Статья М. Нефедова «Чернецов на фронте»

«В.М. Чернецов в борьбе за Россию - это недописанная и мало известная страница биографии донского вож­дя партизан. А между тем, эта страница чрезвычайно бога­та теми эпизодами и теми интересными чертами, которые характеризуют славного сподвижника атамана Каледина и вскрывают источники того боевого опыта, который во всей силе и красочности развернулся в знаменитой пар­тизанской деятельности Чернецова на Дону.

Чернецов на фронте, в борьбе за Россию - это буду­щий Чернецов в уменьшенном масштабе, тот же вождь партизан - в миниатюре. Здесь мало приходится на долю молодости, на долю неопытности казачьего офицера, только что очутившегося в боевой обстановке. Но гораздо большее надо несомненно отнести на счет тех условий, в которых приходилось действовать молодому партизану.

Борьба на русском фронте в дни европейской войны - не та борьба, которую вел Дон в памятные дни конца 17-го и начала 18-го годов. Не десятки и - много - сотни бой­цов разворачивались на непрерывном фронте, не просто­рные степные пространства, а линии глубоких окопов и целые многоверстные участки технически укрепленных позиций служили театром военных действий. Там была позиционная война и тысячеверстный фронт. И если всей коннице не было возможности проявить свою актив­ность, то заброшенной в этой массе вооруженных людей сотне партизана Чернецова была предоставлена едва за­метная полоска для борьбы. Но и на этой полосе русского фронта личность и боевые качества партизан Чернецова проявились в полной мере и не один раз обращали на се­бя внимание высшего командного состава.

Начало партизанской деятельности Чернецова на фронте относится к концу 1915 года, когда была разверну­та в широком масштабе работа по организации на рус­ском западном фронте партизанских отрядов..

До этого времени Чернецов, будучи в чине сотника, со­стоял в 26-м казачьем полку. Несмотря на то что полк лишь изредка нес чисто боевую службу, употребляясь главным образом для выполнения службы связи при 5-й армии, Чернецов успел за это время получить три ранения и заявить себя одним из самых храбрых офицеров и луч­шим разведчиком в 4-й донской казачьей дивизии. Он жил боевой отважнической работой, любил ее и не покидал строя даже после ранений. Об этом красноречиво говорят те свидетельства о ранении, которые имеются в распоря­жении автора настоящей статьи.

В первый раз Чернецов был ранен 11 ноября 1914 года пулей в область затылка. По истечении всего лишь недели, 19-го числа того же месяца он был ранен вторично, в ступ­ню левой ноги, и только после этого ранения эвакуирует­ся. Но около середины января 1915 года он уже снова ока­зывается на фронте, и 27 февраля был ранен в третий раз, в шею. Раны имели серьезный характер и заставили Чер­нецова опять уехать с фронта для лечения.

Столь несомненная преданность боевой работе, те не­заурядные способности, которые проявил в ней Чернецов, и полная готовность на риск и опасность, каковы бы они ни были, обратили на молодого сотника внимание команд­ного состава 5-й армии. И когда в августе месяце 15-го го­да было признано необходимым организовать сводную партизанскую сотню при 4-й казачьей дивизии, штаб ар­мии выдвинул на должность командира сотни Чернецова, который неоднократно изъявлял на это свою готовность.

«Начальником партизанского отряда», гласило настав­ление - «назначается офицер, обладающий необходимы­ми для партизана качествами. При выборе его главное внимание обращается не на старшинство в чине, а на до­казанную выдающуюся боевую пригодность».

«Цель действия партизанских отрядов - незаметно проникнуть в тыл расположения противника и наносить ему ущерб в наиболее чувствительных местах... Успех... ос­нован на скрытности в передвижениях, неожиданности в появлениях на уязвимых местах, искусстве в заметании своего следа, неутомимости, отваге, прежде всего отваге, а равно, хитрости и осмотрительности».

Более соответствующего всем этим требованиям офи­цера, чем Чернецов, в дивизии не нашлось, и ему было по­ручено формирование «сотни особого назначения», как тогда именовался этот род партизанских войск.

17 сентября были выделены из полков 4-й казачьей ди­визии взводы охотников-казаков по 43 человека каждый, и Чернецов приступил к формированию своей партизан­ской сотни.

Он говорил партизанам-казакам перед началом формирования: «Мы собрались по доброй воле, с полным соз­нанием, на что мы идем и что от нас требуется. На вас бу­дут возлагаться самые ответственные и самые опасные за­дачи, к выполнению которых каждый из нас должен приложить свое старание и усилие, чтобы своими лихими делами заработать славу России и тихому Дону. За хоро­шие дела буду награждать, за плохие же дела буду строго наказывать. Особенно неумолимо, включительно до пре­дания суду, буду карать любителя чужой собственности».

