Иван Акулов. На Южном фланге. Военный рассказ
Акулов. Военный рассказ
Немцы откатились. Перед насыпью все стихло.
А Недокур со вторым номером, как и велел капитан, поволокли пулемет наверх. От нервного напряжения и усталости оба давились кашлем и потели, как лошади. На старой позиции Недокур снял шапку, вывернул ее и стал проветривать. Распаренные уши больно прищемил мороз, а мокрые волосы на макушке схватились ледком.
- Они что ж, немчура-то, сунулись и пропали где-то? - спросил Недокур.
- Попрут вот, погоди. А капитан наш, видать, толковый фраер. Видел, как он нас переставил? Будто в воду глядел. Вот это и есть военное искусство. А то ведь есть такие: кубари нацепит и ходит - я не я.
- Капитан Писарев молодец. Я его по первым боям еще знаю. И он меня знает, с оттенком гордости сказал Недокур и смолк, будто язык проглотил.
Из выемки послышались сдержанные голоса, скрип снега и звяк чего-то железного. 11улеметчики замерли, под сырой от пота одеждой прошелся холодок, и у обоих заплясали зубы - немцы обошли! Но внизу вдруг гаркнул кто-то знакомо и буднично: «Принять вправо!» Недокур так оробел, что не сразу поверил словам родной речи, а второй помер засмеялся деревянным придурковатым смехом:
- Пока убьют окончательно, фраер, сто раз смертью оденешься.
По откосу к пулеметчикам лезли трое в полушубках с автоматами.
- Пропуск,-для формы уж радостно спросил Недокур и узнал в переднем полковника Заварухина.
- Были они? - не слушая рапорта Недокура, спросил полковник.
- Были здесь и там, у насыпи.
- Дали?
- Дали.
- Да чего дали, товарищ полковник,- вмешался второй номер. -Полторы ленты высадили, и все. Сами они не полезли. Фраер тиснул, что дали.
Майор Афанасьев, давай, родимый, броском, чтоб нам хоть на пяток минут опередить их. Хоть на минуточку бы.
- Третьи сутки пошли, Иван Григорьевич, все броском да броском. Где же сил взять людям?
Полковник Заварухин готов был сорваться, накричать на майора, столкнуть его под откос, но ни слова не сказал ему и, чтобы подавить гнев, стал говорить с комбатом один капитаном Семеновым подчеркнуто резко:
- Семенов, разворачивайся от переезда вправо. Минометы ставь в выемку.
К откосу полковник не обернулся, просто кивнул головой, зная, что по нему не спеша спускается Афанасьев - эта постоянная неторопливость майора, которой после боя нередко восторгался полковник, сейчас раздражала его, и он не мог видеть ее. Сочтя наконец, что майор спустился вниз, полковник обернулся и рядом с собой увидел его сидящим в снегу.
- Это что, майор? - спросил зловеще и почувствовал удушье.- Что это?
- Да то, Иван Григорьевич, что я тоже не машина,-невозмутимо сказал Афанасьев. - Мне здесь легче подохнуть. Подохнуть. Понимаешь ты это?
И дрогнуло что-то в душе полковника, сдало.
- Ты успокойся, Дмитрий Агафоныч. Все сделаем, как надо. Иди давай, Дмитрий Агафоныч. Все сделаем, как надо. Иди. Что сами - людей бы не погубить. Иди.
Майор Афанасьев поднялся и пошел под откос. Полковник теперь глядел ему вслед и думал с надеждой, что батальон его выполнит задачу лучшим образом.
Примерно через полчаса в стороне хутора, куда ушел батальон Афанасьева, разразилась густая ружейно-пулеметная стрельба. По тому, как от минуты к минуте креп и нарастал огонь, можно было судить, что это не случайная перестрелка, а начало крупного и затяжного боя. А еще через полчаса в бой втянулся уже весь полк Заварухина. Сразу же создалось трудное положение на флангах, и не потому, что немцы определили наиболее уязвимые места русского заслона, а потому, что между двумя потоками немецких войск оказался полк Заварухина. Батальон майора Афанасьева фашисты совсем столкнули с железной дороги, но комбат и бывший с ним капитан Писарев оттянули батальон не к позиции полка, а к Вязовому и после короткой перестрелки с обозниками захватили хутор.
Не менее напряженный бой разгорелся у переезда: бойцы за каких-нибудь два часа отбили четыре атаки. Пулеметная рота, защищавшая переезд, перекалила все пулеметные стволы. Немцы и то время боялись плена, как черт ладана, и без угроз и понуканий шли на прорыв. Бойцы, спрятавшись за рельсами, держались твердо, и только тогда, когда за боевыми порядками вражеской пехоты загудели, залязгали танки, оборона вдруг умолкла.
Шли танки на большой скорости, их железный шум быстро приближался, заполнив собой весь мир от снегов до неба. Мелкая дрожь охватила землю, и, казалось, тяжелым гудом налились рельсы. В белом мраке метели ничего нельзя было увидеть, нельзя было определить, сколько идет машин, в каком порядке, а ветер раздувал шум, и каждому бойцу думалось, что на него прет несметная бронированная сила.
Полковник Заварухин кубарем скатился с откоса и выбрался на шпалы. От переезда к выемке по двое и по трое бежали бойцы, совсем не замечая командира полка. Проволокли «максим». Сам комбат Семенов стоял между рельсами и не останавливал своих бегущих от переезда бойцов.
Шесть танков и два бронетранспортера, не ввязываясь в слепой бой, беспрепятственно миновали переезд, а хлынувшая за ними пехота опять попала под огонь русских, и бой, то затихая, то разгораясь, продолжался до рассвета.
К утру подошла вся Камская дивизия и двумя полками нанесла удар но отходящим частям фашистов вдоль железной дороги и расчленила их на несколько групп.
Измотанная и обескровленная 134-я пехотная дивизия, штурмовавшая осенью Глазовку, снова оказалась перед полком Заварухина: только рвалась она теперь не на восток, а в домашнюю сторону.
Под станцией Казаки командир дивизии генерал Кохенгаузен приказал сжечь и изорвать обоз из двухсот двадцати повозок и сорока автомашин, а в селе Мягком, чуть севернее Казаков, Кохенгаузен бросил в свою машину со всеми личными вещами: теплым халатом, одеялом на лебяжьем пуху, парадной шпагой с золоченым эфесом.
Перемешанные части 95-й и 131-й пехотных дивизий, обложенных советскими войсками вкруговую, предприняли отчаянную атаку на совхоз «Роесошенский», чтобы пробиться на Кривец и уйти из котла, по паши конники в балке за деревней Россошная вырубили более четырехсот фашистов. И покатый берег лога, по которому скатывались атакующие конные лавы, тоже был усеян трупами.
За реку Любовшу ушло общей численностью немногим больше полка гитлеровцев, у которых уже не было общего командования, и подразделения двигались, принимали бои или уклонялись от них сами по себе.
