Антти Тимонен: под Масельгой
На масельгском участке внешне все оставалось таким же, как и в прошлые дни. Однако наблюдательный фронтовик мог легко угадать значительную перемену. Она чувствовалась и в голосе бойцов, и в их походке, и в выражении лиц офицеров. А особенно эта перемена ощущалась в настороженном поведении противника.
Когда капитан Ларинен шел по траншеям, бойцы то тут, то там приглушенно спрашивали:
— Скоро ли начнется, товарищ капитан?
— А что должно начаться? — переспрашивал Вейкко, усмехаясь в душе догадливости бойцов: «Они уже знают, что вскоре начнется наше наступление».
Но о нем не полагалось говорить, и Ларинен отвечал:
— Началось наступление на Свири...
— Это мы уже слышали, товарищ капитан. Когда же наш черед настанет?
Бойцы собрались в большой ротной землянке послушать о положении па фронтах. Напомнив слова первомайского приказа наркома обороны товарища Сталина, Вейкко сказал:
— Нынешнее лето будет сокрушительным для врага, полный разгром которого уже начался. Недалек день, друзья, и наш Петрозаводск будет освобожден от захватчиков.
— Истосковались мы но родному городу, — признался вслух сержант Кябелев и глубоко вздохнул.
— А ты разве из Петрозаводска? — спросил Ларинен. Именно из Петрозаводска я! — подтвердил сержант.— Вернее, немного севернее города моя деревня Сулаж-гора.
— Сулаж-гора! — воскликнул Ларинен. — Ну как же, отлично знаю ее. Красивая деревня!
— Сама на возвышенности, а вниз глянешь — весь город как па ладони, — сказал Кябелев.
— И чудный вид на залив Онежского озера,— добавил Ларинен...
Разговор был прерван связным: капитана срочно вызывали в штаб батальона. Бойцы многозначительно переглянулись, когда капитан вышел из землянки.
— Братцы, сегодня начнется! — нетерпеливо выкрикнул кто-то из бойцов, они уже не верили, что в этих землянках, где они провели восемьсот дней и ночей, им придется пробыть еще одну ночь.
Ларинен в штабе узнал, что вечером начало атаки — бойцы не ошиблись в своих догадках... Уже вторые сутки рота Ларинена шла вперед. Разведчики опережали ее на несколько переходов, не давая противнику оторваться от преследования. Раннее утро. Над рекой сплошной стеной стоял туман. Мокрые плащ-палатки шелестели, задевая за кусты. Нужно было остановиться, чтобы вылить из сапог воду, но сержанту Кябелеву дорога была каждая минута, и он упрямо шел к цели, разведчики неслышно следовали за ним. Они вышли на берег и осмотрелись: вдалеке чернел мост, охраны поблизости не было.
Разведчики осторожно миновали мост и двинулись дальше, к высотке, поросшей густым сосняком. На высотке был дзот, но вражеские солдаты были застигнуты врасплох, несколько метких бросков гранатами — и искореженные пулеметы замолчали навсегда.
С высотки хорошо просматривалось шоссе, по которому отступал враг, катили машины, колоннами шла пехота, тащились повозки с каким-то имуществом.
— Удирают, сволочи! — выругался сержант.— И, обернувшись к радисту, приказал: — Передавай в штаб — в квадрате двадцать два тридцать обнаружен противник до двух батальонов, во главе колонны легкая артиллерия...
— Эх, наскипидарить бы им пятки, чтобы света белого не видели,—тихо сказал разведчик Вася Куколкин.
— Нам нельзя ввязываться,— строго напомнил сержант и ненадолго задумался...— А вообще говоря, братцы, почему бы и не сделать нам то, что предлагает Вася?
Куколкин, ободренный поддержкой сержанта, торопливо сказал:
— Нельзя же допустить, чтобы они безнаказанно ушли. Глядите, как открыто, не таясь маршируют они. Нас мало, но тарарам большой мы можем устроить, так ведь?
Разведчики выдвинулись ближе к шоссе и, пропустив боковой дозор врага, ударили по нему из автоматов и ручных пулеметов, взятых в дзоте. Задрожали молодые сосенки, качая срезанными ветвями. Свист пуль и грохот гранат всколыхнули ранний июньский день. Вражеские солдаты сначала сгрудились на шоссе, а потом бросились врассыпную в разные стороны, вспыхнули чадными факелами несколько машин, с грохотом опрокидывались повозки в кюветы, воздух огласился криками и стонами раненых.
Неожиданно замолк пулемет Васи Куколкина, сам он уткнулся лицом во влажную землю. Кябелев подполз к нему, повернул на бок. Вася открыл глаза, но не сразу узнал сержанта и с трудом проговорил, выдавливая с хрипом слова:
— Скажите... отцу... сестре... за Карелию я... за Родину...
— Вася, Вася,—гладил разведчика по плечу сержант.—Мы вынесем тебя к своим, и ты будешь жить, потерпи немного...
Но на губах Васи запузырилась кровавая пена, и он, вздрогнув, вытянулся и застыл.
— Эх, какая жалость, — огорченно покачал головой сержант и бережно накрыл бойца плащ-палаткой.
— Ну, не уйти вам теперь с этого места! — погрозил он кулаком в сторону шоссе. — Что ответили в штабе? — спросил сержант радиста.
— Донесение принято,—ответил радист. — Должны прилететь Илы.
— Приготовьте ракеты, чтобы указывать цели, — приказал сержант, а сам лег за пулемет Васи, открыл огонь по группе солдат, которая во главе с офицером перебежками намеревалась зайти в тыл разведчикам...
Вейкко Ларинен неделю назад начал писать письмо отцу Васи Куколкина, которого он знал много лет и потому ему было так трудно писать слова о гибели Васи: «Дорогой мой старый друг! Гад сообщить тебе, что наш Петрозаводск освобожден...»
Но дальше этих слов Ларинен никак не мог продолжить письмо, сообщить Петру Куколкину, что сына нет в живых. Каждый день капитан брался за карандаш, чтобы закончить письмо, и откладывал в сторону листок. Рука не поднималась сказать убийственные для отца слова: геройски погиб...
В землянку торопливо вошел сержант Кябелев.
— Товарищ капитан, через десять минут машины будут поданы.— Увидев листок в руке капитана, сочувственно добавил: — Все еще не закончили письмо? И я, как увижу Дусю Куколкину, за три версты обхожу ее стороной, чувствую себя перед ней виноватым...
— Я еще не разговаривал с ней,— признался Ларинен, — и не знаю, что я ей скажу.
Когда бойцы уселись в машины, Ларинен неожиданно увидел Дусю Куколкину и с тяжелым сердцем подошел к девушке, сжав ей руку, негромко проговорил:
— Дуся, мне нужно вам сказать, что ваш брат...
— Васи нету,—тихо и скорбно всхлипнула девушка.
— Война, Дуся,—выдавил из себя капитан.
— Я теперь не санинструктор, товарищ капитан, а снайпер! — сказала Дуся. — И вчера открыла свой боевой счет мести за брата. А что означает ваше имя Вейкко, товарищ капитан? — перевела Дуся тягостный для нее разговор на другую тему.
— По-русски это значит братик, браточек,— удивленно ответил Ларинен.
— Браточек,— глаза Дуси наполнились слезами.— Был у меня братик Вася, а теперь нет его. Вы ничего не пишите отцу про Васю,— попросила она,— я сама.
Дуся легко взобралась на трехтонку и, поправив светлые волосы, выбившиеся из-под каски, сказала капитану:
— Теперь я до Берлина дойду...
