать [История России (Россия в мировой цивилизации) под ред. А. А. Радугина, с. 171 – 187].

Мы помним, что Столыпин, будучи саратовским губернатором, предлагал организовать широкое содействие созданию крепких индивидуальных крестьянских хозяйств на государственных и банковских землях. Эти хозяйства должны были стать примером для окружающих крестьян, подтолкнуть их к постепенному отказу от общинного землевладения. В течении ряда лет группа чиновников МВД во главе с В. И. Гурко разрабатывала проект, долженствовавший осуществить крутой поворот во внутренней политике правительства. К приходу Столыпина Гурко занимал пост товарища министра, основные идеи и направления проекта уже сформировались.

В отличие от столыпинского замысла, проект Гурко имел в виду создание хуторов и отрубов на надельных (крестьянских) землях (а не на государственных и банковских). Разница была существенной. Впрочем, не это было самое главное в проекте Гурко. Образование хуторов и отрубов даже несколько притормаживалось для другой цели — укрепления надельной земли в личную собственность. Каждый член общины мог заявить о своём выходе из неё и закрепить за собой свой чересполосный надел, который община отныне не могла ни уменьшить, ни передвинуть. С агротехнической точки зрения такое новшество не могло принести много пользы (надел как был чересполосным, так им и оставался), но оно было способно сильно нарушить единство крестьянского мира, внести раскол в общину. Проект Гурко представлял собой удобную площадку, с которой правительство могло приступить к форсированной ломке общины.

Основные этапы модернизации

В мае 1906 года на первом съезде уполномоченных дворянских обществ с докладом “Основные положения по аграрному вопросу” выступил Д. И. Пестржецкий, чиновник МВД, принимавший участие в разработке аграрных проектов. Правительство стремилось во что бы то ни стало отмежеваться перед дворянами от думских проектов принудительного отчуждения помещичьей земли, а потому основная часть доклада была посвящена критике таких проектов. Докладчик утверждал, что в целом по стране “за последнее время никакого реального основания для огульного наделения крестьян землёю не возникло”. Отдельные случаи малоземелья, говорилось в докладе, могут быть ликвидированы при помощи покупки земли через Крестьянский банк или путём переселения на окраины [История России (Россия в мировой цивилизации) под ред. А. А. Радугина, с. 171 – 187].

“Инициатива по введению улучшений в крестьянском хозяйстве, — подчёркивалось в докладе, — должна составить предмет главнейших забот государства и земства. Следует отрешиться от мысли, что когда наступит время к переходу к иной, более культурной системе хозяйства, то крестьяне перейдут к ней по собственной инициативе”. Настроение прибывших на съезд дворян не было единодушным. Некоторые из них были настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать уступки.

“Лучше всего сразу, не унижаясь до принудительного отчуждения, заранее удовлетворить требования крестьян, — сказал саратовский земский деятель граф Д. А. Олсуфьев, — Мы должны добродетельно идти навстречу к продаже крестьянам земли, сохраняя и за собой часть… Компромисс необходи”. Но эти здравые рассуждения не встретили сочувствия у большинства присутствующих. Однако большинство уполномоченных было настроено решительно против общины.

“Община — это то болото в которое увязает всё, что могло бы выйти на простор, — сказал К. Н. Гримм, — благодаря ей, нашему крестьянству чуждо понятие о праве собственности. Уничтожение общины было бы благодетельным шагом для крестьянства”. Эти же мотивы повторялись в резких нападках на общину В. Л. Кушелёва, князя А. П. Урусова, П. В. Попова.

Община, подчёркивали дворянские представители, должна быть безусловно уничтожена. Нападки на общину в какой-то мере были лишь тактической уловкой правого дворянства: отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились перевалить на общину всю ответственность за крестьянскую нищету [Аврех А. Я., П. А. Столыпин и судьбы реформ в России, М., 1987 г., с. 43 – 57].

Между тем обстановка в стране была неопределённая. Давление дворян уравновешивалось давлением Думы и крестьянства. После роспуска I Думы ситуация ещё более обострилась. В конце августа 1906 года Столыпин провёл мероприятия по передаче Крестьянскому банку части государственных земель для продажи крестьянам. Тем самым он приступил к исполнению своего замысла, созревшего ещё в Саратове. По существу, выражаясь современным языком, речь шла о приватизации части государственного имущества.

