Б. Полевой: дочери Молдавии
Старшей из них 63 года. Она высокая, крепкая, хотя уже согбенная старостью, морщинистая женщина, крестьянка села Генерал-Поэтэш Федора Копунь. Весь свой век она прожила в родной деревне, никуда из нее не выезжая, здесь она вышла замуж, здесь вырастила семерых детей, здесь овдовела.
Когда в 1941 году враги снова оккупировали Молдавию и по деревням началась кровавая, страшная травля отдельных красноармейцев, выходивших из окружения и пробиравшихся за Днестр, ночью в избушку вдо-вы кто-то постучал. Это были два русских солдата, которые несли па носилках, сделанных из жердей и плащ-палаток, своего тяжело раненного командира старшего лейтенанта Василия Цыбина.
Цыбин со своей ротой больше месяца держался в блинда жах на берегах Прута. Рота таяла, но держалась и не отходила, и только когда были израсходованы все боеприпасы, а сам командир тяжело ранен, остатки бойцов, взорвав пулеметы, вырвались из окружающего кольца и вынесли своего командира.
Кто знает, как удалось им пронести его через всю Бессарабию, когда по дорогам сновали патрули, а по деревням устраивались настоящие облавы с собаками-ищейками, но только они донесли своего командира до самого Днестра. Тут он совсем занемог. Раны его загноились. Он начал агонизировать, а приходя в себя, приказывал бойцам застрелить его и самим продолжать путь. Вот тогда-то и решились они постучать в хату к Федоре Копунь.
Старая молдаванка без слов впустила русских солдат, и, хотя они говорили па разных языках, они сразу поняли друг друга. Она показала им место за печью, где можно было незаметно положить раненого, она отдала ему свои перины, взбила для него свои подушки, а бойцам жестами показала за Днестр. Они поняли, что им нужно уходить на восток, догонять своих и что командира своего они оставляют в верных руках.
Почти два месяца пролежал офицер в своем уголке за печкой. Старая молдаванка ходила за ним как мать. Она кормила его лучшим, что было в доме. Она приводила к нему мудрых стариков, которые лечили его раны по особому, им одним извест-569 ному способу. Она продала последнюю корову, чтобы купить
для своего названого сына гражданскую одежду, когда он выздоровел и собрался в путь. И она плакала, как мать, проводив его Томной и холодной осенней ночью до самого Днестра и сдав в руки знакомому рыбаку, который должен был незаметно перевезти его на ту сторону.
'Гак старая молдаванская крестьянка совершила свой подвиг во имя Родины, совершенно не подозревая, что это был подвиг. Му, а остальное мне рассказал сам Василий Цыбин, ныне уже майор. С десятками приключений добрался он до линии фронта, перешел ее, отыскал свою часть, а когда враг под ударами Красной Армии побежал назад, майор со своим полком в обратном порядке повторил путь своего отступления.
И когда полк его перешел через Днестр и в одно прекрасное утро в окно хатки на краю села Генерал-Поэтэш постучали, вышедшая на порог Федора Ко-пунь едва узнала в рослом, загорелом человеке с поседевшими висками того самого худого юношу, которого качало ветром и которого она поддерживала за руку, когда он, оправившись от раны, учился ходить.
— Я не помню матери. Я потерял ее в раннем детстве. И, честное слово, я считаю эту старую молдаванку за свою настоящую мать, хотя до сих пор я ни одного слова не знаю по-молдавски, а она по-русски,— сказал мне майор Цыбин, рассказавший мне эту историю у себя в блиндаже за кружкой доброго молдавского вина.
Женьева Петреслу — дочь священника из города Сороки. Ее отец пользуется большим уважением среди прихожан. Женьева Давыдовна — молодая учительница, маленькая, очень хрупкая девушка с тонким лицом, напоминающим лики ангелов старинного письма, с точеным носиком, с огромными стрельчатыми ресницами, из-за которых сверкают голубые, чистые детские глаза.
Перед отступлением из Сорок немецкая часть расположилась в школе, где она преподавала. Маленькая уютная школа за один день была превращена в хлев. Во дворе немецкая солдатня устроила тир, где расстреливала в качестве мишеней портреты Знаменитых русских писателей.
