Реферат: Оценка петровских реформ в отечественной историографии

Эпоха Петра I пользуется пристальным вниманием как в отечественной, так и в зарубежной исторической науке.

Изучение этой эпохи имеет богатую традицию, ведь началось оно еще при жизни самого великого реформатора; сейчас же литература о Петре Великом и его времени может составить целую библиотеку.

Большие достижения во многих областях общественной и государственной жизни, превращение России в великую мировую державу, ставшее своего рода феноменом истории, объясняют устойчивый интерес к эпохе Петра в мировой исторической науке.

Почти все крупнейшие ученые-историки, специалисты по истории России за рубежом, начиная с восемнадцатого столетия и до наших дней, откликались на события петровского времени.
[sms]
Зарубежной литературе о России эпохи Петра Великого присущи некоторые общие черты. Отдавая должное правителю, тем успехам, которые были достигнуты страной, иностранные авторы, как правило, с некоторой недооценкой или с открытым пренебрежением судили о допетровской эпохе в истории России.

Большое распространение получили взгляды, согласно которым Россия совершила скачок от отсталости, дикости к более передовым формам общественной жизни с помощью Запада.

Столь же давнюю традицию имеет распространенное в исторической науке противопоставление России и стран Запада, антитеза “Россия – Запад”, “Восток – Запад”.

Значительная часть исторической литературы о России 18-го века посвящена реформам Петра Первого; объясняется это тем, что дореволюционные историки рассматривали связанный с ними узел проблем как ключевой, центральный в истории России.

После 1917 года эти проблемы несколько отошли на второй план, но и в советской историографии петровская эпоха считается одним из важнейших периодов в истории нашего государства.

Интересы же западных исследователей сосредоточились на внешней политике России и биографии Петра Великого, который характеризовался ими как личность, наиболее поразительная в истории Европы, как “самый значительный монарх Европы этого века”.

Основная часть литературы по этой теме — специальные труды, посвященные отдельным аспектам преобразовательной деятельности Петра.

Разнообразен фон, на котором исследователи оценивают реформы Петра. Здесь можно выделить три основных направления. Одни историки рассматривают эту тему преимущественно в сравнении с предыдущим периодом русской истории, другие сравнивают сложившуюся ситуацию с положением в Европе начала 18 века, третьи же оценивают историческое значение деятельности Петра сквозь призму последующего развития России.

Первая из названных точек зрения порождает вопрос о том, в какой степени петровская эра означала разрыв с прошлым.

Вторая заставляет уделять повышенное внимание дискуссии о зарубежных прообразах реформ, об их адаптации в российских условиях.

Третья точка зрения, актуализирующая вопрос о следствиях реформ и их пригодности в качестве образца, уступает первым двум в научной плодотворности.

В большинстве обзорных трудов петровский период рассматривается как начало новой эпохи в истории России. Однако сильные разногласия царят среди историков, пытающихся ответить на вопрос, в какой степени эпоха реформ означала кардинальный разрыв с прошлым, отличалась ли новая Россия от старой качественно.

По мере все более основательного исследования 17 и 18 веков увеличилось число сторонников концепции, согласно которой реформы петровского времени являются закономерным результатом предшествовавшего развития страны.

Существует и противоположная, “революционная” концепция, по которой реформы не имели почти ничего общего с предшествовавшим развитием страны. Ярким выразителем одной из крайних точек зрения в рамках “революционной” концепции был С. М. Соловьев. Он интерпретирует петровский период как эру ожесточенной борьбы между двумя диаметрально противоположными принципами государственного управления и характеризует реформы как радикальное преобразование, страшную революцию, рассекшую историю России надвое и означавшую переход из одной эпохи в другую.

Соловьев считает, что реформы были вызваны исторической необходимостью, поэтому должны рассматриваться как национальные.

Русское общество 17 века находилось, по его мнению, в состоянии хаоса и распада, что и обусловило применение государственной властью радикальных мер. Таким образом, ситуация в России накануне реформ оценивается Соловьевым негативно.

Богословский, не придерживаясь четко материалистических позиций, представлял реформы как радикальный и полный разрыв с прошлым.

Схожая точка зрения приводилась М. Н. Покровским и Б. И. Сыромятниковым. Эти историки основывают свое мнение относительно революционного характера преобразований на переменах в расстановке классовых сил в начале 18 века.