Эти мероприятия вызвали возражения со стороны Гурко. Он считал, что казённые земли и так почти всецело в руках крестьян, которые многие годы снимали их в аренду. У Гурко возникли сильные подозрения относительно дальнейших намерений Столыпина, когда известный латифундист граф А. А. Бобринский передал ему слова, сказанные мимоходом главой правительства: “Вам придётся расстаться с частью своих земель, граф”.

У страха, как известно, глаза велики. В действительности, Столыпин, думается, не допускал и мысли о полной ликвидации помещичьего землевладения. М. П. Бок привела в своих воспоминаниях следующие слова отца: “Не в крупном землевладении сила России. Большие имения отжили свой век. Их, как бездоходные, уже сами владельцы начали продавать Крестьянскому банку. Опора России не в них, а в царе”. Что-то похожее Столыпин, надо думать, действительно говорил, и это не было сказано случайно, под впечатлением от нескончаемых крестьянских бунтов. Бунты, в конце концов, прекратились, но осталось это убеждение, засевшее глубоко в сознании. В 1909 году, когда обстановка в стране коренным образом изменилась, Столыпин вновь коснулся этого вопроса, не в беседе с дочерью и не в случайном разговоре с графом, а в интервью корреспонденту газеты “Волга”: “Вероятно, крупные земельные собственности несколько сократятся, вокруг нынешних помещичьих усадеб начнут возникать многочисленные средние и мелкие культурные хозяйства, столь необходимые как оплот государственности на местах” [Островский И. В., П. А. Столыпин и его время, М., 1992 г., с. 61 – 85].

В конце 1905 года, когда дела у царского правительства были из рук вон плохи, главноуправляющий землеустройством и земледелием Н. Н. Кутлер поставил вопрос о частичном отчуждении помещичьих земель. Но царь после недолгого колебания решительно отверг кутлеровский проект, а сам Кутлер с треском вылетел в отставку.

Столыпин, как видно, считал, что в таком проекте нет надобности. Частичное отчуждение помещичьей земли фактически уже идёт. Многие помещики, напуганные революцией, продают имения. Важно, чтобы Крестьянский банк скупал все эти земли, разбивал на участки и продавал крестьянам. Из перенаселённой общины лишние работники уйдут на банковские земли. Идёт переселение в Сибирь. Под воздействием определённых правительственных мер община прекратит все эти свои бесконечные земельные переделы.

Примерно так сложилась у Столыпина общая концепция реформы. В этих рамках он смирился с проектом Гурко и даже как бы “усыновил” его. Правда, это был не тот случай, когда приёмное чадо становится похожим на отца. Скорее, происходило обратное. “Надо вбить клин в общину”, — говорил Столыпин своим сподвижникам. “Вбить клин”, заставить прекратить переделы, наделать хуторов и отрубов на общинных землях — все эти идеи подспудно или открыто были выражены в проекте Гурко. Оттуда Столыпин их и почерпнул.

10 октября 1906 года, когда этот проект рассматривался в Совете министров, Столыпин сам, без помощи Гурко, его докладывал и защищал.

9 ноября 1906 года проект “Особого журнала” Совета министров был доложен царю, который написал резолюцию: “Согласен с мнением председателя и 7 членов”. Столыпинской аграрной реформе был дан зелёный свет. Первая статья указа 9 ноября 1906 года, наиболее известная и часто цитируемая, устанавливала, что “каждый домохозяин, владеющий надельною землёю на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли”. Поскольку крестьяне владели землёй чересполосно (у каждого домохозяина бывало по 8 – 10 и более полос в разных местах), то законодательный акт 9 ноября 1906 года короче и правильнее было бы назвать “указом о чересполосном укреплении”.

В это время едва ли не главной заботой председателя Совета министров стало положение, в которое попал Крестьянский поземельный банк. Масштаб его операций по закупке земли в это время возрос почти в три раза. Многие помещики спешили расстаться со своими имениями. В 1905 – 1907 годах банк скупил свыше 2,7 миллиона десятин земли. В его распоряжение перешли государственные и удельные земли. Между тем крестьяне, рассчитывая на ликвидацию помещичьего землевладения в ближайшем будущем, не очень охотно делали покупки. С ноября 1905 года по начало мая 1907 года банк продал всего около 170 тысяч десятин. В его руках оказалось очень много земли, к хозяйственному управлению которой он не был приспособлен, и мало денег. Деятельность Крестьянского банка вызывала растущее раздражение среди помещиков. Это проявилось в резких выпадах против него на III съезде уполномоченных дворянских обществ в марте – апреле 1907 года. Общее настроение дворянских депутатов выразил А. Д. Кашкаров: “Я полагаю, что Крестьянский банк не должен заниматься разрешением так называемого аграрного вопроса… аграрный вопрос должен быть прекращён силой власти”.

