Фиш. Рассказ о войне. Переправа через Шую
Фиш. Рассказ о войне
Фадейкин продолжал ползти вперед и двигать ящик взрывчатки. И не так уж трудно было при свете ракеты разглядеть его. Дробно заработал немецкий пулемет, и хлесткие звуки выстрелов, отражаемые прибрежными камнями, далеко разносились вокруг. Белоцерковскому удалось поймать место вспышек. Он ответил длинной очередью ручного пулемета. Немецкий пулемет замолк.
И до самого конца этого боя он больше не работал. Но Фадейкин уже лежал не шевелясь, изрешеченный последней долгой очередью немецкого пулемета. Ему удалось продвинуть взрывчатку вперед на два метра от тела Иванова. Рука Фадейкина недвижно лежала на ящике. В этот момент погасла немецкая ракета, и Казанцеву на мгновение показалось, что он слеп: такая вдруг подступила к глазам непроглядная чернильная темнота.
- Товарищ Сухарев,-спокойно сказал он и почувствовал не то по какому-то неуловимому звуку, не то по так же неуловимо мелькнувшей между стволами тени, что и пекарь отправился в свой последний путь. И снова залилась немецкая осветительная ракета. И снова с ожесточением возникла уже прицельная стрельба с немецкого берега. Казанцев видел, как Сухарев подползает к телу Иванова. Далеко на той стороне реки послышалось стрекотание мотоциклетных моторов.
«Чего он задерживается? -с досадой подумал Казанцев, видя, что Сухарев замедлил движение около Иванова.- Ведь мотоциклисты с лету могут проскочить по мосту сюда».
Сухарев между тем приподнялся на локте около Иванова, приблизил свое лицо к лицу убитого и поцеловал его в губы, затем припал к земле и, извиваясь, приподнимая кверху зад, не по-пластунски, неумело пополз вперед, по следу, проложенному Фадейкиным. Около тела Фадейкина он тоже остановился, чтобы немного отдышаться, и, набрав в себя воздух, припал к губам Фадейкина и поцеловал его, не обращая внимания на пули, которые, продергивай около него траву и мох, обивали с листьев капли.
- Да не медли! Вперед! Не медли,- шептал Казанцев. Он и не думал, что произносит вслух эти слова. На лбу его сидели, остро жаля, два комара, но он не чувствовал их укусов.
Сухарев из-под руки Фадейкина взял ящик со взрывчаткой и пополз вперед, волоча за собой свой груз.
Стрельба не прекращалась. Так Сухарев прополз еще два шага и замер без движения. Казанцев даже не уловил того мгновения, когда пуля попала в Сухарева.
Высунувшись из-за камня, он громко крикнул:
- Товарищ Сухарев, Сухарев!
И словно гальванический ток прошел по телу Сухарева,- он приподнялся на локте и громко крикнул в ответ:
- Хлопцы! Умираю! - и снова поник на холодной и мокрой траве.
Теперь пило уже все время светло: немцы, не давая догореть ОДНОЙ ракете, зажигали другую.
Товарищ старший политрук, - сказал сапер тихо, снимая шинель,-там во внутреннем кармане мое заявление, письмо к матери и адрес. А если случится вам встретить ребят с Пути ловца, так вы им скажите, что и как.
Он снял шинель, из кармана выпала книжка. Сапер нагнулся, подобрал ее и бережно положил обратно в карман. Казанцев всем своим существом понял, что саперу неохота выходить вперед под огонь, и еще он понимал, что сейчас он может положиться ми этого парня как на самого себя.
И действительно, сапер вдруг побежал вперед, не сгибаясь, не наклоняясь. Он сделал несколько больших прыжков, обманув этим пристрелявшихся немцев, и рухнул на землю только за злополучным камнем уже около Фадейкина. Он быстро пополз вперед. Достиг Сухарева, схватил ящик взрывчатки, с силой рванул его вперед. Прополз еще два шага вперед, приподнялся на локтях, и затем голова его ударилась о бревно настила. Он достиг начала моста. Взрывчатка лежала рядом, на аршин не достигая настила.
«Так»,- сказал самому себе Казанцев и огляделся. Поблизости, за камнем, у своего пулемета лежал Белоцерковский.
- Прикройте меня огнем и в случае чего подожгите шнур, - приказал Казанцев и стал стягивать с себя шинель.
«Жалко, диссертацию не- пришлось окончить», - подумал он и вспомнил свой кабинет, и еще почему-то в памяти его встало, как он накричал зря на семилетнюю дочку Надюшку за то, что она на столе переложила его бумаги, и только после он спохватился, что переложил эти бумаги сам. Казанцев быстро снял шинель и посмотрел из-за камня вперед, соразмеряя лежащее перед ним пространство и усилие, которое он должен употребить, чтобы преодолеть его.