Эти слова, записанные самим Чернецовым в сотенном дневнике «в назидание потомству и памяти партизанам», в полной мере отражают личность и характерные особен­ности будущего героя донской партизанской войны. В нем сквозит любовь к России и горячие заботы о под­держании славы своей родины - тихого Дона, той славы, которую заслужили Дону предки и которая исстари до по­следних дней донской истории неувядаема. Думал ли он тогда о своем славном будущем, предугадывал ли гряду­щие события и ту роль, которую ему суждено в них играть, защищая честь и достоинство родного края? - трудно сказать. Но он готов был к этому подвигу, не колеблясь в мыслях о должном, что лежало на нем, как истинном сыне Дона.

От слов Чернецова веет сильной волей, убежденностью и сильным характером, которые он так ярко проявил во всей своей деятельности в разыгравшихся впоследствии донских событиях. Эту убедительность помнят депутаты кругов 17-го года, членом которых был Чернецов, эту силу воли и твердость характера, - это непоколебимое муже­ство помнят его сподвижники - партизаны.

Формирование сотни происходило в спешном поряд­ке и часто перемежалось участием в боевых действиях 4-й дивизии. «Все время, - пишет в дневнике Чернецов, - сотня вела занятия, как пешие, так и конные, согласно со­ставленному расписанию». Эти занятия «по расписанию» неуклонно продолжались и впоследствии, когда сотня пе­решла к чисто боевой работе. Для них Чернецов использо­вал каждую свободную от этой боевой работы минуту, стремясь развить в казаках возможно большую «внутрен­нюю спайку и сплоченность».

«Особенное внимание, - продолжает писать Черне­цов, - обращалось на развитие воинского духа, путем час­тых собеседований и указанием примеров из современ­ной войны о личной храбрости и доблести русских вои­нов. Рассказывалось о значении Великой Европейской войны, о том, что каждый из нас должен все принести в жертву на защиту Родины от нашествия сильного и гроз­ного врага - вырабатывать тот патриотизм, без которого немыслим победный конец».

Упоминание о патриотизме - не фраза, случайно за­несенная в дневник, не привычный оборот мысли, усвоен­ный по рангу и должности. Нет. Это подлинное выраже­ние тех чувств, которыми билось русское сердце партиза­на, горевшее истинной любовью к родине. Чернецов - патриот в чистом смысле слова, отдавший себе ясный от­чет в том, что такое патриотизм. Он видел проявление этого чувства у врага, когда уезжал с последним поездом из Германии накануне объявления войны; видел его силу и мощность и понимал, как оно грозно и нужно для победы. Это сильное и святое для него чувство он хотел внушить своим казакам, когда готовил их к выполнению «самых от­ветственных и опасных задач».

У нас не привыкли уважать ни патриотических чувств, ни самой элементарной любви к тому, что называется ро­диной. Одни бравировали этим чувством и в своем усер­дии доходили до его ложных последствий и извращения, а другие, как бы в противовес им, старались всячески дис­кредитировать его и считать не только не заслуживающим внимания, но и предосудительным.

Чернецов далек был и от того и от другого. Он любил свою родину истинной любовью, готов был жертвовать для нее какой угодно жертвой, и эту любовь старался при­вить казакам. Так, через строевые занятия с беседами о личных качествах, необходимых партизану, Чернецов го­товил свою сотню к боевой работе. Каких результатов до­бился он такой подготовкой, об этом красноречиво гово­рят дела сотни. Но если бы надо было представить в вооб­ражении тот идеальный тип офицера, который так усердно пыталась создать русская революция, более под­ходящего примера, чем Чернецов, трудно найти. Своими строевыми занятиями, повторявшимися непрерывно изо дня в день, и своими твердыми, но разумными требова­ниями к казакам, он не только дисциплинировал, но сумел сделать их сознательно преданными дисциплине. Своими же беседами он подходил ближе к ним, уже не только как начальник, но как учитель, и, отвечая на их понятия, влиял на самосознание и привлекал к себе их симпатии. Казаки любили Чернецова и готовы были на все, что он от них требовал, ибо знали, что это вызывается необходимостью и долгом.

Даже в бытность свою в Макеевке, когда все было рас­пропагандировано и о дисциплине не могло быть речи, Чернецов сумел удержать своих казаков от общего разло­жения, привлек на свою сторону их сочувствие и сделался их представителем на Круге. А он и тогда не потакал, не менял своих требований и своей политической физионо­мии. Он был искренен, а искренность нередко значит все. Он был прям и не склонен идти на компромиссы, и это послужило причиной его отставки. Но последовавшие со­бытия показали, кто был прав...