Солдаты играли в футбол школьным глобусом, выпили весь спирт из демонстрационных препаратов, из книжек и наглядных пособий сложили во дворе костер и жарили на нем барана. Это были озверевшие дикари, и напрасно маленькая учительница и ее отец-священник пытались образумить их.
Солдаты хохотали, бранились, отпускали в адрес девушки циничные шутки, а офицер выгнал их, сказав, что грязным молдавским обезьянам, не желающим воевать за великую Германию, грамота ни к чему.
Днем за горой по ущелью солдаты рыли укрепления, создавая сильную огневую позицию, своеобразную засаду, в которую должны были попасть части Красной Армии, как только они форсировали бы Днестр. Немцы безобразничали в школе, и дебоши
их становились с каждой ночью все страшнее.
Они ловили девушек, ночью из школы неслись их крики о помощи. Однажды иод утро, когда сломленные хмелем немцы спали в школе, во дворе появилась маленькая фигурка в темном платье. Она бесшумно что-то сделала сначала у одних, потом у других дверей, и вдруг ночь за Днестром осветилась белым пламенем. Это пылала занявшаяся сразу со всех сторон деревенская школа.
Утром часовые передовой части Красной Армии подобрали на берегу маленькую девушку, похожую на ребенка; она была в одном купальном костюме, а но реке гулял холодный мартовский ветер.
Когда девушку, по ее требованию, повели к коменданту, она уже не могла идти и упала без сознания на руки бойцов. Ее привели в себя, и она рассказала о немецкой огневой позиции, которая строится за Днестром, и о плане заманить в ловушку передовью части Красной Армии.
Я видел эту девушку в ее родном городе несколько недель спустя после того, как она переплыла Днестр, чтобы предупредить советские части о грозящей им опасности. Была перемена. Она гуляла со своими учениками по чудесному саду старинного дома, где возобновила свою работу ее школа. Она принимала участие в детских играх, сама увлекаясь ими, как девочка.
Я с уважением пожал маленькую ручку этой, пожалуй, единственной в мире учительницы, которая во имя культуры и цивилизации сожгла свою школу вместе с бандой гитлеровских зверей.
Ну, а третий рассказ мой — о самой маленькой молдавской героине — будет самый короткий и самый печальный. Я не видел самой героини, я не знал ее имени, но я видел ее могилку на зеленой горке, неподалеку от Прута у села Барамсуть, и танкисты, тесавшие на этой могилке оградку и памятник-обелиск, рассказали мне о ее подвиге.
Тут, у Прута, бои были особенно жестоки. Немцы ввели здесь в бой несколько новых, свежих, подтянутых с Балкан дивизий и бросили их навстречу наступавшим частям Красной Армии. Разведывательная группа из трех советских танков попала в окружение, была отрезана от своих; желая ее уничтожить, немцы создали у дорог несколько противотанковых засад.
Вот тут-то и подошла к танкистам эта маленькая, босая, черноволосая девчонка в пестрой юбке и головном платке. Она знаками показала, что по дороге ехать нельзя, что в ложбине стоят немецкие пушки, и взялась вывести танки из засады.
Танкисты недоверчиво переглянулись: уж очень мал был проводник, но девочка взглядом и жестами умоляла верить ей.
Танкисты посадили девочку на броню танка, и, держась ручонками за люк, она показала им дорогу. На малом газу, с приглушенными моторами, танки выбрались из вражеского кольца. Но тут случилось непредвиденное: один танк увяз в болоте. Танкисты взяли его на буксир, немцы открыли их местонахождение и начали обстреливать танки.
Танкисты спрятались вместе с девочкой в броню. Задраили башни и на всей скорости понеслись из кольца. Один немецкий снаряд настиг головной танк и, ранив башенного стрелка и девочку, зажег его.
Два танка загородили пылающую машину. Танкисты спасли его экипаж и, усади и всех на свои машины, окончательно вырвались из вражеского кольца. Танки спаслись, но смертельно раненный ребенок умер на руках у танкистов, не успев назвать даже своего имени.
Вся танковая часть с воинскими почестями похоронила маленькое тельце на вершине пологой горы. Оркестр и салюты прощальных залпов проводили девочку в ее последний путь...
В этих моих историях не прикрашено ни одного слова.
3 июня 1944
