Философия и предназначение человека
Вопросительность философии связана с человеком - «что такое человек, что он философствует в недрах своего существа?» - задается вопросом М. Хайдеггер. Вопросительность философии связана с тем, что человек не завершен в своем существе. Сущность человека не является чем-то наличным. Он еще только призван стать человеком. Отсюда и вечная актуальность вопроса: «Что есть человек? Венец творения или глухой лабиринт, великое недоразумение и пропасть?» [13, c. 330].
Среди всех ответов, которые человечество пыталось дать на этот вопрос, замечательный русский философ С. Л. Франк выделил два основных течения - одно из них составляют те, кто, считая человека венцом природы, уверены, что он самостоятельно и окончательно может устроиться в мире, другое - те, кто, полагая его венцом творения, считают для него невозможным устроиться на земле своими человеческими силами так, чтобы это его устроило.
Первые полагают силу человека или в социальности, когда «большинство», «народ» или даже определенный класс оказываются источником истины в последней инстанции, - или в человеке как личности, вдохновенном одиночке, сверхчеловеке. Этот безрелигиозный гуманизм, по мысли Франка, разъедается изнутри неразрешимым противоречием. Признавая абсолютные ценности, он не может указать их основы, ведь ни коллектив, ни личность не могут быть источником абсолютного. Безрелигиозный гуманизм, обожествляющий человека в его природном существе, чтобы быть последовательным, должен был бы принять выводы имморализма [см.: 10].
В русской литературе дан тонкий и точный анализ следствий безрелигиозного гуманизма. «Бесы» Достоевского и глобальные реорганизаторы Андрея Платонова кончают одним: самоубийством, поскольку только оно может служить для них единственным доказательством силы и могущества человека, делающего его хозяином над собой и своей жизнью.
Христианская антропология признает незавершенность человека. Нося в себе Образ Божий, человек должен приложить личное усилие, чтобы в его жизни практически было воплощено его богоподобие. Образ дан ему даром, как талант, а приумножение таланта - дело его соратничества с Богом. Становление человеком - это дело спасения и святости.
Как понять незавершенность человека? Незавершенность ли это в каких-то деталях, в «количестве» человечности или в самом «качестве»? Характер этой незавершенности таков, что для того, чтобы просто оставаться человеком, длить свою человечность, человеку надо как бы рождаться заново. Любовь, свобода, любые человеческие состояния всегда в состоянии рождения, они не гарантированы никакими предшествующими заслугами.
Итак, вопросительность философии связана с не данностью, не наличностью мира как целого и вместе с тем с незавершенностью человека, с тем, что он не является готовой, завершенной сущностью.
Библейский Иов, вопиющий к Богу и готовый принять ответ только из первых уст, - символ безысходной вопросительности человека и того, что он не может жить не понимая. Понимание входит в человеческое предназначение. Но под пониманием мы не должны иметь в виду рассудочные акты познания. Вдумаемся в такую простую вещь, что понимать можно только самому. М. К. Мамардашвили сравнивает личный характер понимания с личным характером смерти. «Умирают ведь все, но в то же время смерть есть самое личное событие.
И только личное. В том смысле, что вместо тебя никто не умирает, умираешь только ты. И понимание - тоже совершенно личная и только личная вещь. Понять можешь только ты сам, за тебя понимать никто не может. Понимание всегда отмечено знаком индивидуального состояния» . Такое понимание происходит как событие - или не происходит, но оно не сводится к содержанию понятого.
Почему понимание входит в человеческое предназначение, что происходит с человеком, если он не понимает? Рассмотрим знакомый вам образ царя Эдипа. Эдипу было предсказано, что он убьет своего отца и женится на своей матери. Он делает все, чтобы избежать этого страшного предсказания, уходит из родного дома, покидает город. Но предсказание все же сбывается.
Эдип уже спит со своей матерью и уже убил своего отца, хотя не знает об этом. Все уже произошло, только увидеть это трудно. Но увидеть, понять, что на самом деле происходит, очень важно, потому что что-то от этого с тобой произойдет, это безнаказанно не пройдет. Но пониманию не помогают телесные глаза, которыми Эдип видит женщину, только духовным взглядом можно увидеть, что на самом деле она - твоя мать, а не женщина, с которой можно спать. Но тогда глаза не нужны, и Эдип ослепляет себя .
Этот миф показывает нам не просто трудность понимания, но и то, что если понимание не случается, человек не может полагаться на собственные решения, он только думает, что сам решает, а на самом деле им водит кто-то другой - неумолимая судьба, обстоятельства, рок.
Рассмотрим другой известный персонаж. Пусть это будет Дон Жуан - абсурдный герой А. Камю. Абсурдный человек не верит в глубокий смысл вещей, не верит в достижимость, а значит, и в существование - что для него одно и то же - смысла любви. Он, наподобие пушкинского Скупого рыцаря, копящего все новые и новые богатства, покидает женщину не потому, что больше ее не желает, а потому, говорит А. Камю, что он желает другую. Любит ли вообще абсурдный Дон Жуан хотя бы одну из своих возлюбленных? Или он любит свое жизнелюбие?
Скупой тоже любит сокровища, но больше он привержен собственной жадности. Вопрос в том, жизнелюбие и жадность к жизни - одно ли это и то же? Скупой не может выполнить свою любовь к сокровищам ни на одном из них, его жажда не утоляется, а только разжигается и влечет его к повторению. Неизвлеченность смысла превращает жизнь в дурное повторение того же самого. Общее между всеми возлюбленными Дона Жуана и всеми сокровищами Скупого рыцаря состоит в том, что извлечения понимания не происходит ни в одном случае, как если бы пить с каждым глот-ком хотелось все больше.
Понимание, о котором мы говорим, не является знанием чего-то внешнего, оно всегда является самопониманием. Марсель, герой романа Пруста «В поисках утраченного времени», любил Альбертину, эта любовь была мучительной, унизительной привязанностью, ведь Марсель мог ее любить только когда она ускользала, когда она его бросала. Причину того, что с нами происходит, мы обычно ищем в чем-то внешнем, например, причину наших чувств - в качествах объекта этих чувств.
Но понимание, что причина не в Альбертине, а в самом Марселе, в его идущей из детства боязни остаться одному, в его инфантильности, - освобождает от унизительной страсти, высвобождая радость.
Такое понимание - дело философии, понимаемой не как совокупность учений, а как реальная философия, как духовный поиск, к которому призван человек. М. К. Мамардашвили так писал об этом: «Философией в Прусте я называю некоторый духовный поиск, который проделывался Прустом-человеком на свой собственный страх и риск, как жизненная задача; не как рассуждение, не как построение эстетической или философской концепции, а как задача, которую древние называли «спасением» .
Понимание как спасение, как неотъемлемая часть и условие выполнения человеком своего предназначения, состоящего в том, что стать человеком ему всегда только еще предстоит, есть дело и задача философии. Рассмотрим теперь общественную пользу, общественное дело философии.