Формирование и подготовка сотни была закончена че­рез 2 месяца, и в середине ноября сотня начала вести бое­вую работу. Но и в этой непосредственной боевой работе он не переставал преследовать улучшение партизанских качеств в своих казаках. В дневнике от 18 ноября имеется указание, что сотне Чернецова было поручено проник­нуть в тыл противника. Это было в Якобштадском районе.

«Ввиду сильно укрепленной позиции, - пишет Черне­цов, - со всевозможными техническими оборонительны­ми приспособлениями, а также неподвижности армий, пройти в тыл не удалось, почему командир сотни решил всевозможными мелкими нападениями тревожить нем­цев, нервировать их, захватывая пленных и таким образом постепенно подготовляя казаков к их будущей боевой ра­боте. Лесистая и малопроходимая местность, а также уда­ленность позиций противника вполне благоприятствова­ла этим мелким нападениям. Надо ли сомневаться в том, что казаки Чернецова будут более, чем достаточно подго­товлены к этой будущей блестящей партизанской работе. Такая работа наступила, вероятно, скорее, чем ожидал сам Чернецов. Но не было бы преувеличением сказать, что к ней он готов был каждую минуту.

Первое серьезное дело произошло в ночь под 25 нояб­ря. Чернецову было поручено сделать нападение на не­приятельское сторожевое охранение по реке Эрмейта в районе деревни Вагулан и озера Варзгунек. 23-го числа Чернецов начинает подготовку своего нападения. Разбив сотню надвое, он поручает двум младшим офицерам про­извести разведку: «дойти до реки Эрмейта и озера Варзгу­нек с целью хорошо ознакомиться с лесистой местностью и расположением противника». Разведка выясняет, что немцы занимают укрепленную позицию у деревень Вагу­лан и Варзгунек. 24-го в час дня Чернецов выступает со своей сотней деревню Варзгунек, имея целью напасть на неприятельскую заставу.

«Сотня, - пишет в дневнике Чернецов, - двигалась около просеки, дабы не обнаруживать себя». Глубокий и непроходимый снег сильно затруднял движение, вследст­вие чего сотне только около 4 часов дня удалось прибли­зиться к месту нападения. Оставив казаков в лесу, коман­дир сотни с несколькими разведчиками отправился на опушку леса перед дер. Варзгунек. Разведка дала следую­щее: деревня, состоявшая из четырех дворов и нескольких жилых помещений, находилась от опушки на расстоянии 300-400 шагов. Была тишина, и ничто не указывало на присутствие немцев. Заграждения, занесенные снегом, почти не были видны. Шум и немецкий разговор слышен был только со стороны деревни Вагулан, откуда, кроме то­го, бросались ракеты. Вначале погода была хорошая, но с 6 часов вечера поднялся сильный ветер, и пошел снег с до­ждем. «Таким образом, - поясняет Чернецов, - погода благоприятствовала нашему нападению». Нападение ре­шено было произвести около 2 часов ночи, после того, как все успокоятся и немцы заснут. Погода становилась все ху­же и хуже. Казаки, не имея добрых сапог, начали мерзнуть, почему нападение пришлось сделать раньше. Настроение у казаков было отличное и только холод породил у каждо­го желание скорее броситься на немцев.

Время тянулось ужасно медленно. Казаки то ложились, то вскакивали и начинали бить нога об ногу, желая хоть как-то согреться. Дождь с крупой пронизывал насквозь. Нетерпение все больше и больше овладевало каждым. Все чувствовали, что решительная минута настала и что боль­ше ждать нельзя. Собрав казаков и объяснив им еще раз, что нужно делать, помолившись богу, командир сотни рассыпал их в цепь, и быстро без шума цепь поползла к черневшимся халупам. Вскоре наткнулись на проволоч­ные заграждения, но казаки быстро их перерезали.

Раздалась беспорядочная стрельба немцев. Несмотря на это, казаки, преодолевая проволоку и вал, с криком «ура» ворвались во дворы, где, работая ручными бомбами, штыками и шашками, быстро покончили с немцами. В результате атаки 7 здоровых немцев были взяты в плен, около 20 человек изрублено, 8 немцев, замкнувшихся в ха­лупе и не пожелавших сдаться, были сожжены и только немногим из бывших на заставе удалось бежать. Забрав винтовки и каски убитых немцев, а также находившиеся при них бумаги и письма, казаки вернулись к своим, поте­ряв всего 2 человек контуженными и 1 раненным.

Так описывает сам Чернецов это лихое нападение. Здесь нет сгущенных красок и самовосхваления. Все пере­дается так, как происходило, с указанием на подтверждаю­щие данные, - на число захваченных немцев, касок с уби­тых и винтовок, переданных в штаб армии. Дело получает должную оценку, от всех начальствующих лиц присыла­ются телеграммы и в конце марта следующего года Черне­цов награждается георгиевским оружием за этот подвиг.

