Борис Горбатов. Письма к товарищу
Письма к товарищу
Товарищ!
Я хочу тебе рассказать об Игнате Трофимовиче Овчаренко из колхоза «Червонный яр».
Ты ведь знаешь, как рвутся мины? Точно хлопушки. Сначала свист, потом треск.
А старик Овчаренко сидел под дубом и думал свою думу, словно никаких мни не было. Странно было видеть штатского человека вблизи огневой позиции. Но огневая позиция была за церковью, в саду, а Овчаренко был здешний колхозник. Я подошел к нему.
- Вы бы ушли, товарищ, отсюда, а? - нерешительно сказал я и показал на разорвавшийся невдалеке снаряд.
- Невжели, медленно, раздумчиво произнес он, словно думая вслух, невжели немцы войдут?
За косогором виднелся краешек поля. Ветер доносил оттуда запах гречишного меда. Там шел бой. Если вылезть на косогор и поглядеть в бинокль, можно увидеть, как наступают немцы, надают в гречиху и снова идут.
- А вы что ж, не хотите фашиста? - спросил я и сам удивился глупости своего вопроса - какой советский человек хочет фашиста!
- Не желаю! - с силой ответил старик. - Не желаю я фашистов. Не согласен. Я вам поясню почему. Я политики касаться не буду. Я - мужик. И рассуждение мое - мужицкое. Меня в колхозе,-он усмехнулся,-зовут Игнат Несогласный. Такое прозвище. В тридцатом году пришли меня агитировать в колхоз. Я говорю: нет, не согласный я. Шесть лет я не соглашался.
Он сорвал былинку и стал ее жевать.
- И все шесть лет думал я. С печи слезу - думаю, в поле выйду - думаю, на базар поеду - думаю опять. А у мужика думка одна: как жить лучше? И как ни прикидывал, одна путь выходит - в колхоз! Выгоднее. Пять лет тому назад пришел я и говорю: согласный! Принимайте!
Он задумчиво смотрел мимо меня, в поле, где буйно цвела колхозная гречиха.
Где-то совсем близко упала мина. На дубе встрсвоженно за шевелились листья. Игнат Несогласный нахмурился, вздох пул.
- Стреляют, гады...- сказал я почему-то.
- Крушение жизни выходит, - тихо промолвил старик.- Вот где горе! - И тут схватил меня за руку, прошептал тоскливо, болестно: - Не можу я теперь без колхоза жить. Чуете? Не можу!
Вот и все, что хотел я рассказать тебе, товарищ, об Игнате Трофимовиче Овчаренко из колхоза «Червонный яр». Я ушел в бой, а он остался под дубом думать свою думу.
Большая эта дума, товарищ: о судьбах Родины. Миллионы Игнатов Согласных и Несогласных думают се сейчас. Еще вчера, до войны, бывало, ворчали Несогласные Игнаты, ругали по-простецки, по-мужицки, жаловались на то и на се, на беспорядки в колхозе. Но сейчас, когда беда раскинула черные крылья над Родиной, когда враг грозит Игнату «крушением всей жизни», всего родного и привычного порядка, горько, сурово задумался Игнат. Не может он без колхоза жить! Не может вернуться к старому. Без сельсовета не может. Без партии большевистской жизни ему нет. К кому пойдет он со своей крестьянской душой, где отведет душу, «ругнет бюрократов», но правды добьется? Обязательно добьется правды, ибо правда у нас у всех одна.
Он привык работать в дружном коллективе, среди земляков, работать на себя, труд измерять полноценным трудоднем, гордиться перед заезжим гостем своим богатым амбаром и требовать от кооперации «городского товара» получше. Что несет ему фашизм? Ярмо. Помещика. Вдовьи наделы. Волостного старшину с нагайкой. Крушение милого, привычного, родного порядка. Голод.
А мы с тобой, товарищ? Мы не знали другой власти, кроме родной, Советской. И, значит, мы не знали безработицы, бесправия, черного дня.
Вот я проехал по прифронтовой полосе. Черт побери! Я и сам не знал, как наша земля богата. Оно скрывалось до войны по тихим животноводческим фермам, колхозам, эмтээсам, в стороне от большака, это богатство. Война выплеснула все на дорогу. Какие огромные стада у нас! Какие могучие, откормленные кони! Сколько птицы! Какие хлеба, какие сады шумят под ветром! Я ехал по дороге и видел: несколько километров подряд один к одному стояли у обочины комбайны, точно парад индустрии колхоза. А наши города? То маленькие, захолустные, безвестные районные центры, куда, если бы до войны довелось, поехал бы сморщившись: глушь! Оказывается, и они расцвели, растянулись, украсились. Захолустья нет!
А дороги! Я к черту отбросил свою карту. Она устарела. Где на ней это великолепное профилированное шоссе? Но акациям всего пять лет, а моей карте шесть. Нет, не успеть никакой карте за ростом нашего богатства.
И все это богатство отдать врагу? Отдать гаду? Разве для него мы строили эти дороги, украшали города, откармливали скот, сады растили?
Товарищ! Если ты любишь Родину, и власть нашу, и богатство, и наше приволье,- бей, без пощады бей, без жалости бей, без страха бей врага!