В это же время крестьяне весьма неохотно выходили из общины и укрепляли свои наделы. Ходил слух, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки земли от помещиков. Только после окончания революции аграрная реформа пошла быстрее. Прежде всего правительство предприняло энергичные действия по ликвидации земельных запасов Крестьянского банка. 13 июня 1907 года этот вопрос разбирался в Совете министров, было решено образовать на местах временные отделения Совета банка, передав им ряд важных полномочий.

Отчасти в результате принятых мер, а больше того – вследствие изменения общей обстановки в стране дела у Крестьянского банка пошли лучше. Всего за 1907-1915 годы из фонда банка было продано 3909 тысяч десятин, разделённых примерно на 280 тысяч хуторских и отрубных участков. До 1911 года объём продаж ежегодно возрастал, а затем начал снижаться. Это объяснялось, во-первых, тем, что в ходе реализации указа 9 ноября 1906 года на рынок было выкинуто большое количество дешевой надельной (крестьянской) земли, а во-вторых, тем, что с окончанием революции помещики резко сократили продажу своих земель [Головатенко А., Аграрный вопрос в России, М. 1985 г.,с. 79 – 93].

Вопрос о том, как распределялись покупки банковских хуторов и отрубов среди различных слоёв крестьянства, исследован недостаточно. По некоторым прикидкам, богатая верхушка среди покупателей составляла всего 5-6 %. Остальные принадлежали к среднему крестьянству и бедноте. Впрочем, это не исключает того что на банковских землях появились достаточно крепкие фермерские хозяйства. С этой точки зрения землеустройство на банковских землях было перспективнее, чем на надельных. Однако, как уже говорилось, таких хозяйств изначально было немного.

Третьеиюньский государственный переворот коренным образом изменил обстановку в стране. Крестьянам пришлось оставить мечты о скорой “прирезке”. Темпы реализации указа 9 ноября 1906 года резко возросли. В 1908 году по сравнению с 1907 годом число укрепившихся домохозяев увеличилось в 10 раз и превысило полмиллиона. В 1909 году был достигнут рекордный показатель – 579,4 тысячи укрепившихся. Представители правительства, в том числе Столыпин, жонглировали этими цифрами в законодательных собраниях и беседах с репортёрами. Но с 1910 года темпы укрепления стали снижаться. Численность выделяющихся из общины крестьян стабилизировалась только после выхода закона 29 мая 1911 года “О землеустройстве”. Однако вновь приблизиться к наивысшим показателям 1908-1909 годов так и не удалось [Головатенко А., Аграрный вопрос в России, М. 1985 г.,с. 79 – 93].

За эти годы в некоторых южных губерниях, например в Бессарабской и Полтавской, общинное землевладение было почти совсем ликвидировано. В других губерниях, например, в Курской, оно утратило первенствующее положение. Но в губерниях северных, северо-восточных, юго-восточных, а отчасти и в центрально-промышленных реформа лишь слегка затронула толщу общинного крестьянства. Для доказательства того, что указ 9 ноября 1906 года был издан с целью возвысить и укрепить немногочисленную деревенскую верхушку, часто используется речь Столыпина в Думе, где он говорил о том, что правительство сделало “ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных”. Эти слова обычно вырываются из контекста речи и подаются вне связи с обстоятельствами, при которых они были сказаны.

5 декабря 1908 года, когда была произнесена эта речь, в Думе возник вопрос, признавать ли укрепляемые участки личной или семейной собственностью. Настроение Думы заколебалось под воздействием многочисленных известий о том, что некоторые домохозяева пропивают укреплённые наделы и пускают по миру свои семейства. Но создание семейной собственности вместо общинной не устраивало Столыпина, ибо большая семья напоминала ему общину. На месте разрушенной общины, полагал он, должен быть мелкий собственник. Видя угрозу одному из основных положений своей реформы, Столыпин решил вмешаться в прения. Пропивание наделов, доказывал он в своей речи, — это исключительное явление, удел “слабых”.

