Независимо от всякой чепухи

В «Третьяковке» открылась выставка Джеймса Уистлера - прораба живописи и любимого художника Оскара Уайльда.

В рамках празднования 150-летия Третьяковской галереи в здании Инженерного корпуса открылась выставка «Уистлер и Россия», осуществленная ГТГ вместе с Галереей Тейт, Британским музеем, Музеем Виктории и Альберта, Институтом Курто, музеем Метрополитен, нью-йоркской Публичной библиотекой, Институтом Карнеги, вашингтонской Национальной галереей и Британским советом.

Джеймс Эббот Макнил Уистлер (1834 - 1903), американец, проживший основную часть жизни в Великобритании, у нас сейчас подзабыт - к сожалению.

Ведь когда-то он оказал огромное влияние на нашу культуру, им восхищались Валентин Серов и художники «Мира искусства». Это подтверждают полотна отечественных классиков, которыми в ГТГ фланкирована живопись Уистлера, и можно обсуждать, кто лучше, Коровин или Уистлер, этот американский британец или Серов? Дискуссия - бессмысленна, так как не было бы Уистлера, то и «Ида Рубинштейн» Серова и его портреты царской фамилии вряд ли случились бы.

Уистлер связан с Россией и биографически. В 1843 году его отец, военный инженер, был приглашен в Петербург на строительство Николаевской железной дороги, где провел с семьей несколько лет.

И юный Джеймс Эббот первые уроки рисунка и живописи получил в Академии художеств. Вернувшись на родину, он попробовал вслед за отцом сделать карьеру военного инженера, но она не заладилась. Из академии Вест-Пойнт был вынужден уволиться за неуспехи в химии и других точных науках. В 1855 отправился в Париж, где жил до 1859, когда окончательно обосновался в Лондоне - время от времени предпринимая далекие путешествия (в 1866 совершил плавание вдоль атлантических и тихоокеанских берегов Южной Америки).

В Париже свел дружбу с Фантен-Латуром и Курбе, которому сперва подражал, и с импрессионистами, мощно подействовавшими на него. Но постепенно Уистлер начал искать собственный путь, существенно отличавшийся от того, по которому шли Мане, Ренуар и Писарро. Важнейшими ориентирами для него стали Рембрандт и Веласкес - но и японская гравюра. Он уходил от ярких цветов, стремясь к почти монохромной сдержанности. Его живопись становилась все более замкнутой на себя самое и сверх-эстетской. Недаром впоследствии он стал любимым художником Оскара Уайльда.

Уистлер писал в одном из своих эссе: «Искусство должно жить само по себе, независимо от всякой чепухи, не смешиваясь с совершенно чуждыми ему чувствами вроде благочестия, жалости, любви, патриотизма и всего такого. Оно должно восприниматься непосредственно, зрением и слухом. Именно поэтому я и называю свои работы »аранжировками« и »гармониями«.

Эстетический радикализм Уистлеру даром не сошел.

В 1877 г. тогдашний властитель мыслей художественный критик и теоретик Джон Рескин написал про его картину »Ноктюрн в черном и золоте: падающая ракета«: »Он плеснул из ведра краской в лицо публике«. Художник возмутился, подал на Рескина в суд за оскорбление. Процесс он в конце концов выиграл, но, чтобы расплатиться с адвокатами, пришлось продать дом и коллекцию антиквариата.

А по поводу картины »Аранжировка в сером и черном: портрет матери художника«, шедевра Уистлера, потом многие возмущались: до какой же степени надо быть бесчувственным, чтобы собственную мать использовать как материал для колористических упражнений?

Скоро, впрочем, Уистлер стал одним из самых успешных художников Британии и родной Америки, был увенчан наградами и почестями, принят в самых высших кругах общества.

А в 1890 суммировал свои эстетические и общественные взгляды в сборнике эссе с ясным названием »Благородное искусство наживать врагов«.

Сегодня искусство Уистлера вряд ли может у кого-то вызвать раздражение. Мы столько повидали, что оно воспринимается как полностью умиротворенное. Но восхищение оно вызывает. Его пейзажи и портреты, эти »симфонии«, »гармонии«, »аранжировки« и »ноктюрны» - примеры удивительного владения колоритом и линией. То, как он играет тончайшими оттенками цвета и тона, насколько уравновешенно и одновременно рискованно строит композицию, – поражает. Да, иногда есть смутное желание обвинить его в излишней, слишком холодной стильности, но и оно уходит, когда пристальнее смотришь на то, как сделано. За безупречным техницизмом просвечивает что-то неопределимое и очень важное.

Независимо от всякой чепухи