Истоки философии и науки уходят в глубокую древность
Истоки философии и науки уходят в глубокую древность и переплетаются. Наука и философия в европейском смысле зарождаются в античности (около V в. до н. э.). Отличие теоретического знания, возникшего в Древней Греции, от знаний, выработанных другими древними цивилизациями, состояло в том, что именно греки стали понимать знание как точное и обоснованное.
Так, уже в Древнем Египте и Вавилоне были накоплены значительные математические знания; в Китае, давшем миру порох, компас, книгопечатание, механические часы, фарфор, бумагу, была разработана и применялась великолепная техника вычислений; в Древнем Вавилоне была создана развитая арифметика и астрономия, на основе которых составлялись календари и предсказывались разливы рек; но только грекам пришло в голову доказывать теоремы.
Таким образом, для греков имело значение только строгое решение, в то время как ни вавилоняне, ни египтяне не проводили различий между точными и приблизительными решениями. Практические науки Древнего Востока не задавались вопросами о причине наблюдаемых повторений и циклов в природе, для греков же вопрос о причине стал основным. Существенным условием, создавшим возможность возникновение науки в европейском смысле, явилось демократическое общественное устройство Древней Греции.
«Если философия действительно, как утверждают, берет начало в Греции, то это потому, - пишут Ж. Делез и Ф. Гваттари, - что в греческом полисе, в отличие от империй или государств, изобрели агон как правило общества «друзей» - людей, которые свободны, поскольку соперничают между собой (граждан). Такова ситуация, постоянно описываемая у Платона: когда любой гражданин на что-нибудь претендует, он обязательно встречает себе соперников, а значит, требуется умение судить об обоснованности претензий» [10, с. 18-19].
Вероятно, что на заре европейской науки требование обоснованности знания перешло в науку из гуманитарно-социальной сферы и превратилось внутри нее в требование «строгости». Для философии же было важно, что позиция друга-соперника всегда предполагает возможность иного - иного взгляда, иного мира, позицию Другого, благодаря которой только и возможно философское изумление.
Наука и философия в Древней Греции не были четко разделены и противопоставлены. С одной стороны, наука была умозрительной и многие свои открытия сделала не опытным, а умозрительным путем. С другой стороны, философия была зачастую философией природы, так, философов милетской школы называли фисиологами от греческого фьюсис - природа. Рассматривая первоэлементы-стихии, составляющие космос, эти философы опирались не столько на опыт, сколько на умозрение и миф, который они переосмысливали и рационализировали.
Античная наука, ставившая целью выяснение причин явлений, даже снисходительно оценивала практические знания как менее ценные. Платон писал: «Истинных астрономов признаю мудрецами, но к ним причис-ляю не тех, которые, подобно Гезиоду и другим сходным с ним звездочетам, хотят служить науке, наблюдая восход и закат светил, а людей, исследующих восемь сфер небесных и великую гармонию вселенной - единственный предмет, достойный и приличный для человеческого ума, просвещенного богами» [цит. по: 15, с. 50]. Не наблюдать, а созерцать за наблюдаемыми событиями космический порядок - вот ка-кова цель античной науки. Эта умозрительность, состоявшая в усмотрении причин явлений, а не в их описании, роднила древнюю философию и науку.
Второй важный признак теоретического знания состоял в отвлечении от временного и внимании к вечному: «Целью теоретического знания является истина, а целью практического - дело: люди практические даже и тогда, если они рассматривают, как обстоит дело, не обращают внимание на вечное, а (берут предмет) в (его) отношении к чему-нибудь в настоящий момент» [6, с. 39]. Таким образом, истина, которую искала наука и философия, должна была иметь характер вечности и безотносительности, в отличие от «мнений», всегда связанных с каким-либо практическими интересами.
Отделение науки от философии происходит по мере накопления опытного знания и переосмысления его роли. В XII-XIV вв. начало этой переориентации науки с умозрения на опыт связано с именем Роджера Бэкона (ок. 1214-1292). Он призывал исследователей опираться на опыт, наблюдение и эксперимент, а не на авторитет традиции (имелась в виду официальная церковная традиция аристотелевской физики и философии). Развитие опытного естествознания Нового времени продолжает формировать этот новый образ науки. Главным предметом этой науки была природа, понимаемая совершенно в ином ключе, чем понимали природу древние греки.
Для тех природа была одушевленным и одухотворенным Космосом, полным гармонии, населенным богами. Даже стихии - вода и воздух, земля и огонь - рассматривались ими не как естественное состояние вещества, а как божественные стихии-первоэлементы мира. В Новое время бурно развиваются опытное естествознание и практические науки, и особенное место здесь занимает механика как искусство изобретения «хитростей» для «обмана» природы. Теперь природа теряет свою божественность и может выступать как объект испытания, пытки, которая вынудит ее выдать свои тайны человеку.
Переориентация на «природу» как объект опытного естествознания был связан также с отказом от принципов аристотелизма с его разделением универсума на надлунный мир вечных сущностей и законов и текучий, изменчивый подлунный мир. Вопрос о «лунной грани» стал одним из ключевых в противоборстве двух способов мышления. Если нет «лунной грани», то небо становится доступным для эмпирических наблюдений, а в земной опыт вводится теоретичность и научная достоверность. Обнаруживается единство сей природы как предмета науки. Новая наука видит вещи «с точки зрения Вселенной», а не как неустойчивые, изменчивые явления подлунного мира. Видеть с точки зрения Вселенной - значит вычленить всеобщую форму процесса.
Такое видение было связано с глубинным преобразованием образа мысли и образа мира. Если для античного ума небесные движения являли непосредственное зрелище космического ума, то теперь небесные движения оказывались принадлежностью наблюдателя. А сам наблюдатель становился особым - не конкретным исследователем, связанным с каким-либо определенным местом космоса, а как бы надмирным, вездесущим.
Так родился новоевропейский субъект, пока еще не в форме философских концепций, а в качестве «встроенного» в новое, коперниканское, видение космоса. «Такую точку зрения можно занять только в мысли, как бы противостоящей вселенной в целом, - пишет А. В. Ахутин. - Легко узнать в этом вне-мирном существе „вещь мыслящую" Декарта, непротяженное Я познающего субъекта, „носящегося" над протяженностью объектного мира» [7, c. 233].
В отличие от умозрительной науки античности, которая «созерцала» мысленным взором всеобщий порядок, опытная наука должна была изобрести новое средство, соединяющее всеобщность умозрения и экспериментальность положительной науки. Таким средством стал искусственно-изолирующий, мысленный эксперимент. Мысленный эксперимент конструирует искусственные условия, в которых на предметы не действуют случайные и внешние факторы, вследствие чего непосредственный чувственный опыт лишается доверия (примером может служить система Коперника, ньютоновская физика), на смену ему приходит специально организованная экспериментальная деятельность.
Развивается теоретическое знание, основанное на эксперименте. Лидером здесь становится классическая механика, которая не только формулирует законы, но и выражает их на языке дифференциальных уравнений - математическом языке, на котором, как верили ученые этого периода, написана великая «Книга природы».