В западной литературе также имеются отдельные примеры оценки реформ как революции.

Существует еще один взгляд на эту проблему — “эволюционная” концепция.

Среди ученых, отстаивающих эту концепцию необходимо выделить В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова. Эти историки, глубоко исследовавшие допетровский период, в своих опубликованных курсах лекций по отечественной истории настойчиво проводят мысль о преемственности между реформами Петра и предшествовавшим столетием. Они категорически против данной Соловьевым характеристики 17 века как эпохи кризиса и распада. В противоположность такому взгляду они утверждают, что в этом столетии шел позитивный процесс создания предпосылок для реформаторской деятельности, была не только подготовлена почва для большинства преобразовательных идей Петра Великого, но и пробуждено “общее влечение к новизне и усовершенствованиям”.

17 столетие не только создало атмосферу, в которой вырос и которой дышал преобразователь, но и начертало программу его деятельности, в некоторых отношениях шедшую даже дальше того, что он сделал. Петр в порядках старой Руси ничего кардинально не менял, он продолжал возводить постройку в развитие уже существовавших тенденций. Обновление же состояло лишь в том, что он переиначивал сложившееся состояние составных частей.

По мнению Ключевского и Платонова, если в реформах Петра и было что- то “революционное”, то лишь насильственность и беспощадность использованных им методов.

С середины тридцатых годов для советских историков было характерно убеждение в том, что сущность петровской России по сравнению с 17 веком не изменилась. Точка зрения Сыромятникова в этом смысле исключение. Однако советские и западные историки едины во мнении, что реформы Петра дали резкий толчок к акселерации важных тенденций развития России, именно эта черта придает петровской эпохе ее особый характер.

Вторая проблема в общей дискуссии о реформах Петра содержит в себе вопрос: в какой мере для реформаторской деятельности были характерны планомерность и систематичность?

У Соловьева реформы представлены в виде строго последовательного ряда звеньев, составляющих всесторонне продуманную и предварительно спланированную программу преобразований, имеющую в своей основе жесткую систему четко сформулированных целевых установок. В этой системе даже войне отведено заранее определенное место в числе средств реализации общего плана.

В этом отношении труд Соловьева испытал влияние предшествовавшей его написанию историографии и публицистики. Его основные идеи могут во многих случаях быть прослежены до работ непосредственно послепетровской эпохи.

Задолго до Соловьева всеобщим стало мнение, что деятельность Петра и ее результаты были порождением почти сверхчеловеческого разума, осуществлением дьявольского плана или проявлением высшей мудрости, реформатор традиционно характеризовался как “антихрист” (раскольниками) или “человек, Богу подобный” (М. В. Ломоносовым).

Но не все историки придерживаются столь лестного для Петра взгляда на реформы. Точка зрения относительно очевидной бесплановости и непоследовательности преобразований Петра разделяется В. О. Ключевским, который подчеркивает, что движущей силой преобразований была война. Ключевский считает, что структура реформ и их последовательность были всецело обусловлены потребностями, навязанными войной, которая, по его мнению, тоже велась довольно бестолково. В противоположность Соловьеву Ключевский отрицает, что Петр уже в ранний период своей жизни ощущал себя призванным преобразовать Россию; лишь в последнее десятилетие своего царствования Петр, по мнению Ключевского, стал осознавать, что создал что-то новое, одновременно и его внутренняя политика стала утрачивать черты скоропалительности и незавершенности решений.

В советской историографии по вопросу планомерности реформ тоже не существовало единого взгляда. Как правило, предполагался более глубокий смысл преобразований, нежели только повышение эффективности военных действий.

С другой стороны, распространенным было мнение, что ход войны имел решающее влияние на характер и направленность петровских преобразований. Отмечалось и то, что реформы приобретали все более отчетливый характер планомерности и последовательности по мере неуклонно возраставшего перевеса России над Швецией в Северной войне.

Для авторов таких исследований характерным является стремление провести границу между первой “лихорадочной” фазой войны, когда внутренние реформы имели хаотичный и незапланированный характер, и последним десятилетием жизни Петра, когда правительство располагало достаточным количеством времени для обдумывания более перспективных решений. К этому периоду и относятся самые эффективные и существенные преобразования.

