Из «Казачьего словаря-справочника» о Голубове
«ГОЛУБОВ Николай Матвеевич (дон.) - рожд. 1881 г., ст. Новочеркасской; войсковой старшина, артиллерист, мятежная душа; в эпоху борьбы за Казачий Присуд сыграл гнусную роль предателя. Учился в Донском кадетском корпусе, который окончил в 1899 г. С юных лет отличался неуравновешенным, порывистым и буйным характером; учился неважно и часто подвергался наказаниям за дикие шалости и нарушения дисциплины. В 1902 г. из Михайловского артиллерийского училища выпущен хорунжим в 3-ю Дон. каз. батарею. Молодым офицером со страстью увлекался скаковым спортом; на своем вороном жеребце «Сант Яго» часто приходил первым во время состязаний и получил несколько призов.
В начале Русско-японской войны перевелся в 19-й Дон. каз. полк и добровольцем ушел на фронт. С командиром полка не ужился и был откомандирован в 26-й Дон. каз. полк. Тут приобрел репутацию одного из лучших офицеров-разведчиков, но вскоре стал знаменитым и по скандалам в харбинских притонах. После войны ему пришлось уйти в запас, как говорили, из-за редакции расписки в получении боевого ордена: «Орден в память поражения русской армии японцами получил».
Оказавшись вне строя, Г. поступил в одну из высших школ г. Томска. Здесь его буйная натура вскоре проявилась в избиении редактора местной газеты за непочтительный отзыв о донских институтках. В студенческой среде он впервые ознакомился с идеалами русского революционного движения, и они нашли какой-то отклик в его мятежной душе, несмотря на то что он оставался патриотом и внимание, оказанное ему государем, ценил очень высоко. Противоречия подобного рода находили место во многих его жизненных правилах и поступках.
Во время Балканской войны 1912 г. он оказался добровольцем в Болгарской армии, командовал батареей и награжден военным крестом, который демонстративно вернул болгарскому царю, после выступления Болгарии на стороне врагов России в 1914 г. Во время Первой мировой войны сотник Г. снова зачислился в конницу, а не в артиллерию. Состоял в 27-м Дон. каз. полку, отличался исключительной храбростью. Говорили о нем, что он никогда не ложился под обстрелом противника, был ранен 1б раз пулями и осколками снарядов, вел себя по-братски с рядовыми и независимо с начальством. Может быть, благодаря этому постоянно запаздывал с продвижением в чинах, что его весьма возмущало.
Февральская революция застала Голубова в Новочеркасске на излечении очередного ранения. Человек стихии, азартный игрок во всех проявлениях, он с полным рвением включился и в политическую деятельность. Неизвестно, стал ли он членом какой-либо партии или руководствовался личными склонностями и побуждениями. Во всяком случае, он провозглашал идеи крайние, которые пришлись по вкусу малому количеству казаков, но зато делали его своим человеком у солдат запасного полка. Попав представителем казачьего гарнизона на Первый Донской Круг, он выступал с теми же идеями и оттолкнул от себя солидных и умеренных во взглядах «стариков». В резкой и активной позиции по отношению к законной донской власти проявлялась его деятельность во время атамана А.М. Каледина. Трудно предполагать в нем искреннего сторонника большевиков. Чего он хотел, не выяснилось до конца его дней. Вернее всего, в его действиях нашла отражение основная установка его хаотической натуры: оппозиция ради самой оппозиции. При весьма своеобразных представлениях о чести, о доблести, он готов был рисковать, идти против течения при любых обстоятельствах, было ли это на поле битвы или на арене политической. За подрывную деятельность в пользу русских революционных идей он был арестован по приказанию заместителя донского атамана М.П. Богаевского. Но давши обещание уйти от всякой политики и по ходатайству Походного атамана ген. Назарова, вскоре был выпущен с гауптвахты. Освободившись, Г. сразу же скрылся в ст. Каменскую, стал во главе войск Военно-революционного комитета, способствовал гибели есаула Чернецова и разгрому его партизанского отряда. Потом, ведя пропаганду среди остатков некоторых полков, убедил их в необходимости присоединиться к его отряду, хотя бы для того, чтобы занять Новочеркасск раньше красногвардейцев и матросов. Например, 10-й Дон. каз. полк присоединился к нему по причинам скорее патриотическим. Сохранившийся от демобилизации и верный правительству, полк еще недавно защищал свои станицы от налетов красной гвардии. Но Г. сумел убедить рядовых и офицеров, что Донское правительство так или иначе падет, а если в Новочеркасск ворвутся первыми матросы, то они там не оставят камня на камне. После этого полк вместе с офицерами примкнул к его отряду, с ним вместе занял донскую столицу и, действительно, не давал разбушеваться красным, пришедшим на следующий день. Новочеркасск потерял много офицеров, расстрелянных красными, но он потерял бы много больше, если бы жители и их дома не находили защиту у голубовцев. Рассмот-ревшись в обстановке, казаки не дали большевикам расстрелять офицеров, арестованных на гауптвахте. Погибли только взятые в первый день, среди них атаман Назаров и С ним шесть генералов и штаб-офицеров. Красная гвардия распоряжалась в городе не более двух-трех суток. В дальнейшем дежурные сотни голубовцев решительно препятствовали арестам и грабежам до тех пор, пока красногвардейцы не ушли из города. Когда Г. появлялся в общественных местах, его тотчас же окружала толпа просителей и если он не руководствовался личными антипатиями и был в состоянии помочь, то помогал. В некоторых случаях разрешал казакам укрывать в своих рядах местных офицеров. На улицах города постоянно возникали столкновения между солдатами революции и голубовцами.
