Савва Голованивский. Рассказ о войне. Грозен Днепр
Голованивский. Рассказ о войне
Передо мной сидит странный человек. Он молод, но бледное лицо окаймлено бесформенной рыжеватой бородой. Он грязен и оборван. Пальцы выглядывают из продранных сапог.
Я с трудом узнаю в нем Омелько - юношу, которого встречал когда-то в Кичкасе, а потом почти ежедневно видел в цементных блоках строившейся плотины.
Что случилось с этим стройным, недавно красивым человеком? Какое горе одело его в это грязное тряпье и смутило озорной мальчишеский блеск серых, почти прозрачных глаз?
Он пришел из-за Днепра. Он перенес плен и неволю. Его пытали немецким штыком и били кулаками, поблескивавшими неуклюжими бюргерскими кольцами.
Он пришел к своим по огромным пространствам разоренной, сожженной и ограбленной страны. Он видел горе тех, кто стонет под германским сапогом, но ждет и верит в нашу победу.
Омелько оборонял Днепрогэс. Грудью своей хотел он защитить то, что создал в поте лица. Он смотрел на ровные улицы прекрасного города, по которым били крупповские орудия, и сердце его обливалось кровью. Здесь, в этом городе, олицетворявшем завоевания его поколения, на плотине, воплощающей его молодую мечту, в бурно пенившемся водопаде покоренной днепровской стихии был видимый, ощутимый, почти осязаемый социализм.
Немцы нажимали все сильней и сильней. Им нужно было форсировать реку вверху. Но Днепр был широк и многоводен. Лазурное озеро Ленина преграждало им путь - оно было непреодолимым препятствием.
Им пришлось пойти через Хортицу, где река была хоть и узка, но форсировать ее приходилось дважды. Советские люди, поклявшиеся ничего не оставлять ненавистному врагу, взорвали радужные мосты, висевшие над голубыми омутами. Сотни грабителей полетели вниз. По гитлеровцы не жалели человеческой крови Они бросали асе новые и новые полчища в Днепр. Окровавленными телами своих солдат прудили они реку, переходя на Хортицу. Высока была цена, по далека победа. Советские воины дрались, как львы, и история не забудет имен защитников Хортицы. Им памятником будет победа, их славой - высокая доблесть и мужество, с которыми они встречали смерть.
Но положение с каждым часом осложнялось. Немцев нужно было задержать на правом берегу, пока еще но вывезены заводы, пока от смертной угрозы не спасены женщины и дети, пока не отошли войска на новые оборонительные рубежи. Велика была цель, и никакая цена не могла казаться непомерной.
И вот на рассвете произошел взрыв. В старом Запорожье на расстоянии многих километров от страшного сотрясения вылетели оконные рамы. Целый пролет гигантской величественной днепровской плотины разлетелся в прах.
Вода ринулась вниз. Она бушевала, как дикое животное, отыскавшее выход своей ярости. Она ломала германские переправы, сносила тяжелые орудия и танки, она заливала пространства, превращая и этот путь через Днепр в дорогу смерти. Цель была достигнута: нацисты искромсаны могучим ураганом, стерты в порошок обломками бетона, уничтожены, истреблены.
Но вода рвалась дальше. Она устремилась к маленьким кра сивым домикам у подножья изумрудной Хортицы. Она крушила, равняла с лицом земли места, где люди нашли свое счастье, где недавно жили тс, кто в трудовые часы деловито ходил по длинным стеклянным анфиладам турбинного зала, кто осуществил свою мечту, воздвигнув этот сияющий памятник своему времени.
И чем больше мелело озеро Ленина, чем явственнее сближались так недавно далекие берега, тем отчетливее выплывали страшные остатки прошлого, погребенного когда-то под водой.
Медленно, будто снова мучительно рождаясь, появилась из воды уродливая, вся обвитая водяными растениями кичкасская церковь. Все больше и больше оголялись крутые скалы старых днепровских берегов. Затем стали появляться черные и прогнившие за двенадцать лет подводной жизни крыши некогда брошенных строений, появились стены домов, кривые улицы и покрытая песком и илом ярмарочная площадь. Это всплыло забытое прошлое, мир, угнетавший деда Якима, давно уже погребенный в хортицкой земле на старом казацком кладбище. Это всплыли пройденные века, звеня каторжными кандалами, свистя длинными арапниками крепостничества и угнетения, зияя воспаленными глазами, полными вдовьих слез и сиротского горя.
...Осунувшийся, постаревший правнук деда Якима сидит передо мной. Он видел, как рождалось будущее и как было воскрешено прошлое, но разве проходят безнаказанно преступления людей, вмешивающихся в закономерный бег времени? И разве сомневается кто-нибудь в том, что это насилие должно быть достойно отомщено?
