В бинокль с НП

В бинокль с НП мне посчастливилось наблюдать за поединком нашего истребителя с вражеской машиной. Подождав, когда танк подойдет на 10-15 метров, то есть на такое расстояние, где боец окажется вне зоны действия огня танковых пулеметов, воин стремительно выскочил из окопа и укрылся за бугорок. Когда же танк поравнялся с бугорком, то есть подставил бойцу борт, тот бросил на башню бутылку с горючей смесью, а затем под гусеницу полетела связка гранат. Все было сделано четко, и пылающий танк остановился. Из башни, объятой пламенем, стали выскакивать гитлеровские танкисты, но их настигали пули отважного бойца. Я приказал лейтенанту Сороке узнать фамилию этого смельчака и попросил командование части представить его к награде. Как выяснилось, это был сержант Сергей Прохоров, бывший харьковский рабочий. Наградной лист в тот же день был оформлен, но, к великому сожалению, награду отважный сержант, видимо, не получил. В трудные первые месяцы в условиях вынужденного отступления наградные документы, видимо, затерялись. Но, независимо от того, получил Прохоров полагающийся ему орден Красной Звезды или нет, он не перестал быть героем. Могу смело утверждать, что в сиянии Золотой Звезды Героя, которой в послевоенное время удостоен Киев за свой ратный подвиг, сверкает маленький лучик и сержанта Сергея Прохорова, вставшего на пути вражеского танка, рвавшегося к столице Украины.
Тем временем бой разгорелся с новой силой. Серьезные потери не только не образумили фашистов, но, напротив, привели их в ярость. Гитлеровцы лезли напролом, бросая в атаки все новые и новые силы. Особо яростно они штурмовали позиции полка майора Кузнецова. Как уже говорилось, этот полк прикрывал фланг дивизии и фланг армии. Это обстоятельство, наверное, стало известно фашистскому командованию, и потому оно сосредоточило здесь свои основные усилия.
Должен сказать, что одно время чаша весов стала склоняться в сторону противника.
- Немцы прорвали оборону на участке левофлангового батальона, перерезали шоссе, идущее через Медвин, захватили высоту, что в двух километрах восточнее Медвина. Прошу помочь батальону артиллерийским огнем. Иначе он не выстоит, доложил мне Кузнецов.
Не успел я переговорить с ним, как позвонил майор Головин. Его доклад был еще более тревожным.
- Танки фашистов, прорвав нашу оборону, движутся в направлении Дмитренок. Прошу помочь артиллерией!
- Поможем, Дмитренки не оставлять, ждите Кондитерова!
Кондитеров - это командир артиллерийского противотанкового дивизиона, который находился в резерве комдива. Опытный артиллерист, участник боев на Карельском перешейке, Алексей Георгиевич, получив приказ, немедленно выдвинул свои орудия навстречу вражеским танкам. Он расположил их на опушке леса, хорошо замаскировал. И как только машины с черными крестами показались вблизи Дмитренок, ударил по ним. Не прошло и десяти минут, как на поле запылало шесть танков. Остальные, отойдя в укрытия, завязали перестрелку с нашей артиллерией.
Вскоре в телефонной трубке клокотал радостный бас Головина: майор благодарил артиллеристов за помощь. Критическая ситуация на позиции полка была ликвидирована. Зато кризис назревал у Кузнецова.
- Немедленно отправляйтесь в 893-й. Непорядок там. Надо восстановить положение, - приказал мне генерал Куликов. Тревожные интонации выдавали обеспокоенность комдива. - Как прибудете в расположение полка, тотчас же свяжитесь со мной.
В сопровождении лейтенанта Сороки и пятерых бойцов из разведбатальона я побежал туда, где оборонялись батальоны 893-го стрелкового полка. Вначале бежали оврагом, а затем по открытому месту. Здесь свистели пули, осколки мин и снарядов, гарь и дым от горевшей пшеницы застилали глаза, затрудняли дыхание. Пришлось продвигаться короткими перебежками: поднимешься, рванешь вперед метров на 10-15 и камнем падаешь на землю.