Существует еще одна тема, вызывающая сильные разногласия, — это историческая сущность реформ. В основе понимания этой проблемы лежат либо воззрения, основанные на марксистских взглядах, то есть мнения людей, считающих, что политика государственной власти основана и обусловлена социально-экономической системой, либо позиция, согласно которой реформы — это выражение единоличной воли монарха. Эта точка зрения типична для “государственной” исторической школы в дореволюционной России.

На первый план выходит мнение о личном стремлении монарха европеизировать Россию. Историки, придерживающиеся этой точки зрения, считают именно “европеизацию” главной целью Петра.

По мнению Соловьева, встреча с европейской цивилизацией была естественным и неизбежным событием на пути развития русского народа. Но Соловьев рассматривает европеизацию не как самоцель, а как средство, стимулирующее экономическое развитие страны.

Теория европеизации не встретила, естественно, одобрения у историков, стремящихся подчеркнуть преемственность эпохи Петра по отношению к предшествовавшему периоду.

Важное место в спорах о сущности реформ занимает гипотеза о приоритете внешнеполитических целей над внутренними. Гипотеза эта была выдвинута впервые Милюковым и Ключевским.

Убежденность в ее непогрешимости привела Ключевского к выводу, что реформы имеют различную степень важности: он считал военную реформу начальным этапом преобразовательной деятельности Петра, а реорганизацию финансовой системы — конечной его целью. Остальные же реформы являлись либо следствием преобразований в военном деле, либо предпосылками для достижения упомянутой конечной цели. Самостоятельное значение Ключевский придавал лишь экономической политике.

Последняя точка зрения на эту проблему — “идеалистическая”. Наиболее ярко она сформулирована Богословским, который реформы характеризует как практическую реализацию воспринятых монархом принципов государственности. Но тут возникает вопрос о “принципах государственности” в понимании царя. Богословский считает, что идеалом Петра было абсолютистское государство, так называемое “регулярное государство”, которое своим всеобъемлющим бдительным попечением (полицейской деятельностью) стремилось регулировать все стороны общественной и частной жизни в соответствии с принципами разума и на пользу “общего блага”.

Богословский особенно выделяет идеологический аспект европеизации. Он, как и Соловьев, видит во введении принципа разумности, рационализма радикальный разрыв с прошлым. Его понимание реформаторской деятельности Петра нашло множество приверженцев среди западных историков, которые склонны подчеркивать, что Петр не являлся выдающимся теоретиком, что преобразователь во время своего зарубежного путешествия принимал во внимание практические результаты современной ему политической науки.

Некоторые из приверженцев этой точки зрения утверждают, что петровская государственная практика отнюдь не была типичной для своего времени, как это доказывает Богословский. В России при Петре Великом попытки воплотить в жизнь политические идеи эпохи были гораздо более последовательными, чем на Западе.

По мнению таких историков, русский абсолютизм во всем, что касается его роли и воздействия на жизнь русского общества, занимал совершенно иную позицию, чем абсолютизм большинства стран Европы. В то время как в Европе правительственную и административную структуру государства определял общественный строй, в России имел место обратный случай: здесь государство и проводимая им политика формировали социальную структуру.

В этой связи нужно отметить и то, что в дискуссии о сущности русского абсолютизма, завязавшейся в советской историографии, нашлись сторонники той точки зрения, что государственная власть в России занимала значительно более сильную позицию по отношению к обществу, чем европейские режимы. Но эта точка зрения в советской историографии доминирующей не являлась. Советские историки, которые стремились дать петровскому государству и его политике свою характеристику, уделяли особое внимание экономическим и социальным преобразованиям; при этом отправной точкой служили отношения классов. Единственные расхождения были в понимании характера классовой борьбы и соотношения противоборствующих сил в этот период.

Первым, кто попытался определить сущность реформ Петра с марксистских позиций, был Покровский. Он характеризует эту эпоху как раннюю фазу зарождения капитализма, когда торговый капитал начинает создавать новую экономическую основу русского общества. Наступила так называемая “весна капитализма”. Купцам необходим был эффективный государственный аппарат, который мог бы служить их целям в России и за рубежом.

Именно поэтому, по мнению Покровского, административные реформы Петра, войны и экономическая политика объединяются интересами торгового капитала.

