Как дети нас учат

«05.04.1961 г. Оле 1 год 8 месяцев. Вот уже два-три дня Оля на наши просьбы отвечает невозмутимо:
— Ся-ас (сейчас)...— и обязательно медлит, не делает сразу.

Только спустя некоторое время я догадалась, что она точно копирует нас с папой. Слишком часто мы говорим:
— Сейчас, подожди немножко.
— Сейчас принесу...
— Сейчас приду, минуточку...

И вот результат. Надо посмотреть, как Ольгутка говорит свое «ся-ас» и нарочно медлит!
Придется отучиваться папе с мамой от своего возмутительного «сейчас».

25.10.1963 г. Когда Алеша был маленьким, папа мог давать ему такие уроки. Несет папа полные ведра с водой, а Алеша стоит на пороге в коридоре.

— Пусти меня, Алеша! — А Алеша ни с места. Папа начинает его обходить стороной но так, что немножко зацепит его ведром и чуть плеснет из ведра на него холодной водой. Алеша — в рев, но завтра он только увидит папу с ведрами, сразу без напоминания уходит с дороги.

Этот «способ» Алеша (4 года) усвоил и применил вчера к Оле. Папа увидел и ужаснулся: до чего же может быть безобразен «педагогический» (специальный) прием!

23.06.1963 г. У Алеши (4 года) появилось новое «а если».

— А если ты мне эту ложку не дашь, то я есть не буду, уйду и все...
— А если ты на меня наденешь рубашку, я с вами не пойду...
Все это рассчитано на утерю его как члена данного общества, что, по его представлениям, должно быть неприятно для этого общества. Что это? Чувство достоинства или себялюбие? Скорее — первое. А может быть, это и подражание взрослым?

19.06.1963 г. Сегодня я пришла с работы, вхожу в комнату: стоит высокий стул у турников и Тинь (2 года 8 месяцев) на турнике. Я убираю стул с дороги, а мой Тинек как расплачется! Горько, неутешно, с крупнющими слезами — и сказать даже ничего не может. Оказывается, он с большим трудом этот стул сюда поставил, затем влез на турник, а потом хотел на него же и слезть, а я его убрала!

Ему еще не хватает слов для выражения своих чувств (их и у взрослого не хватает) — и вот плач.
«Как реагировать на плач?» — размышляю я (в который раз!). Наказывать — преступно, потому что несправедливо.
Не обращать внимания очень обидно для малыша: у него неприятность, даже горе свое.
Отвлекать, как это делают (и успешно!) бабушки, тоже, по-моему, выход, удобный для взрослых, но вредный для малышей, так как не позволяет маленькому человеку самому как-то преодолеть в себе эту неприятность, пережить ее в себе, осмыслить ее по-своему.

Пожалеть («Ах ты, бедненький мой, ну иди ко мне на ручки!») и свалить вину на кого-нибудь («Ах эта мама, убрала Тинин стул, нехорошая такая!»)? Это несправедливо.
Утешать и задабривать («Ну, перестань, перестань! Ну что тебе хочется, хочешь конфетку? Хочешь книжку почитаю?») — значит потакать плачу, своеобразно одобрять плач — не годится! Но как же быть? Как выразить неприязнь к реву, но сочувствие и готовность понять и помочь малышу?
Видимо, именно так и лучше всего: неприязнь к плачу как к способу выражения чувств, но в высшей степени уважение к самим чувствам (тут тоже зависит от конкретной ситуации). Это я осмыслила и записала потом. А тогда я сказала горько плачущему Тнюшке:

— Тинек, ну совершенно не понимаю, зачем плакать,— говорю с досадой, с той, которую сама чувствую.— Ты хоть скажи, в чем дело, разберемся.
Тинек, всхлипывая, объясняет, из-за чего он плакал. Я стараюсь изо всех сил понять, что он хочет сказать, и вскоре становится ясно.
— А-а,— говорю я,— чего ж кричать? Я-то думала, что этот стул стоит на дороге и только мешает, а он, оказывается, тебе нужен.
— Нужен,— всхлипывает Тинек.

Я водружаю стул на место, и Тинек, удовлетворенный, слезает на него с турника: справедливость восстановлена.
Я, конечно, была довольна, что нашла хорошее решение да еще тут же, по свежим следам, успела подумать, осмыслить происшедшее. Если бы всегда так! В суете это часто не удается сделать. Однако, кроме нашей вечной занятости, есть еще причина плохой «успеваемости» родителей: мы следуем своим намерениям, а детей не слышим.
16.11.1962 г. Мама спешит на работу в библиотеку и зовет всех пить кофе. Папа и Алеша уже пьют кофе, а Тинь (2 года) увлекся, строит в мастерской на полу машину из деталей конструктора. Рядом он поставил трубу: вдавил алюминиевую трубку в остатки пластилина по полу — и получился бульдозер. Он так и не пришел пить кофе, только два раза приходил звать папу посмотреть, какая у него хорошая машина. Папа похвалил Тиня, а мама говорит:

— Ну кто бы из родителей допустил такое? Ребенок не слушается, не идет за стол, не ест и его не наказывают, а хвалят за хорошую машину.
— Да, мама, ни таких родителей, ни таких бабушек не найдешь. Затем, гордясь собой, мы решили так:
1. Ради еды (и другого НЕ дела) не отрывать от занятия, которым малыш увлекся.
2. Но и не ждать его всем — семеро одного не ждут.
3. Ни в коем случае не лишать его еды, то есть не наказывать его.
4. Но отдельно ребенку не подавать — пусть возьмет сам, не отнимая у других время.
От правил, конечно, могут быть отклонения, но изредка».

Результат этих «правил» оказался плачевен: к столу собрать всех одновременно стало у нас проблемой. Видно, надо было больше следить не за «правилами», а за тем, каковы их последствия. В самом начале легче все изменить, а потом... До сих пор расстраиваются наши хозяюшки, дожидаясь едоков, у которых, конечно же, «неотложные» дела. Ну как же: приготовить еду, накрыть на стол — ведь НЕ дело... А кажется, уж все старались предусмотреть.
Как-то мы с дочерью поспорили из-за... джинсов.

— Подчиняться моде унизительно! Ведь мода — это стандарт, шаблон, а свободный человек и в мелочах должен оставаться самим собой, потому что есть реальная опасность прийти от «все это носят» до «все так думают».

— Совсем наоборот! Когда я внешне не отличаюсь от других, я как раз и могу быть сама собой — никто «в душу не лезет» и не учит жить, понимаешь? Внешняя стандартность позволяет сохранить внутреннюю свободу.
Первое мнение — мое, второе — моей пятнадцатилетней дочери. Любопытно, правда? Я так ей и сказала. Но сразу не сдалась, попыталась настоять на своем.
И тут «появилась»Мэри Поппинс. Я вспомнила, как эта пунктуальная, строгая, сказочная няня, не терпящая никаких погрешностей в одежде и поведении, поражала своих воспитанников своим абсолютным пренебрежением к принятым условностям духовной жизни и исподволь внушала им: не отличайся внешностью от окружающих — будь как все, но внутренне не подчиняйся общепринятому слепо — будь самим собой. С Мэри Поппинс, конечно, не поспоришь: она всегда права и в отличие от нас, несказочных взрослых, знает великую тайну моды, о которой я и не догадывалась до разговора с дочерью.

Было у нас в семье время, когда все почему-то «заводились» по пустякам, раздражались, легко обижались друг на друга.
А почему, я никак не могла понять и очень расстраивалась. Помог разобраться в этом сын—ему было тогда всего лет десять-одиннадцать: «Знаешь, мам, ты мне говори заранее, что мне надо дома сделать, я все сделаю, но потом ты меня уже не трогай, а то всегда так не хочется бросать что-нибудь на самом интересном месте». Меня эта просьба насторожила и заставила понаблюдать за собой, за отцом, за всеми. И знаете, что я обнаружила? Мы действительно не давали друг другу покоя тем, что то и дело могли обратиться с просьбами, вопросами, разговорами к любому, независимо от занятий и дел каждого. Мы думали, что это хорошо, такая свобода и непринужденность, а получалась обыкновеннейшая бесцеремонность, бестактность. Она-то и раздражала нас все больше и больше.

Однажды старший. 14-летим сын, вспылил и, зло бросив на ходу: «Ничего ты не понимаешь!» — громко хлопнул дверью. Так у нас с ним случилось впервые. Часа два мы дулись друг на друга. Потом я позвала сына к себе и сказала (мне было это нелегко, поверьте): «Допустим, я что-то не понимаю, в чем-то не разобралась. Ну и что? Главное, я хочу разобраться и понять. Но мне трудно это сделать, если ты мне не поможешь. Неужели ты думаешь, что понять другого человека легко? Попробуй, например, понять меня сейчас». Он посмотрел на меня с некоторым удивлением и растерянностью. «Ты считаешь, что я должна понимать тебя с полуслова, а тебе самому это необязательно? Но ведь я тоже очень нуждаюсь и в твоем понимании, и в твоей... помощи». Голос под конец у меня предательски дрогнул, и я полезла в карман за платком. Мне действительно так нужна была сейчас его помощь!

Потом, много дней спустя, он признался мне: «Мам, в тот момент я как будто старше и сильнее тебя стал...» А года через два он сумел это чувство определить: «Когда начинаешь отвечать не только за себя, но и за других, вот тогда и становишься взрослым». Но для этого вовсе не обязательно ждать, пока у сына вырастут усы.

Я училась советоваться и с трехлетним сыном, и выслушивала мнение семилетнего, не обрывая его на полуслове, и поступала так, как предлагал сын-подросток,— потому и рос рядом друг.