Взрывной волной разорвавшегося рядом снаряда меня бросило на землю. Пришел в себя, ощупал тело. Но, к счастью, голова, руки и ноги целы. Осторожно приподнялся и осмотрелся: откуда, думаю, прилетел гостинец? И вот глазам предстала такая картина. Метрах в 500-600 по отлогому склону ползли фашистские танки, за ними цепью шла пехота, а впереди боевых машин в беспорядке бежали наши бойцы.
У страха, как говорится, глаза велики. Он рождает панику, парализует волю даже людей смелых и отважных, если вовремя его не пресечь.
Прямо на нас мчалась пара лошадей, запряженных в двуколку, на которой подпрыгивал станковый пулемет.
Разведчики с карабинами встали поперек дороги.
- Стой! - закричал что есть мочи лейтенант Сорока.
Его решительный вид и внушительная внешность заставили возницу осадить лошадей. Повозка остановилась, с нее соскочили четверо бойцов во главе с сержантом - расчет пулемета.
- Снимай пулемет! - приказал я сержанту.-Ставь его вот на этот бугорок. И чтоб ни шагу назад! Будете отсекать пехоту от танков. Если танки прорвутся, не обращать внимания. Ваша задача уничтожить пехоту. А с танками разделаются артиллеристы. Ясно?
- Так точно, товарищ майор! - ответил сержант.- Разрешите выполнять?
- Выполняйте. Свою вину искупайте в бою!
Пулеметный расчет вскоре открыл огонь и сделал это как раз вовремя. Фашистская пехота, не встречая сопротивления, продвигалась до этого довольно быстро, теперь же, когда заработал пулемет, залегла и отстала от атакующих танков.
Мы поднялись на косогор. Здесь ко мне подбежал комбат и пытался что-то доложить, но я перебил его и приказал готовить батальон к контратаке.
- Огнем поможем, - пообещал я и тут же связался по рации с полковником Самсоненко.
Он без промедления выполнил мою просьбу, и перед танками забушевало море огня. Обстрел продолжался минут десять. Когда наши орудия смолкли, батальон контратаковал противника.
Однако в контратаку поднялись не все. Часть бойцов батальона продолжала пятиться в тыл. Лейтенант Сорока подвел ко мне запыхавшегося, насмерть перепуганного бойца.
- Куда бежишь как ошалелый?
- Да ведь все бегут...
- Как все? Я вот не бегу, не бегут и те, что наступают на немца. А ты говоришь: все бегут.
- Испугался я, товарищ майор, - признался боец. - Больше такого не повторится. Разрешите идти в роту...
- А где твоя рота? Найдешь?
- Обязательно!
- Тогда иди.
Боец побежал к дороге. Его примеру доследовали еще несколько человек, которые стали догонять товарищей, поднявшихся в атаку на противника.
Видя это, из пшеницы один за другим стали выходить красноармейцы.
- Где ваш командир? - спросил я.
- Не знаем.
Можно было бы, конечно, отпустить всех этих людей, пусть каждый ищет свое подразделение, но я решил объединить их на время контратаки в подразделение и высматривал сержанта, который смог бы ими командовать. Мое затруднение разрешил лейтенант Сорока.
- Товарищ майор, разрешите мне повести людей в бой, - попросил он.
В глазах лейтенанта была такая мольба, в голосе такая решимость, что я не мог отказать.
- Разрешаю, Петр Сергеевич. Желаю успеха. И вот мы услышали голос лейтенанта:
- Рота, слушай мою команду. Вперед, за мной: Бойцы подразделения лейтенанта Сороки дружно пошли в контратаку, гитлеровцы не выдержали и побежали. Глядя на наших людей, только что парализованных страхом, а теперь без колебания, смело идущих навстречу опасности, я подумал: какое великое дело - воля и пример командира! В этой мысли я еще более утвердился, когда, после того как высота была отбита у противника, возвратился на КП. Командир дивизии, багровый от гнева, отчитывал стоявшего перед ним навытяжку лейтенанта:
- Вы трус, а не командир. Бросили роту на произвол судьбы и побежали. Пойдете под трибунал...
