Из дневника военного корреспондента. В тылу врага. 2 июля
Из дневника военного корреспондента
2 июля
Всю ночь передвигались без огней, без шума, без разговоров вслух. Артиллерийские колонны пошли по грунтовым дорогам, чтобы было меньше грохота. При пересечении шоссейных дорог и железнодорожных переездов орудия тихо перекатывались по разостланным красноармейцами шинелям.
После тщательной разведки района начальник штаба Подорванов вместе с командирами, делегатами связи, регулировщиками выбрались вперед. К подходу колонн все было готово. Прямо с марша колонны без малейшей задержки на дороге занимают в лесу свои места. Строго продумана система охранения. Непосредственно с марша расставляются силы для круговой обороны.
...Рассвет. Воздушные разведчики врага еще не появлялись, а мы в утреннем тумане уже заканчиваем последние маскировочные приготовления. Нас ведь такая махина: много людей, машин, коней, орудий... И все это благодаря опыту истекших дней врастает в лес, сливается с ним.
Утро. Доносится гудение самолетов-разведчиков. Но пусть попробуют они сегодня что-нибудь заметить в лесу, где каждый стрелок - пенечек, каждая пушка - куст.
Только сейчас стало окончательно известно, что задумал командир на сегодня. У Галицкого все мы о своем ближайшем будущем могли знать только одно: с минуты на минуту начнется бой. Будь к нему готовым! Что же касается привала,- можно себя не обнадеживать. Будет подходящее время - будет и отдых. А пока рассчитывайте на худшее.
Сейчас Галицкий приказал сделать дневку. Итак, затишье. Но уж лучше его и не было бы! Точно кто схватил тебя за горло. В глазах темно, тошнит. Снова подкатились гнетущие мысли о нище. Третьи сутки во рту никто не имеет ни крошки. Вчера разведчики достали несколько крынок молока. Его поделили ложкой среди раненых красноармейцев, в большинстве разведчиков... До чего хочется молока! Я выпил бы крынку, две, десять...
Далеко на юге в небо вырвалось пламя пожара. Что бы это значило? Никаких стычек, перестрелок... Опять какой-нибудь сигнал «наводчика». Не рубашкой, так огнем.
Оказалось совсем другое.
...Бойцы, посланные к месту пожара, вскоре вернулись оттуда с двумя полуголыми крестьянами - мужчиной и женщиной. Клочья истлевшей от огня одежды еле прикрывают их израненные тела, с черными ожогами и волдырями.
Крестьяне Перлов и Верова чудом спаслись от мучительной фашистской казни. Вот что я записал в свой блокнот со слов 50-летнего Перлова.
В деревню Г. въехали на грузовиках свыше 300 фашистов. Они сразу же бросились по домам, требуя хлеба, мяса, яиц... Грабежу подверглись все хаты. В доме Перлова и его соседей было спрятано 12 раненых красноармейцев. Фашисты их обнаружили. Бандиты хотели тут же прикончить бойцов, но затем начали ловить крестьян и загонять их в те же хаты.
Потом избы заперли извне, двери подперли столбами и офицер что-то скомандовал. Послышался треск разгоравшихся сучьев. Вспыхнуло пламя. Люди пытались бежать через окна, но звери-фашисты открыли пулеметный и винтовочный огонь. Лишь немногие сумели выскочить из огня, уцелеть от пуль и пробиться сквозь немецкие посты.
- Вот спаслись и мы,- тихо говорит Перлов.- Схоронились в овраге. Видели, как горела вся наша деревня со всеми людьми. Все спалили, проклятые ироды!
Перед нами живые свидетели и жертвы средневековых злодеяний немецких извергов. Как я потом узнал, фашистские инквизиторы сожгли на костре свыше 100 беззащитных людей, главным образом детей и женщин.
- Отомстим гадам! - сказал кто-то.
- Сегодня деревню уже не спасти, а за местью дело не станет,- сдержанно ответил Галицкий.- Через час об этом узнает все население округа. Оно будет вместе с нами мстить извергам.
Командиры услышали от Галицкого очень важные сообщения о том, как далее вести войну партизанскими методами.
Не прошло и нескольких часов после их ухода, как на пункт связи посыпались донесения о задержании «подозрительных вольных» граждан. Поражала одна деталь: все эти люди почему-то застревали в охраняющих подразделениях и не доставлялись на командный пункт для допросов.
Я попросил разрешения проехать по этим подразделениям посмотреть на задержанных. Прибыл в подразделение Галкина. Спрашиваю:
- Где задержанные, арестованные?
Командиры почему-то мнутся. В явном недоумении и смущении они отвечают:
- Вот... здесь они... задержанные...
В густом ельнике на лужайке передо мной открылась неожиданная картина. Окруженные большой группой бойцов, сидели крестьяне и крестьянки в своих белорусских костюмах. Шел оживленный разговор, во время которого бойцы то и дело не забывали прикладываться к многочисленным батареям из крынок и бутылок с молоком.
Еду дальше. В подразделении Горчакова застаю, кроме четырех взрослых крестьян, целую ватагу загорелых, простоволосых и босых ребятишек. Все они принесли продукты для красноармейцев. Дети оказались весьма осведомленными разведчиками. Нам было подробно доложено: сколько, по каким ближайшим дорогам и с каким оружием прошло немецких войск.
Вернулись из глубоких рейдов и все другие разведывательные группы. Каждая из них, кроме сведений о враге, принесла с собой запасы продуктов.
Сегодня был прекрасный ужин: ели картошку и мясо с хлебом.
Крестьяне удовлетворенно наблюдали за нашим пиршеством. А я смотрю на деда Куприяна. Он сидит под елью, положив на колени крупные жилистые руки - могучие руки пахаря, и, глядя на него, я думаю: «Вот такой, верно, был русский былинный богатырь Микула Селянинович». Тысячи этих Селяниновичей отстаивали свою родину в борьбе с иноземными завоевателями. Отстоят они ее и теперь в Великой Отечественной войне.
