Статья П.И Ковалева «Страничка прошлого» об А.М. Каледине
Эти беглые строки принадлежат перу члена совета казачьих войск П.И. Ковалева, бывшего свидетелем исторических событий на Дону, и, главным образом, в Петрограде во все дни русской революции.
П.И. Ковалев разделил вместе с другими членами союза всю печальную участь союза. От эпохи Керенского, требовавшего от союза осуждения А.М. Каледину и Л.Г.Корнилову, до эпохи Ленина, заключившего членов союза в Пересыльную тюрьму, где один из членов союза молодой Худяков умер мучеником.
Беседа с А.М. Калединым, с которым говорит П.И. Ковалев в своих беглых строках, велась в сентябре прошлого года, после «мятежа» атамана.
Коротая долгие декабрьские вечера в Пересыльной тюрьме в Петрограде, я любил со своим сотрудником по Совету Андреем Филимоновичем Худяковым, ныне покойным, вспоминать свои родные поля, говорить о своих донских делах и в сотый раз делиться впечатлениями о глубоко нами любимых Митроше Богаевском и Алексее Максимовиче Каледине. Будто совсем недавно это было, а между тем, сколько, меж тем, изменилось: не стало баяна казачества - Богаевского, сгноила в своих стенах суровая тюрьма Худякова, наконец, отошел в лучший мир атаман Каледин.
Печально стало кругом, осиротела наша родина. Лучших не стало, говорят старики: «Глас народа - глас божий».
Действительно, угасшие наши герои, живой упрек нашей низости и малодушия, были лучшими людьми нашей печальной современности. И пора, по крайней мере, нам об этом громко заговорить. Настало время хоть после смерти отдать глубокую дань уважения тем, кого мы не умели ценить при жизни. Все, кто, например, близко знал нравственный облик покойного Каледина, кто близко мог наблюдать его могучий ум и непреклонную волю, в один голос повторяют:
«В Алексее Максимовиче мы потеряли, может быть, несравненную величину, который мог бы...» Я считаю себя счастливым, что имел великую честь не только наблюдать близко Алексея Максимовича, но и вести с ним беседы самого доверительного характера, где со всей полнотой раскрывалася душа великого донского патриота. В первый раз я встретился близко с покойным атаманом, в первых числах сентября минувшего года на Войсковом Круге, когда я выступал от имени совета Союза казачьих войск с докладом о выступлении генерала Корнилова, которое было неразрывно связано с делом донского атамана. Видимо, мой доклад произвел на последнего благоприятное впечатление, ибо при первой же встрече Митрофан Петрович Богаевский заявил мне: «Алексей Максимович хотел побеседовать с вами. Зайдите к нему».
В то время я собирался ехать в Петроград и побеседовать с атаманом по важнейшим вопросам текущего момента было крайне необходимо, чтобы можно было Петроградский совет Союза казачьих войск точно и подробно ознакомить со взглядами Войскового правительства Дона, выразителем которых был, конечно, его атаман. Как сейчас вижу перед собой Алексея Максимовича, скромно
сидевшим рядом со мной у рабочего стола в своем кабинете во дворце. Так просто он себя держал, так внимательно, я бы сказал, участливо со мной беседовал, что мне казалось, что я веду беседу с давно знакомым и преданным мне другом. Беседа касалась большею частью вопросов общеполитического характера, и я лишь теперь могу сказать, с какой необыкновенной прозорливостью Алексей Максимович мог предвидеть все то, что потом должно было случиться.
Касаясь лиц, стоявших тогда у власти, он давал им весьма меткие характеристики. О Керенском, например, он говорил: «Этот флюгер привел Россию на край гибели, но все же его приходится терпеть, как гораздо меньшее зло, по сравнению с тем, что представляют собой Ленин и К. Впрочем, - добавил Алексей Максимович, - «мы все равно стремимся к определенному концу».
Тут я невольно заметил на лице у него какую-то затаенную грусть. Может быть, его душа чувствовала близость роковой развязки...
Весьма правильно давал характеристики своим ближайшим сотрудникам. Помню особенно хорошо, как он двумя-тремя штрихами удивительно метко охарактеризовал П.М. Агеева и М.П. Богаевского. Очевидно было, что к последнему он относился, как к любимому сыну. Беседа велась после выступления Л.Г. Корнилова и, естественно, что мне захотелось узнать взгляд атамана на Корнилова. Я рассказал А. М. Каледину о взгляде на Корнилова Владимира Бурцева, который не считал «мятежником» Корнилова, а наоборот - патриотом.
А.М. Каледин заметил, что «мятеж» Корнилова не больше, как плод фантазий Керенского и его друзей. «Корнилов - горячий патриот».
От Корнилова, главнокомандующего, перешли к положению на фронте. Боевой генерал Каледин смотрел на фронт пессимистически. Пессимизм у него, говорят, был в характере. «Если союзники нам не помогут вовремя - наше дело проиграно».
Уже в сентябре 1917 г. А.М. Каледин не верил в успех русского оружия, обвитого прокламациями и воззваниями. Хотелось атаману увести вовремя казаков с фронта. Он не верил интендантам и боялся, что казаки будут голодать на фронте. «Лучше им отдохнуть в станицах. Россия безнадежно больна, пусть хоть казачества не коснется всероссийская зараза».
Очарованным я вышел от своего атамана. Много раз после того я встречался с А.М., и с каждым разом мои симпатии к нему увеличивались, перейдя потом в преклонение. И все это случилось, несмотря на внешнюю суровость и молчаливость атамана. Что же заставляло людей так сильно преклоняться перед ним? Ведь умных людей много и добрых немало. По-моему, в нем все находили одно редкое качество, которого, кажется, сейчас не найти и у очень больших людей: это кристальной честности и необыкновенного благородства. Теперь часто приходится слышать праздные вопросы: «Почему Каледин застрелился, почему он не бежал?» и т. д.
Да потому, что чистый, благородный, цельный по натуре, он не мог жить с презренными людьми. Ведь все мы не более не менее, как предатели. Не мы ли ему курили фимиам и бешено рукоплескали? А скажет ли по совести кто-нибудь, что поднялся он на защиту своего избранника? Кажется, ответ ясен. Прав сто раз был Митроша Богаевский, когда 6 февраля в зале областного правления бросал Войсковому Кругу горькие упреки: «Донские казаки подло продали всех своих атаманов, начиная с Кондратия Була-вина и кончая Калединым». Он тогда конечно не знал, что казаки предадут и преемника Каледина и его самого. Погиб Каледин, но его героический образ будет служить вечным памятником великого служения долгу.