Некоторые историки, придавая торговому капиталу большое значение, связывают его с интересами дворянства. И хотя тезис о доминирующей роли торгового капитала был отвергнут в советской историографии, можно говорить о том, что мнение относительно классовой основы государства оставалось в советской историографии с середины 30-х до середины 60-х годов господствующим. В этот период общепризнанной была точка зрения, согласно которой петровское государство считалось “национальным государством помещиков” или “диктатурой дворянства”. Его политика выражала интересы феодалов-крепостников, хотя внимание уделялось и интересам набирающей силу буржуазии.

В результате анализа политической идеологии и социальной позиции государства, проводимого в этом направлении, утвердилось мнение, что сущность идеи “общего блага” демагогична, ей прикрывались интересы правящего класса. Хотя это положение разделяет большинство историков, есть и исключения. Сыромятников в своей книге о петровском государстве и его идеологии полностью присоединяется к данной Богословским характеристике государства Петра как типично абсолютистского государства той эпохи. Сыромятников считает, что неограниченные полномочия Петра основывались на реальной ситуации: противоборствующие классы (дворянство и буржуазия) достигли в этот период такого равенства экономических и политических сил, которое позволило государственной власти добиться известной независимости по отношению к обоим классам, стать своего рода посредником между ними.

Благодаря временному состоянию равновесия в борьбе классов государственная власть стала относительно автономным фактором исторического развития, получила возможность извлекать выгоду из усиливающихся противоречий между дворянством и буржуазией. Но это ни в коем случае не означало, что государство было полностью беспристрастно. Углубленное исследование экономической и социальной политики Петра Великого привело Сыромятникова к выводу, что преобразовательная деятельность царя имела в целом антифеодальную направленность, “проявившуюся, например, в мероприятиях, проведенных в интересах крепнущей буржуазии, а также в стремлении ограничить крепостное право”.

Эта характеристика реформ, данная Сыромятниковым, не нашла значительного отклика у советских историков. Вообще советская историография не приняла и критиковала его выводы за то, что они были очень близки к отвергнутым ранее положениям Покровского.

Многие историки не разделяют мнение о равновесии сил в петровский период, не все признают едва народившуюся в 18 веке буржуазию реальным экономическим и политическим фактором, способным противостоять поместному дворянству.

Однако некоторые историки, в целом не соглашаясь с мнением Сыромятникова, разделяют его взгляд на относительно независимое от классовых сил петровское единовластие. Они обосновывают независимость самодержавия тезисом о равновесии в новом варианте. В то время как Сыромятников оперирует исключительно категорией социального равновесия двух различных классов (дворянства и буржуазии), Федосов и Троицкий рассматривают в качестве источника самостоятельности политической надстройки противоречивость интересов внутри правящего класса. Проведение Петром в жизнь столь обширного комплекса реформ вопреки интересам отдельных социальных групп населения объяснялось накалом той самой “внутриклассовой борьбы”, где с разных сторон выступали старая аристократия и новое, бюрократизированное дворянство.

Нарождающаяся буржуазия, поддерживаемая реформаторской политикой правительства, заявила о себе, выступая в союзе с последней из названных противоборствующих сторон — дворянством.

Еще одна спорная точка зрения была выдвинута А. Я. Аврехом, зачинателем дебатов о сущности российского абсолютизма. По его мнению, абсолютизм возник и окончательно укрепился при Петре I. Его становление и невиданно прочное положение в России стало возможным благодаря относительно низкому уровню классовой борьбы в сочетании с застоем в социально-экономическом развитии страны.

Абсолютизм следовало бы рассматривать как форму феодального государства, но отличительной чертой России было стремление проводить вопреки явной слабости буржуазии именно буржуазную политику, развиваться в направлении буржуазной монархии.

Естественно, эта теория не могла быть принята в советской историографии, ибо противоречила некоторым марксистским установкам.

Вне связи с дискуссией об абсолютизме историки обсуждали проблему личного вклада Петра в реформы. Фигура Петра давно приковывала внимание многих авторов, но большинство из них ограничивались общими, преобладающе положительными психологическими портретами противоречивой личности царя.

Почти все эти характеристики возникли на основе предположения, что незаурядная личность Петра наложила отпечаток на всю политическую деятельность правительства и в положительном, и в отрицательном смысле.

