Рассказ о войне. Впереди была война
Впереди была война
Они проехали еще километр, остановились и слезли с машины. Все помнили о переправившихся через Березину немцах и в то же время забыли о них. Когда Синцов приказал разделиться и идти искать летчиков по обе стороны дороги, никто не пробовал спорить.
Синцов, двое милиционеров и сержант долго ходили по лесу, справа от дороги, кричали, звали, но так никого и не обнаружили: ни парашютов, ни летчиков. А между тем люди упали где-то здесь, в этом лесу, и их надо было непременно найти, потому что иначе их найдут немцы! Только после часа упорных и безуспешных поисков Синцов наконец вышел обратно на дорогу.
Люсин и все остальные уже стояли у машины. Лицо у Люси на было расцарапано, гимнастерка разорвана, а карманы ее так Туго набиты, что на одном даже оторвалась пуговица. В руке он держал пистолет.
Убили, товарищ политрук, обоих до смерти, - горестно оказал Люсин и потер рукой расцарапанное лицо.
Что с вами?
На сосну лазил. Зацепился один, бедный, за самую верхушку, так и висел вверх ногами, мертвый, еще в воздухе его убили, прямо в грудь...
- А второй?
- И второй.
- Издевается фашист над людьми! - с ненавистью сказал один из красноармейцев.
- Документы забрал, - сказал Люсин, дотронувшись рукой до кармана с оторванной пуговицей. - Передать вам?
- Оставьте у себя.
- Тогда пистолет хоть возьмите,- Люсин протянул Синцову маленький браунинг.
Синцов посмотрел на браунинг и сунул его в карман.
А вы не нашли, товарищ политрук? - спросил Люсин. Нет, сказал Синцов.
А мне сдается, тех, что по правую руку спустились, их еще дальше отнесло, сказал Люсин.- Надо подъехать еще метров 400, слезть и цепью прочесать лес.
По прочесывать лес не пришлось. Когда машина прошла еще четыреста метров и остановилась, навстречу ей из лесу, сгибаясь под тяжестью ноши, вышел маленький коренастый летчик в гимнастерке и надвинутом па самые глаза шлеме. Он тащил на себе второго летчика в комбинезоне; руки раненого обнимали шею товарища, а ноги волочились по земле.
- Примите,- коротко сказал летчик.
Люсин и подскочившие красноармейцы приняли с его плеч раненого и положили па траву у дороги. У него были прострелены обе йоги, он лежал на траве, тяжело дыша, то открывая, то снова зажмуривая глаза. Пока расторопный Люсин, разрезав перочинным ножом сапоги и комбинезон, перевязывал раненого индивидуальным пакетом, маленький коренастый летчик, сняв шлем, вытирал пот, градом катившийся по лицу, и поводил занемевшими от тяжелой ноши плечами.
- Видели? - угрюмо спросил он наконец, вытерев пот, снова надев шлем и так глубоко надвинув его, словно и сам не хотел ни на кого смотреть и не хотел, чтобы кто-нибудь видел его глаза.
- Прямо над нами...- сказал Синцов.
- Видели, как наших соколов, как слепых котят...- начал летчик. Голос его горько дрогнул, но он пересилил себя и, ничего не добавив, еще глубже надвинул шлем. Синцов молчал. Он не знал, что ответить.
- Одним словом, переправу разбомбили, мост вместе с танками под воду пустили, задание выполнили, - сказал летчик.- Хоть бы один истребитель на всех дали в прикрытие!
- Ваших двух товарищей нашли, но они мертвые,-сказал Синцов.
- Мы тоже уже не живые, - сказал летчик.- Документы и оружие с них взяли? - добавил он совсем другим, новым тоном человека, решившего взять себя в руки и умевшего это делать.
- Взяли, - сказал Синцов.
- Лучший штурман полка но слепым и ночным полетам,- сказал летчик, повернувшись к раненому, которого перевязывал Люсин.-Мой штурман! Лучший экипаж в полку был, отдали на съедение ни за грош! Опять срываясь в рыдание, крикнул он и, так же мгновенно, как и в норный раз, взяв себя в руки, деловито спросил:- Поехали?
Раненого штурмана положили в кузов, к задней стенке кабины, чтобы меньше трясло, и подложили ему под ноги кипы газет. Летчик сел рядом со своим штурманом, в головах. Потом сели все остальные. Машина тронулась и почти сразу же круто затормозила.
Это был тот перекресток, где Синцов недавно делился сухарями с часовым. Красноармеец, по-прежнему стоявший тут, увидел возвращавшуюся машину, выскочил на середину дороги, размахивая гранатой так, словно собирался бросить ее под грузовик.
- Товарищ политрук,-спросил он Синцова голосом, от которого у того похолодело внутри. - Товарищ политрук, что же это? Вторые сутки не сменяют... Неужели не будет другого приказа, товарищ политрук?
И Синцов понял: если твердо ответить ему, что другого приказа не будет, что его придут и сменят, он останется и будет стоять. Но кто поручится, что его действительно придут и сменят?
- Я снимаю вас с поста, - сказал Синцов, пытаясь вспомнить, как назло, именно в эту минуту выскочившую из головы формулу, при помощи которой старший начальник может сиять с поста часового.-Я снимаю вас с поста, потом доложите! - повторил он, не вспомнив ничего другого и боясь, что из-за неточно отданного приказа красноармеец не послушается его, останется на посту и погибнет.-Садитесь, поедете со мной!
Красноармеец облегченно вздохнул, прицепил гранату к поясу и полез в кузов машины.
