Евгения Леваковская. В грозный час
В грозный час
Утро было холодное. На железных трубах и подоконниках еще темнели влажные пятна, оставленные ночным заморозком. Не видное за заводом, медленно вставало солнце. На бледном пустом небе замерла настигнутая восходом тучка. Нижний край ее с каждой минутой краснел, как будто невидимый кузнец нагревал тучу в огромном горне. Она теплела, меняя цвет, наконец вспыхнула и расплавилась в ослепительном пламени восхода.
Так хорошо было это свежее утреннее солнце, так оживило оно лица людей, подчеркнуло могучие контуры завода и зажглось сотнями огней в окнах жилых корпусов, что Виктор пожалел, зачем слушал сегодняшнюю передачу дома, а не здесь, вместе со всеми у заводского репродуктора. Когда тяжело, нужно меньше быть одному. Великая сила - чувство локтя.
Завод работал. Виктор, все более успокаиваясь, слушал его полнокровный, похожий на биение огромного сердца шум. Ему показалось, народу соберется мало, но он вспомнил, что об этом же беспокоился в день первого воскресника в фонд обороны. А потом оказалось, что по Москве и Московской области более миллиона человек вышли на работу в этот день.
- Многие поехали прямо к поезду, - сказал Алеша, заметив, с каким нетерпением оглядывает Виктор собравшихся.
- Пошли, пошли, зятек! - полуласково-полусердито позвала Катина тетка, крупным мужским шагом проходя мимо них.
- Где Катя? Здравствуйте, Варвара Петровна! - встрепенулся Виктор.
- Работает. А то бы здесь была! - не оборачиваясь, крикнула Варвара Петровна. Лопату она привязала за спиной, как винтовку, и звонко отбивала шаг по асфальту кирзовыми сапогами с железными подковками.
- Сильна у тебя теща будет,-ухмыльнулся в бороду Иона Никитич, и они пошли за Варварой Петровной.
Курский вокзал, метро, площадь Белорусского... Варвара Петровна провела их к отдельному входу, через который пропускали к поездам москвичей, едущих на строительство укреплений. Теперь Виктор уже не беспокоился, что мало соберется пароду. Люди шли и шли, без лопат и с лопатами, отточенными и начищенными, солнце играло на них, как на штыках. Много было женщин, подростков и молодежи.
Нетерпеливо попыхивал паровоз, поезд был ужо битком набит, а люди все подходили. Но платформе пробежала девушка в форменной куртке и крикнула кому то, что сейчас подадут еще состав. Паровоз просвистел: все ли готово? стукнули буфера, и, легонечко встряхнувшись, поезд пополз от Москвы.
В вагоне было тесно. Виктор без особого удовольствия уступил место пожилой женщине в черном, по-монашески повязанном платке, думая, что постоять, наверно, придется порядком.
Опершись па деревянную переборку, он смотрел в окно.
Словно из тоннеля, поезд вынырнул из строя больших домов, солнце ворвалось в вагон и пошло вровень с поездом, сверкая на никеле вешалок и ручек.
По насыпи тесной чередой выстроились приземистые сине-зеленые елочки недавней посадки, за ними медленно поворачивалось пустое поле - земля отдыхала, отдав богатый урожай.
Задумавшись, Виктор не заметил, что в вагоне уже разговорились.
- ...Дистанционный кран для миномета очень важная штука,- раздавался в соседнем отделении звонкий мальчишеский голос-Сделай его неаккуратно, и мина точно не попадет. А теперь задание на четыреста процентов выполняется...
Стараясь не теснить соседей, Виктор повернулся к говорящему.
Это был очень молодой паренек в спецовке и ватнике. Виктор мог бы поручиться, что он и сейчас голубей гоняет. Вынет из кармана голубя, подкинет и засвищет, - мальчишки почему-то считают особым шиком носить голубя в кармане, как неодушевленный предмет.
- Это ты на дистанционных четыреста дал? - спросил Виктор.
Парень насторожился.
- Нет. Один товарищ. Виктор улыбнулся:
- Знаю, знаю! В городе эн на энском заводе товарищ энский. А все-таки, в принципе-то, что ты с этими кранами сделал?
- Ты скажи, если есть возможность,- посоветовал кто-то.- Может, и ему пригодится. Тут чужих нет.
- Видите, какое дело,- оживляясь с каждым словом, заговорил паренек. Вся жизнь его, видимо, сосредоточилась в этих кранах.- Раньше конусы пропиливались вручную.- Руки паренька наглядно показывали, как это они пропиливались. - Ну, а теперь... такое приспособление... и конусы на станке пропиливаем... В общем, все дело в конусах...
Парень жестикулировал, вопросительно заглядывая Виктору в глаза: дескать, пойми, больше сказать не могу. Понял ли? Виктор улыбнулся ему: понял.
- И нам послушать интересно! - раздался задорный девичий голос.
Виктор удивился: как же это он не заметил поблизости девушки? А она, протиснувшись поближе, вынырнула откуда-то из-под его руки. Виктор увидел устремленный на него лукавый серый глаз, такой смеющийся и откровенный, что сразу почувствовал: вовсе не конусы сейчас на уме у обладательницы этого глаза.
Было б посвободней, Виктор отодвинулся бы, а тут не пошевелишься. А лицо строгое смешно делать, если девушка прижата к тебе с головы до пят и еще смеется.