Через неделю красная гвардия, расстреляв атамана Назарова и др., передвинулась дальше, унося в душе злобу и недоверие к «революционным» казакам и их командиру. Разделял с ними те же чувства и ростовский Исполнительный комитет. Для того, чтобы очиститься от подозрений в измене революции. Г. решил организовать набег на Сальские степи, найти там и разгромить партизан походного атамана П.Х. Попова. Объявлен был поход и назначена погрузка в вагоны. Но казаки считали свою миссию законченной. Ни у кого не было желания углублять революцию или гоняться по степям за своими же казачьими партизанами. Все хотели домой, а у многих уже назревала мысль, что «чужую рвань» скоро придется с казачьей земли вырубать шашками. Голубовцы неохотно собрались на рампе и не спешили размещаться по вагонам. О настроении отряда сообщили Г-ву, погрузка была отменена. Г. отправился в ст. Великокняжескую с небольшим штабом, в надежде на помощь местных иногородних. И он не ошибся в расчете: толпа добровольцев и доносителей помогли ему разыскать и пленить М.П. Богаевского.
Перед рассветом 6-го марта 1918 г. Г. арестовал его в доме калмыцкого гелюна (священника) ст. Денисовской. Он привез его в Новочеркасск и поместил на гауптвахту. Но торжества не чувствовалось в его докладе на гарнизонном собрании, не радовались его «успехам» и голубовцы. Рознь между ними и ростовским красным центром росла и расширялась. Ростов требовал беспрекословного повиновения от человека, не признававшего никаких авторитетов, не переносившего никакого подчинения. По прежним обыкновениям азартного игрока и, очевидно, по личной инициативе Г. устроил выступление М.П. Богаевского, плененного Донского Златоуста, перед казачьим гарнизоном Новочеркасска, позволив ему говорить свободно более трех часов. И его речь была принята слушателями, как призыв возвратиться на путь истинных казачьих интересов, против успевших надоесть пришельцев с их заманчивыми лозунгами и отталкивающими действиями. В настроениях гарнизона стала проявляться подлинная контрреволюция.
Собрание происходило в присутствии комиссара Ларина и тот не преминул донести обо всем в Ростов. Отряд и его командир потеряли всякую видимость революционности. На требование выдать пленника Г. отмалчивался. Потребовали его самого для доклада, он не поехал. И тогда, 27 марта утром, по улицам Новочеркасска загремели броневики красной карательной экспедиции. Казачий «революционный» отряд разбредался по окрестностям. Сам. Г. и с ним тридцать человек 29 марта появились в ст. Заплавской. Ему разрешили выступить с речью в станичном правлении. Он начал с призыва к восстанию против большевиков, но станичники потребовали от него оправданий в его предыдущих поступках, в смерти партизана Чернецова, в смерти атамана Назарова и всех, расстрелянных по его вине казаков. Его слушали в течение четырех часов и когда толпа была уже готова простить своему заблудшему сыну его вины, один из присутствующих, студент Пухляков, тремя выстрелами из револьвера прекратил жизнь этому неистовому политикану. Уже мертвому посылали люди ему проклятия и благодарили убийцу.
В истории Г. оказался вне симпатий какой-либо русской или казачьей политической группировки. Память о нем сохранилась только, как о Иуде-предателе, [т. 1, с. 140- 143].
