Сказка о молодильных яблоках.

Круговорот событий и лиц. Если попал в воронку – может и утащить, засосать. Выплыть или утонуть? Руками работать надо. И ногами. А уж, как головой... Маленькому грузину, в силу обстоятельств и «токмо ради спасения больной Системы», чуть не пустившему под откос народонаселение России, приписывают слова: мол, две маленьких мышки упали в кувшин с молоком. Одна «!мишка!» лапки сложила и утонула, а вот другая – лапками била-била – кусок масла получился: встала на него и вылезла из кувшина. К слову, как нравится такое суждение: «Сталин не любил Мейерхольда, как режиссер режиссера». Ну, не знаю насчет мышек...
Но лично я - бился, как печенег. И что же? Где логическое окончание столь скверной истории, в коей я оказался милостью соседа-тихони. Кто бы мог подумать, что за образом толстячка-добрячка скрывается премерзопакостное создание!
В непогоду особо чувствуешь яростный строй жизни. Острее. Я не ищу дверь в лето. Почему-то живет неистребимая уверенность: пытаясь попасть в лето, обязательно окажусь в осени. Нет, не в той – золотой, «очей очарованье»… А в той поре, когда дуют ветры, вперемешку с колкой снеговой крошкой и дождем. Открыл дверь, а это оказалась вертушка.
Окрыленный любовью – пошлая фраза, с глубинным философским смыслом. Любовь и опасность – вот две вещи, которые помогают мужчине испытывать всю полноту этой жизни. Увы, острота и полнота любви недолговечны и требуют, словно проклюнувшийся росток, ежедневной работы: с великой осторожностью и тщательностью, с беспримерным спокойствием, гипертрофированным терпением, безграничной добротой. Узы брака связывают с любимым человеком, а затем превращаются в оковы.
Китаянка Маша, как никто иной, знала: теснота и бедность чайного дома могут отгородить ветхими стенами от сложной жизни и великого множества случайностей. И как верно подмечено, прелесть той чайной церемонии не в том, что именно в этот момент мы делаем, а как раз в том, что пока она длится, мы вообще не делаем ничего…
Да, я знал, что мне надо делать. Теперь я точно знал!
Пламенный революционер Аристарх Платонович спас от верной пули. Я сказал ему короткое слово: «Спасибо». Почему-то в тот момент других слов не нашлось. Вот так всегда бывает: когда нужны действительно хорошие проникновенные слова, их не оказывается.
Остановились у моей многоэтажки. Казалось, совсем недавно я по пожарной лестнице убегал... Наверное, я был прав, когда бросился в бега, вышагивал в неизвестность, рискуя свалиться на асфальт. Сейчас я знал, кто повинен во всем, что произошло со мной, с Машей и еще несколькими десятками людей, вовлеченных в круговорот событий.
Я набрал номер телефона.
- И хто там? – зевая, спросил ленивый голос.
- Гена, это Преданников.
- А-а-а, Женя, приезжай сдаваться. На Колыму в лагеря лучше попасть летом, а не зимой. Смотри – добегаешься, и придется акклиматизацию проходить в суровых условиях.
Я разозлился:
- Прекрати дурковать. Организуй две опергруппы и труповозку. На Степной, дом 43 – еще тепленький убийца девчонки из варьете «Интуриста»…
На другом конце Брылев протяжно свистнул:
- Застрелил при задержании, - хихикнул он. – Ты у нас уже настоящий специалист по убийствам, так сказать, при задержании.
- На этот раз - не моя заслуга. Но очень жалею, что сделал это не я. Скорблю и стенаю.
- Как я тебя понимаю...
- Кто бы сомневался... Теперь главное: хочешь лишнюю звездочку получить?
- А-то!
- Карьерист проклятый! Бери ребят и приезжай ко мне на квартиру.
- Гляди, парень, я доверчивый, но как бы «облома» не получилось.
Я прервал связь.
Прошло немного времени, и к подъезду дома подкатили две машины – убитый синий «Жигуль» и УАЗ «ПМГ». Бравые парнишки в количестве семи человек нарисовались в проеме двери. Мы с Машей вышли навстречу. Честно признаться, было паршиво сознавать: я претерпел многие лишения и тяготы прифронтовой жизни – и вот сейчас какой-либо оборотень в погонах пальнет из ствола в мою не слишком широкую грудь. Но, в конце концов, я неисправимый романтик, и хочется верить в чудо, как то – порядочность, чувство долга, и, конечно, прочие атрибуты, или – элементы служения великой Родине и народу. Если считать: все и вся – продажные, то остается только умудриться лечь на амбразуру так, чтобы не забрызгать кровью близких и дорогих тебе людей, или сдаться в психушку для прохождения усиленной психотерапии по воспитанию веры в светлое будущее человечества. Никто не пальнул-шмальнул...
Брылев поздоровался со мной за руку, глянул на Машу и восхищенно произнес:
- Ух, ты!
Я свернул конфигурацию из пяти пальцев и поднес к его носу. Бойцам это явно не понравилось. Он притворно вздохнул и пожал плечами:
- А я че-е… Я – ничего!
Я коротко и внятно постарался объяснить ситуацию.
- Да-а, - посочувствовал Брылев – ты же должен отлично сознавать, что злодей еще не изобличен. И то, что имеется, это, как говорится, косвенные улики, которые могут указывать на организатора и вдохновителя данного преступления. Тем более, главный свидетель мертв.
Я не стал сейчас вдаваться в подробности и афишировать, что страховочку – какую-никакую, я лично имею. И в той крайней ситуации в домике у кладбища зачем же было врать Николаю, который, как он думал, держал все козыри на руках и лишь не учел одного – есть же еще и «джокер».
Двери моей квартиры были опломбированы. Я с сожалением посмотрел на то место, где когда-то был замок, там зияла, как рана, дыра.
Маша точно знала свою роль. Кажется, и я все продумал, что буду говорить... Александр АТАСОВ

Сказка о молодильных яблоках.