- Товарищ комиссар,- вдруг сказал Белоцерковский, отрываясь от своего пулемета, - я не могу вас прикрыть: у меня кончились патроны. А потом, комиссар дороже для армии, чем сапожник,-это моя профессия,-так что разрешите мне толкнуть вперед ящичек, - осталась пара пустяков, а вы здесь подождите.
Казанцев на мгновение задумался.
- Идите! - сказал он.
И Белоцерковский пополз быстро,. но умело. Около камня пуля пробила ему ногу. Казанцев слышал, как он вскрикнул, и сердце его сжалось. Он отвел глаза от Белоцерковского, но через мгновение снова взгляд его приковался к пулеметчику. Раненый Белоцерковский продолжал ползти вперед. Он уже миновал Сухарева, был рядом с сапером, взял ящик, когда новая пуля пробила ему правую руку.
Казанцев снова сквозь гул непрерывной стрельбы услышал, как Белоцерковский тонким голосом вскрикнул. И потом он увидел, как Белоцерковский левой рукой стал толкать ящик уже на мосту, по дощатому скользкому настилу, к распростертому поперек переправы немецкому автоматчику. За несколько секунд он продвинулся на два метра и успокоился. Он лежал теперь так естественно и просто, положив руку на голову, словно прилег отдохнуть на минутку, но теперь эта естественность показалась Казанцеву страшнее всего. Он услыхал приближающееся стрекотание немецких мотоциклистов и дрожащими руками, рассыпая спички из коробки, стал поджигать шнур.
От третьей спички шнур зажегся, и голубоватый огонек побежал по нему вниз. Казанцев, волоча за собой пулемет Белоцерковского, отполз подальше назад, прилег за камень и стал считать. Он знал, что шнур горит сантиметра два в секунду, однако прошло уже необходимых пятнадцать минут и по-прежнему слышна только стрельба, а взрыва нет. «Неужели погас огонь?» - с тоской подумал Казанцев.
«А вдруг перебили шнур?» - с замиранием сердца подумал он еще через минуту, и холодок пробежал у него по спине. И он снова начинает считать. Проходит еще невыносимая минута.
«Неужели же все пятеро погибли ни за что?» - думает Казанцев, и тошнота подкатилась к горлу. Еще минута, и еще минута.
Казанцев встал во весь рост. Он хотел посмотреть, что же там делается, на мосту, и вот тут-то произошло то, чего он жаждал всеми силами души. С грохотом взлетели вверх разбрасываемые взрывом доски настила. Со всех сторон доносились всплески от падения обломков дерева в воду. Сразу вспышка выстрелов с немецкого берега и темнота. Погасла осветительная ракета, но в последней ее вспышке Казанцев отчетливо увидел раздвоенный ствол ветвистой огромной березы на том берегу, на ветвях которой блестели от влаги крупные листья, и группу немецких мотоциклистов там, наверху, на крае дороги, где она начинает свой спуск к реке.
«Так»,-сказал он себе и, протягивая вперед руки, чтобы во внезапно наступившей темноте не наколоть глаза сучком или не стукнуться лбом о ствол, пошел туда, где лежали шинели его товарищей. Наклонившись над ними, он нашел шинель сапера, вытащил из нее связку бумаг, положил их в свою полевую сумку. Из кармана выпала книжка.
Снова зажглась ракета на другом берегу. Немцы проверяли, действительно ли взорван мост. Казанцев нагнулся, поднял книжку сапера. Это были стихи. Он раскрыл их и прочитал:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой...
Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.
Жена любила это стихотворение. И все же сейчас, всем сердцем помня о ней, он, читая эти строки, вспоминал простое лицо голубоглазого, русого Иванова, и как тот спокойно перематывает портянки, и как Фадейкин говорит: «Прощай, товарищ командир»,- крестится и снимает гимнастерку.
Казанцев повторил строки стихотворения, захлопнул книжку, сунул се в карман своей шинели и вышел на дорогу.
Навстречу ему подходили бойцы, девушка-военфельдшер.
Он увидел младшего лейтенанта Глебова и знакомого политрука Зайцева.
- Займите оборону у взорванной переправы,- приказал Казанцев Глебову.
- Осмотрите берег, - повернулся Казанцев к девушке-военфельдшеру,- там пятеро наших лежат, может, среди убитых есть и раненые.
- Иди, Маруся! - напутствует девушку Глебов.- Возьми с собой двух бойцов.
И Казанцев шагает по дороге. Он идет обратно, чтобы доложить комиссару опергруппы обстановку и сказать, что переправа взорвана. Фашисты остановлены. Фашисты не пройдут. Он с трудом передвигает ногами. Он чувствует страшную усталость и вместе с тем гордость за то, что совершили эти люди. Путь к городу, который внезапным ударом с незащищенного фланга хотели захватить фашисты, был закрыт. Время было выиграно. К месту подходили наши части.
