Акулов. Рассказ о войне. На Южном фланге
Акулов. Рассказ о войне
- Идти надо к своим, - сказал Глушков. - Чего мы тут отсиживаемся! Я говорю...
Урусов - он был старший в секрете - молчал, не зная, что ответить. Ему почему-то казалось, что главные силы немцев должны выплеснуться из оврага, чтобы прорваться к дороге и двинуться на запад, к своим. Здесь их и надо спугнуть.
- Я, Глушков, командир для тебя ненастоящий. Сам определись - идти тебе или остаться. А я должен быть здесь.
- Вот так бы и сразу. Трусишь - других не мути. Пошли, Охватов.
- Я не собираюсь.
- Как?
- Если они пройдут деревню, все равно выйдут на нас.
- Струсили, гады, предатели, куски,- Глушков, матерясь в печенку и селезенку, вскочил на ноги и штыком уперся в грудь Урусова: - Проткну насквозь, изменники!
Вскочил и Охватов, ткнул Глушкова надульником прямо в лицо и, трясясь, как в лихорадке, клацнул зубами:
- Паралитик, накрест перережу.
- Ну давай, давай, - отступил Глушков и побежал по своим следам к саду, а от него к деревне.
В деревню, глубоко обойдя ее по колену оврага, ворвался передовой пехотный отряд немцем! численностью до взвода, с двумя ротными минометами и крупнокалиберным пулеметом. Отряд имел целью внезапно атаковать русских, смять их и открыть путь своей колонне, уже втянувшейся в овраг. В колонне было около трехсот человек и сорок сапных упряжек с убитыми и ранеными офицерами. В колонне шли офицеры и младшие чины штаба и тыла 134-й пехотной дивизии. Уже по пути к ним примкнула раздерганная рота саперов и человек двадцать артиллеристов, потерявших в боях всю свою материальную часть. В хвосте тянулась оставшаяся в живых группа артистов Гамбургского цирка, выступавших в частях и оказавшихся в Елецком «котле». Большинство артистов погибло в пути от стужи и перестрелки.
Бой наверху оврага разгорелся и уходил в сторону, но сигнала для следования колонна не получала, и сотни зачугуневших от мороза сапог нетерпеливо похрустывали снежком, все уминали и уминали его.
Едва Глушков выскочил на дорогу, как по нему в упор ударил выстрел - пуля прошла у самого уха, и в лицо пахнуло тугим смертельным свистом.
- Мазило! - закричал Глушков, узнав по выстрелу русскую трехлинейку, и, чтобы справиться с ударами сердца, заколотившегося где-то в горле, хватил открытым ртом морозного воздуха и почувствовал предательскую слабость в коленях, будто прошел по этой заснеженной дороге не один десяток верст. «Смерть со-
Всем нашел было»,- подумал кто-то за Глушкова, а он сам, боясь повторного выстрела, кричал, бодрил себя:
- Бьешь, мазило, на длину штыка, а попасть не можешь. - Вернись - исправлюсь.-Из тумана появился боец, лязг-пул затвором: - Пропуск!
- Кабель.
- Башка два уха, кто прет так? Уложил бы - и делу конец. Куда бежишь? - Боец перешел на шепот, невольно подстроился под его тихий голос и Глушков.
- Может, и тебе там место, не слышишь, что ли?
- Где сказано, там стоим. Принять влево!
Глушков обошел бойца - тот не уступил ему дорогу - и сразу же увидел пушку, а возле нее, под щитком, стояли двое. Глушков узнал того и другого: высокий и сутулый - командир орудия, татарин Гайбидуллин, а рядом Пушкарев, в длинной, ниже колен, шубе без ремня. Они уж, видимо, закончили разговор, и Пушкарев, отходя от щита, досказывал:
- Потом уж туда и сюда. Ну, Сафий, вся надежда -ты!
- Да уж надейся. Артиллерия, - с достоинством ответил Гайбидуллин и рявкнул тихо, но жестко: - К орудию!
«Не орудие, а прощай, родина,-подумал Пушкарев и прислушался к редеющей стрельбе в деревне.- Сразу не накроют, так и эта пушечка дел им натворит».
- Осколочным!
- Есть осколочным!
Товарищ старшина, я это, Глушков. Огонь
Орудие ахнуло гремучий огонь рванул белесую темноту.