“Нельзя создавать общий закон ради исключительного уродливого явления, — подчёркивал Столыпин, — нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишить его веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету”. Из всех этих обстоятельств отнюдь не вытекает, что “разумными и сильными” Столыпин считал лишь богатых крестьян, а “пьяными и слабыми” — всех остальных. Каждый должен стать “кузнецом своего счастья” (слова Столыпина из той же речи), и каждый такой “кузнец” мог рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, ибо сколько-нибудь значительной помощи со стороны на переустройство хозяйства не предполагалось. Ставка делалась почти исключительно на “дух предприимчивости”. Это показывает, что и Столыпин при всей своей практичности, вольно или невольно бывал идеалистом [Островский И. В., П. А. Столыпин и его время, М., 1992 г., с. 61 – 85].

История шутит с идеалистами невесёлые шутки, и в реальной жизни из общины выходит в основном беднота, а также городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, который теперь можно продать. Продавали землю и переселенцы, уезжавшие в Сибирь. Огромное количество земель чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 году, например, было продано 60% площади укреплённых в этом году земель.

Итоги модернизации

Поскольку столыпинская реформа не разрешила аграрного вопроса, и земельное утеснение продолжало возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти заглохшие, с 1912 года снова пошли по восходящей. Столыпин, видимо, и сам понимал, что чересполосное укрепление не создаст “крепкого собственника”. Недаром он призывал местные власти “проникнуться убеждением, что укрепление участков лишь половина дела, даже лишь начало дела, и что не для укрепления чересполосицы был создан закон 9 ноября”.

15 октября 1908 года по согласованию министров внутренних дел, юстиции и главноуправляющего землеустройством и земледелием были изданы “Временные правила о выделе надельной земли к одним местам”. “Наиболее совершенным типом земельного устройства является хутор, — говорилось в правилах, — а при невозможности образования такового — сплошной для всех полевых угодий отруб, отведённый особо от коренной усадьбы” [Аврех А. Я., П. А. Столыпин и судьбы реформ в России, М., 1987 г., с. 43 – 57].

С 1909 года все инструкции по землеустройству стали издаваться Комитетом по землеустроительным делам, межведомственным органом, находившимся под эгидой Главного управления землеустройства и земледелия. Аграрные теоретики из Главного управления (А. А. Кофод, А. А. Риштих и др.) мечтали о том, чтобы разбить на квадратики, наподобие шахматной доски, все крестьянские земли. При этом в Главном управлении мало считались со столыпинскими мечтами о “крепком хозяине”. 19 марта 1909 года Комитет по землеустроительным делам утвердил “Временные правила о землеустройстве целых сельских обществ”. С этого времени местные землеустроительные органы всё более ориентировались на разверстание наделов целых деревень.

29 мая 1911 года был издан закон “О землеустройстве”. В него вошли основные положения инструкций 1909-1910 годов. Новый закон устанавливал, что для перехода к отрубному и хуторскому хозяйству отныне не требуется предварительного укрепления надельных земель в личную собственность. С этого времени чересполосное укрепление утратило прежнее значение, реформа стала переходить из рук МВД в руки Главного управления землеустройства и земледелия.

Крестьяне сопротивлялись переходу на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых житейских соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый — на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила к соседу, оказавшемуся в низине. Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного, доктринерского [Аврех А. Я., П. А. Столыпин и судьбы реформ в России, М., 1987 г., с. 43 – 57].

Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъём крестьянской агрикультуры, и необходимость повсеместного их введения никем не доказана. “Нигде в мире не наблюдалось такого практического опыта, — пишет американский историк Дж. Эйни, — который бы показал, что соединённые в одно целое поля принесли с собой агрикультурный прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрикультуры фактически отрицают подобную причинно-следственную связь… С 40-х годов XX века в Западной Европе прилагались мощные усилия к объединению владений, но система открытых полей до сих пор широко распространена среди некоторых наиболее продуктивных хозяйств”. Между тем Столыпин и его сподвижники всё более утверждались в мысли, что хутора и отруба — единственное универсальное средство, способное поднять крестьянскую агрикультуру от Польши до Дальнего Востока, от “финских хладных скал до пламенной Тавриды”.

Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в северо-западных губерниях, включая отчасти Псковскую и Смоленскую. В южных и юго-восточных губерниях главным препятствием для широкой хуторизации были трудности с водой. Но здесь (в Северном Причерноморье, на Северном Кавказе и в степном Заволжье) довольно успешно пошло насаждение отрубов. Отсутствие сильных общинных традиций в этих местах сочеталось с высоким уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, её однородностью на очень больших пространствах и низким уровнем агрикультуры. Крестьянин, почти не затратив на улучшение своих полос труда и средств, без сожаления их оставлял и переходил на отруб.

В центрально-нечернозёмном районе крестьянин, наоборот, много сил должен был вкладывать в возделывание своего надела. Без ухода здешняя земля ничего не родит. Удобрение почвы здесь началось с незапамятных времён. А с конца XIX века участились случаи коллективных переходов целых селений к многопольным севооборотам с высевом кормовых трав. Получил развитие и переход на “широкие полосы” (вместо узких, запутанных). “Самый факт глубокой интенсивности полевого хозяйства… уложившейся в систему общинно-чересполосного землепользования, не только не вызывает потребности, но даже служит препятствием к переходу, на участковое землепользование”, — писал П. Н. Першин, автор одной из лучших книг по этой проблеме. Деятельность правительства принесла бы гораздо больше пользы, если бы в центрально-нечернозёмных губерниях оно, вместо насаждения хуторов и отрубов, оказывало помощь интенсификации крестьянской агрикультуры в рамках общины [История России (Россия в мировой цивилизации) под ред. А. А. Радугина, с. 171 – 187]. Первое время, особенно при князе Васильчикове, такая помощь отчасти оказывалась. Но с приходом Кривошеина землеустроительное ведомство повело резко антиобщинную политику. В итоге коса нашла на камень: крестьяне сопротивлялись насаждению хуторов и отрубов, а правительство чуть ли не открыто препятствовало внедрению передовых систем земледелия на общинных землях.

Заключение

Итоги столыпинской аграрной реформы выражаются в следующих цифрах. К 1 января 1916 года из общины в чересполосное укрепление вышло 2 миллиона домохозяев. Им принадлежало 14,1 миллиона десятин земли. 499 тысяч домохозяев, живших в беспередельных общинах, получили удостоверительные акты на 2,8 миллиона десятин. 1,3 миллиона домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12,7 миллиона десятин). Кроме того, как уже говорилось, на банковских землях образовалось 280 тысяч хуторских и отрубных хозяйств — это особый счёт. Из общинного оборота было изъято 22% земель. Около половины их пошло на продажу. Какая-то часть вернулась в общинный котёл. В конечном итоге властям не удалось ни разрушить общину, ни создать устойчивый и достаточно массовый слой крестьян-собственников. Так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.

Вместе с тем известно, что после окончания революции и до начала первой мировой войны положение в русской деревне заметно улучшилось. Некоторые журналисты легкомысленно связывают это с проведением аграрной реформы. На самом же деле действовали другие факторы. Во-первых, как уже говорилось, с 1907 года были отменены выкупные платежи, которые крестьяне выплачивали в течение 40 с лишним лет. Во-вторых, окончился мировой сельскохозяйственный кризис и начался рост цен на зерно. От этого, надо полагать, кое-что перепадало и простым крестьянам. В-третьих, за годы революции сократилось помещичье землевладение, а в связи с этим уменьшились и кабальные формы эксплуатации. Наконец, в-четвёртых, за весь период был только один неурожайный год (1911), но зато подряд два года (1912 – 1913) были отличные урожаи. Что же касается аграрной реформы, то такое широкомасштабное мероприятие, потребовавшее столь значительной земельной перетряски, не могло положительным образом сказаться в первые же годы своего проведения.

Библиографический список


Аврех А. Я., П. А. Столыпин и судьбы реформ в России, М., 1987 г.

Долуцкий И. И., Отечественная история XX век, М., 1993 г.

Головатенко А., Аграрный вопрос в России, М., 1985 г.

История России (Россия в мировой цивилизации) под ред. А. А. Радугина,

Островский И. В., П. А. Столыпин и его время, М., 1992 г. [/sms]