Хотя подобная оценка достаточно интересна сама по себе, она лишь изредка находит подтверждение в серьезных исследованиях, касающихся степени и характера влияния Петра на процесс преобразований. Чаще же ученые довольствуются определениями роли монарха, основанными на представлениях о наличии или отсутствии рамок, ограничивающих деятельность великих людей, и их функции в историческом процессе. Интересно отметить, что попытки воссоздать психологический портрет Петра делались даже на основе записей его снов.

Первым открыто усомнился в величии Петра П. Н. Милюков. Основываясь на выводах своего исследования преобразовательной деятельности в фискально-административной области, которую он полагал вполне репрезентативной для оценки личного вклада царя в реформы, Милюков утверждает, что сфера влияния Петра была весьма ограниченной, реформы разрабатывались коллективно, а конечные цели преобразований осознавались царем лишь частично.

Таким образом, Милюков в ходе своего исследования обнаруживает длинный ряд “реформ без реформатора”.

Точка зрения Милюкова привлекла большое внимание, но распространенной она стала позднее, когда появились обобщающие труды М. Н. Покровского, в которых Петр предстает безвольным орудием капитала.

Вызов, брошенный Милюковым, был принят другими историками.

Уже в 1897 году русский историк Павлов-Сильванский опубликовал две работы с совершенно противоположной оценкой роли Петра в преобразованиях.

Одна из этих работ посвящалась отношению царя к ряду проектов реформ, другая — законодательной деятельности Верховного Тайного Совета непосредственно после смерти Петра. Эти архивные исследования позволили Павлову-Сильванскому сделать вывод, что в области реформ именно царь Петр был побудительной и движущей силой. Петр часто действовал без учета мнений своих советников; после смерти царя его ближайшие прижизненные помощники зачастую вели себя как принципиальные противники реформ.

Советский историк Н. А. Воскресенский провел исследование огромной массы законодательных актов петровской эпохи, в ходе которого он стремился установить, какие лица, административные органы и социальные группы оказывали влияние на формирование отдельных законоположений. Эта весьма примечательная в методологическом отношении работа укрепила позиции Павлова-Сильванского, так как в ней Воскресенский пришел к выводу, что кабинет, то есть личная канцелярия царя, оказывал на законодательство решающее влияние, роль самого монарха в преобразовательной деятельности была “руководящей, многосторонней, полной энергии и творчества”. Царем были сформулированы все наиболее важные нормы, отразившие основные тенденции, задачи, содержание и приемы предпринимаемых им реформ.

Воскресенский не мог, естественно, в ходе своей работы собрать все относящиеся к теме материалы, освещающие вопрос о том, кто был инициатором создания многих законоположений, поэтому полемика о личной роли Петра в выработке отдельных законов эпохи преобразований продолжается.

Влияние Петра на внешнюю политику государства не стало предметом систематических исследований. По общепринятому мнению, император использовал большую часть своего времени и энергии именно на то, чтобы изменить отношения России и окружающего мира; кроме того, многие историки документально, на основе внешнеполитических материалов подтвердили активную и ведущую роль Петра в этой области государственной деятельности.

Пожалуй, ни одна личность в отечественной истории не вызывала столько жарких споров.

В деятельности Петра невозможно выделить однозначно положительные или отрицательные стороны, ибо то, что одни считают величайшим благом, другие считают непоправимым злом.

В настоящее время нельзя говорить о категорическом преобладании какого-либо взгляда. В спорах о петровских деяниях на первый план выходит глубина исторического анализа, объективность ученого-историка.

Споры о Петре Великом — нечто большее, нежели споры одном отдельном правителе.

Самым наглядным свидетельством величия Петра, грандиозности его времени, значимости его реформ являются сами эти споры, не прекращающиеся уже на протяжении трех столетий.

Библиографический список


Анисимов Е. В. Время петровских реформ. О Петре I. — Ленинград, 1989.

Баггер Ханс Реформы Петра Великого. — М., 1985.

Ключевский В. О. Исторические портреты. — М., 1991.

Ключевский В. О. Курс русской истории. — М., 1957.

Лебедев В. И. Реформы Петра Первого. — М., 1937.

Поляков Л. В. Кара-Мурза В. Реформатор. Русские о Петре Первом. — Иваново, 1994.

Соловьев С. М. Публичные чтения по истории России. — М., 1962.

Соловьев С. М. Об истории новой России. — М., 1993.

Россия в период реформ Петра Первого. — М., 1973. [/sms]