Николай Панов. Стража на скалах
Панов. Стража на скалах
Вода с шипеньем уходила в стороны, обнажала песок морского дна. Еще недавно между материком и островом перекатывались сплошные серые волны, а теперь начался отлив, море расступалось, открывая узкую полосу осушки - сухопутный проход на остров.
- Скорее!-сказал мой спутник.- Как бы не прозевать отлива. Пошли!
Мы шли расступившимся морем. Сероватая скорлупа раковин и камни, глянцевые от влаги, скользили под ногами. Остров возникал впереди - снеговой, продолговатой горой, уходившей в сумеречное полярное небо. Мы прошагали по мокрой гальке, вошли в глубокий береговой снег, и через несколько минут море за нами снова сомкнулось, отделив нас от Большой земли.
- Охрану предупреждали?- спросил морской пехотинец-связист, вышедший нам навстречу из-за островных скал. - Если не предупреждали - как бы не обстреляли вас!
Комиссар, пришедший на остров, кивнул. О нашем приходе была предупреждена невидимая охрана острова. Мы знали, как обманчиво безмятежное с виду спокойствие глубоких горных снегов, затаивших в своей белизне всегда бодрствующие посты и береговые батареи, что держат под прицелом океанские подступы к нашим базам.
С нами пришел на остров старшина первой статьи Андрей Котенев, комсомолец, новый начальник одного из островных постов.
Вместе с ним подошли мы к затерянному в снегах бревенчатому домику. Я наблюдал, как деловито, по-хозяйски оглядел Котенев свой новый участок работы. Как вошел внутрь здания, просто, по-товарищески, познакомился с краснофлотцами. Как встретился с прежним начальником этого морского поста, переходившим на другое место службы.
Пройдя по кубрикам, старшина Котенев мельком оглядел аккуратно застланные чистым бельем краснофлотские койки, мимоходом поправил на одной из них одеяло, пощупал широкой ладонью хорошо ли натоплена большая выбеленная печь.
Отдохнув в теплом помещении, мы направились на вершину сопки, на сигнальный мостик - место несения боевой вахты связистами этого дальнего заполярного поста.
Вокруг здания вздымались гигантские округлые скалы. Расселины между скалами были выравненм снегом, выше гранитные перекаты обнажил неустанно задувающий потер. Как неровные снеговые ступени, поднимались скалы в играющее всеми цветами радуги утреннее небо.
Тонкий стальной леер протянут к вершине сопки. И чем выше поднимается он, тем круче становится путь, яростнее свистит ветер, бьет в глаза белая крупа снежных зарядов. Мы карабкались, цепляясь за упругую сталь, местами до колен проваливаясь в снег, местами скользя по обнаженному крутому граниту.
Под самой верхней скалой мы вошли в маленькую дощатую рубку, в помещение сигнального мостика.
Здесь работал радист. Сигнальщик надевал поверх полушубка необъятный бараний тулуп, готовясь сменить товарища, несшего вахту снаружи. Он вышел, вскарабкался на скалу, встал над обрывом, всматриваясь в горизонт, в болеющее барашками Баренцево море. Новый начальник поста стоял с ним рядом.
Андрей Котенев старательно оглядывал горизонт. Мы стояли так высоко, что даже шум прибоя по доносился до вершины отвесной скалы.
Это был уже третий пост, который принимал Котенев с начала Великой Отечественной войны.
- Что же, послужим и здесь, сказал он удовлетворенно.- Казарма-то здесь - дворец, но то, что было у меня раньше. Тот домик мы сами из досок сколотили. Однако и там ладный получился дом...
Вечером в помещении команды комиссар делал доклад о международном положении, Котенев слушал не отрываясь. Он сидел среди краснофлотцев, ничем не выделяясь среди этих обветренных, закаленных парией. Лишь однажды машинально потрогал он с нежностью новенькую серебряную медаль «За боевые заслуги», врученную ему как раз накануне отъезда сюда - к новому месту службы.
И глядя на эту медаль, на этого коренастого, немного медлительного старшину с зоркими глазами на круглом, добродушном лице, я вспоминал о его боевой жизни, рассказанной мне,- о жизни человека, обеспечивающего один из важнейших участков военно-морского дела - службу наблюдения и связи.
