Театр Сатиры помнит Спартака Мишулина
22 октября исполнилось бы 80 лет народному артисту России, пану Директору, Саиду из "Белого солнца пустыни" и лучшему Карлсону всех времен и народов Спартаку Мишулину. Мы публикуем одно из последних интервью Спартака Васильевича, которое он дал журналисту из Пятигорска Валерию Перевозчикову.
вопрос: Спартак Васильевич, я знаю, что ваши странствия начались в двенадцать лет...
ответ: Понимаете, это такая детская романтика: собирались ребята вдвоем, втроем и убегали из дома. Мы жили тогда в одном подмосковном поселке. Вы, наверное, знаете, что в пассажирском вагоне есть такой ящик для инструментов. Так мы выбрасывали и забирались в этот ящик. А там — пыль, грязь, мазут... Естественно, вываливались мы оттуда в Москве все грязные, голодные, холодные. А тут милиция. Узнавали, откуда мы, и отправляли обратно.
Был один случай... Мы убежали тогда вместе с Валей Гордоном, был такой друг у меня. Доехали до Москвы, и что-то завело нас в парк Горького. А в то время там была парашютная вышка. Может, и сейчас есть, не знаю. Парашют был закреплен на тросе, высота примерно метров двадцать пять. Как нас туда допустили, я до сих пор не пойму — все-таки пацаны мы были еще маленькие. Я прыгнул, что-то случилось, и парашют повис. Заело, наверное, этот трос, или я такой легкий был. Висел я часа полтора, пока все это ремонтировали. Люди кричали: "Мальчик, ты не волнуйся! Мы сейчас тебя опустим!" А мне было не страшно, даже интересно. А когда я собирался убегать, то оставил маме записку — уезжаю далеко, вернусь не скоро. Мама догадалась, конечно, что мы рванем в Москву, так что внизу меня встречала мама с милиционером. Опустился прямо к ней в руки.
в: Обошлось без ремня?
о: Мама меня никогда не била, но я видел, как она страдает, и это было самым сильным наказанием... Хотя убегать не перестал. Во время войны нас эвакуировали в город Дзержинск, под Горьким. И оттуда мы решили убежать на фронт. У нас образовалась такая компания — пять пацанов и одна девчонка. Мы ходили в тир, в общем, готовились воевать. Билеты в Москву тогда продавали только по паспортам с московской пропиской. У моей мамы осталась московская прописка. Я взял мамин паспорт — а там есть графа "дети" — и всех наших ребят туда вписал: Мишулин Спартак, Мишулин Петя, Мишулина Женя... Мы купили билеты, а вечером я паспорт положил обратно на мамину полочку. Действительно, доехали до Москвы, потом скитались по военным эшелонам, которые стояли под Москвой. Не повоевали, так хотя бы побыли с войсками. Потом вернулись в этих вагонных ящиках домой... А мама открыла паспорт и увидела, что у нее шестеро детей! Что тогда было!..
в: А в четырнадцать лет вы уже работали трактористом в Казахстане...
о: Да, я убежал в очередной раз из дома... А я с самого раннего детства мечтал быть артистом. И вот я в Москве вижу такой здоровенный плакат: "Прием в спецартшколу, принимаются мальчики, окончившие 6—7—8 класс". А я подумал, что эта аббревиатура расшифровывается так: "Прием в специальную артистическую школу...". Прихожу туда, а это оказалась артиллерийская школа, такие школы сейчас называют суворовскими училищами. Короче, меня не взяли. Я иду по Москве и вижу мальчишку в военной форме, который стоит и плачет... Я подхожу к нему и говорю: "Ты че плачешь?" — я тогда посмелее был, пошпанистее. Парень мне говорит: "Да вот, взяли меня в эту артиллерийскую школу, выдали форму, и сегодня нужно ехать в Анжеро-Судженск... А у меня мама одна тут..." — в общем, то да се — ехать он не хочет. Я говорю: "Давай я поеду". И мы прямо на улице поменялись одеждой. Я приехал на Казанский вокзал в этой форме, а там неразбериха — берут всех. И хотя у меня не было документов, мне сказали: "Ну давай! Поедем с нами!" Вот так я попал в Анжеро-Судженск, стал учиться. И там произошло это несчастье... Вы, наверное, знаете?..
в: Нет, нет, не знаю, расскажите, пожалуйста.