Как я понял из услышанного, это был командир той роты: бойцов которой мы собрали и которых в атаку повел лейтенант Сорока. Мне стало жаль лейтенанта, тем более был он совсем молод, наверное, только прибыл из училища, и этот бой, очевидно, - первый в его жизни. Вот побудет под огнем, пообстреляется и сам станет потом стыдиться своей минутной слабости. Я решил обратиться к генералу Куликову:
- Отошлите его на передовую, товарищ генерал. Пусть искупит вину в бою. Он постарается. Я уверен. Ведь так, лейтенант?
Молодое осунувшееся лицо командира роты пошло красными пятнами. Отчаяние сменилось решимостью.
- Я клянусь, товарищ генерал, такого больше не случится.
Константин Ефимович был человеком вспыльчивым, но весьма отходчивым.
- Ладно, - отрезал он, не глядя на лейтенанта. - Благодари начальника штаба, а то бы пришлось отстранить от должности и отдать под суд. Ступай.
Лейтенант ничего не сказал, повернулся по-уставному и выбежал из блиндажа. Впоследствии этот молодой лейтенант показал себя храбрым и распорядительным командиром, был представлен к ордену Красной Звезды.
Просмотрев и подписав несколько документов, я получил приказ комдива срочно выехать в 725-й пушечный артполк:
- Разберись, Василий Митрофанович, как же они умудрились склад боеприпасов немцам отдать. Виновных надо строго наказать, а командира полка, видимо, придется отстранить от должности.
Вот уж поистине, где тонко, там и рвется. Снарядов и так в обрез, живем на полуголодном пайке, а тут потерять склад!
Я немедленно отправился к артиллеристам. На месте картина прояснилась сразу. Артиллерийский полк майора Керженевского во взаимодействии со стрелковым полком майора Кузнецова, как уже знает читатель, стойко удерживал занимаемые позиции на фланге дивизии и армии. Но именно на этом участке немцы были наиболее активны, сосредоточивали здесь свои основные усилия. Во время одной из атак шестерка вражеских танков прорвалась через передний край и завязала бой в глубине нашей обороны. Вслед за танками в прорыв хлынула гитлеровская пехота. Стрелки и артиллеристы провели решительную контратаку, отсекли от танков прорвавшихся в наше расположение гитлеровских солдат, подбили две боевые машины. Затем майор Кузнецов бросил в бой резерв, гитлеровцы стали поспешно отходить. В это время снаряд вражеского танка случайно угодил в склад боеприпасов, и он взлетел на воздух. Вины майора Кузнецова в этом печальном эпизоде вообще не было. Майор Керженевский виноват был лишь в том, что не успел перебазировать склад в безопасное место. Поистине война полна неожиданностей, от них не застрахован ни один самый распорядительный командир. Этот бой развернулся в невыгодных для артиллеристов условиях, когда они не успели подготовить огневых позиций. Пришлось отбивать вражеские атаки, что называется, с колес. Так я и доложил комдиву, вернувшись на КП.
За день всякого рода неприятностей было немало, но в общем-то дивизия и 21 июля сдержала натиск врага, вместе с другими соединениями 26-й армии преградила ему путь к Днепру. А это главное. Немецкая наступательная мощь на нашем участке фронта ослабла, противник вынужден был перейти к обороне. Уже после войны в мои руки попала книга бывшего начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта Гальдера. Фашистский генерал, как известно, вел дневник. Вот какие записи сделал он 21 и 22 июля 1941 года.
"21 июля... Главные силы 1-й танковой группы все еще скованы контратаками 26-й армии противника, чего, впрочем, и следовало ожидать...
22 июля... В районе Умани 16-я и 11-я танковые дивизии ведут упорные бои с крупными силами танков противника... Это, конечно, может поставить наши танковые соединения, действующие в районе Умани, в тяжелое положение, тем более что характер боев с 26-й русской армией не дает оснований надеяться на быстрое достижение успеха..."{1}
Что ж, мне было приятно прочитать вынужденное признание гитлеровского военачальника. Уже тогда, в пору, когда в Берлине били в литавры по поводу "триумфальных успехов доблестных войск фюрера", стойкость Красной Армии заставляла даже таких фанатично преданных Гитлеру и чванливых генералов, как Гальдер, переоценивать ценности, сеяла у них сомнения в том, что война кончится молниеносной победой фашистской Германии...