Между крупными делами почти непрерывно шла мел­кая разведывательная работа, выполнявшаяся, однако, всегда с неизменным успехом, и дававшая для всего якобштадского района точные сведения о противнике. Не раз случалось, что немцы, незаметно для других разведыва­тельных партий подготавливали наступление. Для Черне­цова же ничто не могло скрыться. Всякий шаг, всякое из­менение в расположении противника становилось ему из­вестным и на том участке, где нес свою партизанскую службу Чернецов, внезапности в нападении со стороны противника быть не могло.

Кроме отмеченного выше случая, столь же удачные действия производились неоднократно. Особенного вни­мания в этом отношении заслуживают: атака немецкой за­ставы в ночь под 21 января у деревни Гривенек и столкно­вение с немецкими разведчиками 20 февраля 1916 года. Результатом первой явилось 12 пленных и около 50 чело­век изрубленных во время боя. Во время столкновения 20 февраля было уничтожено около 20 немцев. Потери со стороны Чернецова и в первый и во второй раз достигали очень незначительных размеров.

Такая выдающаяся по своим успехам боевая работа Чернецова обратила на себя внимание походного атамана в. к Бориса Владимировича, в руках которого было сосре­доточено центральное управление всеми партизанскими отрядами, и в мае месяце 1б-го года он телеграммой на имя начальника 4-й донской казачьей дивизии отмечает «выдающуюся несмотря на тяжелые условия, боевую рабо­ту отряда... сотника Чернецова минувшей зимою и вес­ною» и запрашивает, «представлялся ли начальник этого отряда к наградам каким». Вероятно, результатом этого вопроса послужило ускорение производства Чернецова в чин подъесаула, а затем производство и в чин есаула.

Дневник подробных записей боевой работы партизан­ской сотни Чернецова прерывается на 28 марта и о после­дующей деятельности Чернецова нет нигде прямых упо­минаний. Но что она не прекратилась вместе с дневником и продолжала дальше носить успешный характер, об этом говорит целый ряд косвенных указаний. Несмотря на та­кую, казалось бы, более, чем успешную боевую работу, Чернецов, однако, был ею не совсем доволен и находил недостаточной, не использующей в полной мере всех воз­можностей. Уже в январе месяце он непосредственно об­ращается в штаб походного атамана с просьбой, предоста­вив ему самостоятельность, отвести для действий его сот­ни район, где он мог бы работать в тылу противника. Ответ штаба указывает, что в данный момент «ввиду усло­вий расположения противника и местности на фронте», «ввиду неблагоприятной обстановки позиционной вой­ны» проникнуть в тыл противника вообще представляется невозможным.

Эта просьба и ответ на нее штаба чрезвычайно харак­терны для Чернецова. Он считал возможным работать там, куда только проникнуть другие не допускали мысли. Просьба Чернецова не была удовлетворена, и он нервничал от казавшегося ему бездействия. Заслуживает быть от­меченной еще одна характерная черта личности партиза­на. Он всегда стремился быть независимым и самостоя­тельным, его тяготило подчинение кому бы то ни было в той области, которую он считал ареной своих партизан­ских действий. Когда он, в силу обстановки на фронте, долгое время находился в районе позиций 1-й Кавалерий­ской дивизии и подчинялся ее начальнику, им неодно­кратно делались вопросы в штаб походного атамана, явля­ется ли такое положение вещей постоянным и, если да, то он признает его ненормальным.

Полный успех, по его мнению будет обеспечен тогда, когда начальникам партизанских отрядов будет предос­тавлена «свобода действий и самостоятельность» и един­ственным руководящим началом будут служить «общие директивы штаба 5-й армии».

Из последующего времени можно найти немало указа­ний на эту любовь Чернецова к самостоятельности и неза­висимости. Он считал их существенно необходимыми, в особенности при тех недостатках, которыми в большой степени был богат высший командный состав. Чрезвычай­но интересными и характерными в этом смысле являются эпизоды его деятельности в дни борьбы на Дону.

Яркая, крупная в боевом отношении, сильная по своему характеру фигура Чернецова сквозит в каждом его дейст­вии. Несомненный военный талант проявился с достаточ­ной рельефностью уже в первое время его деятельности, в дни партизанской работы на фронте. И на всем этом ле­жит неизгладимый отпечаток безграничной любви к Ро­дине и забота о поддержании былой славы Дона, родного и близкого его пламенному могучему сердцу.

Горечь утраты лучшего сына Дона велика. Но что было бы, если б в дни Каледина не было Чернецова? И невольно откликом на этот вопрос звучат слова:

Не говори с тоски: «их нет»,

А с благодарностию: «были».

Статья М. Нефедова «Чернецов на фронте»