о: Я уже начал тогда пописывать — стишки, рассказы. Графоманство такое детское... Все время что-то писал. А бумаги не было. А тут выборы, и привезли нам портреты Сталина с надписью "Первый кандидат в СССР!". А на обороте-то — чистая бумага. И я один такой плакат свернул пополам, потом еще раз, и на этих четвертушках писал. За это меня взяли, судили и дали полтора года колонии. Хорошо, что не попал под трибунал, могли бы и расстрелять. Но мне, как малолетке, снисхождение вышло. Ну и в трудовой лагерь — а там лесоповал да МТС. Я спрашиваю: "А где лучше?" Мне объясняют: "Вот если бы ты был трактористом, там пайка хлеба 700 граммов, на лесоповале — 500, а на общих работах — 300... А ты что-нибудь можешь?" Ну, я нагло отвечаю: "Я могу трактористом". И меня отправили в тракторную бригаду. Там, конечно, сразу поняли, какой из меня тракторист, но все-таки взяли — прицепщиком. Были такие тракторы ХТЗ, старые, еле ползали. Их соединяли по два и по три, тогда они кое-как тащили плуг. А прицепщик сидит сзади, и когда переходят на новую борозду, он дергает за веревку — и лемеха плуга поднимаются из земли. А когда трактор развернется, прицепщик снова опускает плуг в землю. И длинная-длинная борозда — через все поле — можно было даже вздремнуть. А когда была борозда прямая, то тракторист давал мне порулить. Я был способный и быстро этому делу научился. Меня направили в Кемерово, там я окончил курсы и вернулся уже трактористом.
в: А как в шестнадцать лет вы стали художественным руководителем Дома культуры?
о: Значит, вернулся я в тракторную бригаду и сразу же стал заниматься в самодеятельности. У меня обнаружились льные способности, я организовал небольшой хор, потом стал делать какие-то небольшие постановки... А среди заключенных был один человек — у него была политическая статья, — который пел в моем хоре. Так получилось, что освобождались мы одновременно. И этот человек мне говорит, что у него жена — директор Дома культуры в поселке Брусово Калининской области, теперь Тверской. "Поехали со мной, будешь у жены художественной самодеятельностью заведовать". И я согласился. Тем более я еще пацан, а он здоровый мужик. С ним было как-то спокойнее. Он вообще меня опекал: я не пил, а спиться там было раз плюнуть. И не в какие такие компании не входил. Единственное — я в лагере закурил. И знаете, почему? Пока человек курит, ему разрешается отдыхать. Перекур — это железно! А тот, кто не курил, ишачил все время. Мы делали такие длинные самокрутки, которые дымили минут пять-шесть. Мало. И тогда придумали "козью ножку", то есть большую часть самокрутки загибали вверх... И эта "козья ножка" дымила уже минут пятнадцать, а конвоиры обязаны были ждать...
Короче, приезжаю я с этим человеком в Брусово, а там действительно приличный Дом культуры: сцена хорошая, и зал примерно на триста мест. И первое, что я там сделал, когда приехал, — вместе с моим другом отремонтировал дизельный движок, который сломался еще во время войны. И в этом небольшом поселке появился свет.
И вот ведь никто не знает — ведь я первый в стране после войны организовал агитбригаду! В одной газете как-то написали, и всё. А это был 1946 или 1947 год, и мы с этой бригадой ездили из села в село. Однажды приехали в крупный поселок Удомря. По тем временам там был очень хороший даже не Дом, а Дворец культуры: кирпичный, двухэтажный, с большим зрительным залом. В антракте ко мне подходит человек, до сих пор помню фамилию — Дюков, секретарь райкома партии. И говорит: "А вы не хотели бы поработать художественным руководителем нашего Дворца культуры?" Я, конечно, согласился. Потому что в те времена двухэтажное каменное здание — это была сказка. Вот так в 16 лет я стал художественным руководителем районного Дворца культуры.
в: И сколько вы там проработали?
о: Да года два, наверное, потому что наш Калининский областной театр объявил набор в свою театральную студию. Я поехал, все экзамены сдал — меня приняли. Но я думаю: чего это я буду учиться, когда работаю художественным руководителем Дворца культуры?! Правда, через год одумался и вернулся. Со второго курса я начал играть в театре. Первой моей работой был спектакль "Забавный случай" по Гольдони.
в: Сразу возникли роли комического плана?
о: Да. Вы знаете, когда я иду по улице, и на лице у меня ничего смешного нет, — люди все же улыбаются. Наверное, вспоминают мои роли. Скажем, пана Директора из "Кабачка" — собрание всех недостатков, какие могут быть у начальников. Прелесть "Кабачка", по-моему, была в том, что мы не вызывали у людей предынфарктных состояний. Это была теплая, семейная, домашняя передача.
в: А как вы попали в Театр Сатиры?
о: Туда меня два раза приглашали. Были такие драматурги —Дыховичный и Слободской. Наш калининский театр приехал на гастроли в Москву, Дыховичный и Слободской пришли на спектакль, посмотрели и стали сватать меня в Театр Сатиры. Худсовет во главе с Татьяной Пельтцер нашел меня вполне способным. И когда я уже собирался в Москву, мне наши артисты сказали: "Как приедешь, сразу требуй высокую зарплату, хорошую квартиру, все требуй!" Ну, я все потребовал. И благополучно вернулся в Калинин. А через год меня посмотрел Валентин Плучек, главный режиссер Театра Сатиры. И сделал предложение, от которого я уже не смог отказаться.
Валерий Перевозчиков