Стараясь не заглядывать в серые глаза, Виктор снова прислушался к разговорам в вагоне.
- ...Мы все собрались на заводском дворе, а тут уже рельсы подвели, бронепоезд наш стоит под парами, команда почти что вся из заводских добровольцев укомплектована,- рассказывала женщина в монашеском платке.- Ночей не спали - строили. Назвали «За Родину». Так со двора он на фронт и ушел вместе с нашими ребятами.
- Сына, наверно, проводила,- утвердительно сказал Иона Никитич, глядя в строгое лицо женщины и думая о своих трех сыновьях, ушедших на фронт.
- Нет. У меня там дочь.
- ...Они проповедуют тотальную, всеобъемлющую войну? - громко спрашивал полный мужчина в пальто, в шляпе, с забинтованными ладонями и аккуратно подвернутыми на случай грязи брюками.- Они не признают различия между вооруженными силами и мирным населением? Ну что ж, они добились только того, что мы - мирное население - почувствовали себя вооруженной силой...
- Ладони-то заживают? - заботливо спросила его молодая, видно раньше знакомая с толстяком худенькая женщина с грудным ребенком на руках.
Ребенок спал. Виктор только теперь его заметил и удивился: куда же она с таким грузом?
- Заживают, благодарю вас.
Вы берите лопату с короткой ручкой, - посоветовала женщина.
Они уже потеряли больше трех миллионов солдат, - возбужденно продолжал толстяк.- Это примерно столько, сколько они потеряли в прошлой мировой войне за два года на всех
фронтах... Чего они лезут? Ясно, кажется, что сальдо в нашу пользу!
«Бухгалтер, - решил Виктор. Наверно, не первый раз ездит копать эти рвы; ладони стер и все равно будет ездить, пока всю Москву рвами не опояшет»,
Виктор с удовлетворением вслушивался в разноголосый говор. Но поезд неожиданно остановился, Увидев в окно надпись на вокзале «Кунцево», Викторостался стоять, подумав, что остановка случайная, однако ОГО заторопили:
- Что ж вы стоите? Приехали.
- Так близко? вырвалось у Виктора,
- Это один из последних рубежей,- пояснила женщина с ребенком. На прошлой педеле мы работали гораздо дальше от Москвы.
Выйди на платформу, она звонко закричала:
Мама, где вы? - и передала подошедшей старушке ребенка.
Приехавших кто-то повел. Толпа, вытягиваясь в неровную колонну, уже вливалась в тихую, заросшую золотыми березками улочку. Из толпы вынырнул приехавший в другом вагоне Алеша. Виктору не хотелось отрываться от знакомых уже женщин, бухгалтера и работницы в черном платке, и Куприны торопливо пошли за ними по мягкой после прошедших дождей земле.
На Рублевском шоссе Виктор увидел первый дот. Плоский бетонный колпак поднимался над землей, как перископ подводной лодки над уровнем моря. Дот был еще пуст, но Виктору показалось: тысячи ходов сообщения ведут к нему, по ним подходят и подходят войска. Густой шелест шагов, разносящийся в прозрачном осеннем воздухе,- это не звук движения очередной колонны москвичей, вышедших на строительство укреплений, это нарастающий гул движения гигантских армий, скрытно подходящих к рубежам на защиту Москвы.
Прошли мимо последних домиков, последних дач. Слуховые окна, чердаки были заколочены всюду, кроме высокой зеленой дачи, где почему-то свободно поблескивали на солнце двери и окна второго этажа. За зеленой дачей начиналось бурое поле, с юго-запада его огибала железная дорога, на севере пролегала серебряная лента шоссе. От шоссе к дороге, кое-где как бы намеченный пунктиром, местами уже глубокий, как овраг, через все поле тянулся противотанковый ров. Несколько стройных, с розовыми от солнца стволами берез подбежали к краю его и замерли в удивлении: почему так разверзлась земля? Притаившись в их воздушной, дрожащей на ветру тени, на пестрой земле прочно утвердилась зеленая глыба танка.
Странное чувство прочности, незыблемости пришло к Виктору от этого танка, берез и рва, мощной чертой перерезавшего подмосковную землю,-здесь предел, дальше ни шагу,-дальше- Москва!
Впереди, сколько хватает глаз, во рву работали люди, и вся колонна, подошедшая со станции, показалась теперь маленьким ручейком, влившимся в могучий, полноводный поток. Стен рва почти не было видно, на вырубленных в глине ступенях стоявшие подхватывали землю, подаваемую со дна, и выбрасывали ее наверх, на поросшее сухой осенней щетиной поле.
Куприным и всем, кто подошел вместе с ними, достался отрезок, еще не углубленный окончательно.
Высокий лейтенант-казах, в шинели, крест-накрест перехваченной ремнями портупеи, заложив руки за спину, быстрыми шагами ходил по краю рва, следя за работой. Нетерпение чувствовалось в его походке, в быстром взгляде черных, с желтоватыми белками, чуть скошенных глаз. Наверно, ему хотелось, чтоб ров был уже вырыт. Второй военный, в потертой кожаной курточке поверх гимнастерки, подвел вновь пришедших к огромной груде лежащих на земле лопат, предупредив коротко:
- Инструмент прошу беречь. После окончания работ сдать мне же.
