Роман М.А. Шолохова «Тихий Дон» буквально произвёл фурор, и не только на родине, но и за рубежом
Сразу же появились рецензии на него, в которых отмечались грандиозность эпоса, реализм широкого полотна жизни, точные характеристики столкновения мировой истории и судеб простых людей. Стали публиковаться отклики, в том числе и в различных изданиях казачьей эмиграции. Особенно, и это нельзя не заметить, бывшие участники событий на Дону с той и другой стороны, отмечали язык произведения. С. Балыков, секретарь журнала "Вольное Казачество", отмечал: "В романе хорошо выдержан казачий язык, и для казачьей эмигрантской молодёжи он может послужить одним из ценных пособий для знакомства со своим языком, недавно прошедшим бытом и событиями тех дней…".
Литературоведы также говорили о "богатстве языка, разнообразии словарного состава, грамматических и фонетических средств", других языковых элементов.
Гораздо меньше, в том числе в статьях полных восхищения, о языке романа писали зарубежные литературные критики. Это было вполне объяснимо. Ведь при переводах, даже самых хороших и добросовестных, трудно было передать особенности своеобразного языка донских казаков, о котором в своё время А.С. Серафимович сказал так: "Образный язык, тот язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды".
Немного жаль иностранных читателей, но что поделаешь, если при всём старании переводчика они никогда не ощутят истинный колорит, окрашивающий происходящее при помощи таких слов как "любо", "жалюшка", "лазорик", "сотня", "юрт", "низы", или, к примеру, "типчаково-ковыльная степь"… А что говорить про переводы казачьих песен? Эта задача была и остаётся просто невыполнимой!
Тем не менее, роман, как многогранное произведение, имел полный успех и за рубежом. Он переведён на несколько десятков языков народов мира.
Трудности перевода, казалось бы, не затрагивали и не затрагивают российского читателя, особенно читателя донского. Но идёт время, многие слова художественной ткани романа переходят в разряд редких, "узко" диалектных, абсолютно не понятных современному читателю. Эта проблема была обозначена и раньше: ещё в довоенных изданиях М.А. Шолохов соглашался давать в сносках по ходу сюжета пояснения некоторым местным словам. В этом своеобразном "словаре" насчитывалось без малого 200 слов. Обращение к сноскам, конечно, замедляло такую немаловажную "составляющую" как темп чтения, но, видимо, обойтись без этого было просто невозможно, так как человек, не связанный с Доном, мог потерять смысловую нить того или иного предложения.
Конечно, некоторые критики предлагали автору кардинально уменьшить, сократить количество диалектных слов в романе. Но что бы тогда получилось? Здесь уместно привести монолог Ивана Аржанова из другого шолоховского произведения – "Поднятой целины": "Я пришёл и срезал одну ветку, чтобы сделать кнутовище… росла она, милая, тоже с чудинкой – в сучках, в листьях, во всей красе, а обстругал я её, эту ветку, и вот она… Поглядеть не на что!". Да, это был бы совсем иной роман.
Так что гораздо правильнее будет поддержать тех, кто, знакомясь с языком шолоховских героев, понимает: мы имеем дело с таким языковым богатством, которому завидуют и будут завидовать целые поколения у нас в стране и за рубежом! А тем, кто встретится с некоторыми трудностями в понимании казачьего диалекта, не грех обратиться к словарям и справочникам, которых теперь появилось довольно много.
Читайте и перечитывайте "Тихий Дон", приобщаясь к незабываемой речи ярких, самобытных персонажей!
А. Кочетов,
старший научный сотрудник музея-
заповедника М.А. Шолохова.
