У римлян погребальные обряды этрусков превращаются в кровавую бойню.

В конце III в. и на протяжении II в. до Р.Х. жертвенные бои в честь покойных все чаще становились желанным событием в однообразной жиз­ни их родственников, да и остальных римлян.

Виной тому была родовая знать и просто богатые люди, ко­торые не могли устоять перед искушени­ем превратить похороны и жертвенные бои в демонстрацию собственного могу­щества и богатства. О том, как развивались события, мож­но судить по числу гладиаторов, кото­рые участвовали в боях.

В 216 году на поминках по консулу Марку Эмилию Лепиду сражалось уже в семь раз больше смертников, чем полвека на­зад, а именно - 44 гладиатора. А шестнадцатью годами позже, в 200 году, в память богача Марка Валерия Левина одновременно билось уже 25 пар.

В 183 году родственники верхов­ного жреца Публия Лициния Красса побили и этот рекорд: в его память пошли на смерть не менее двухсот гладиаторов.
 
Это предопределило все дальнейшее развитие гладиаторских игр: они ста­новились многодневными, привлекали все больше посторонней публики. Ра­зумеется, любопытные собирались не для того, чтобы отдать покойному последнии долг, а потому, что не желали пропускать волнующее кровавое зре­лище, которое предлагалось бесплат­но. С увеличением числа зрителей из­менился и характер обряда.

Там, где прежде молчали и благоговейно на­блюдали за «битвой у одра» родствен­ники и друзья покойного, теперь цари­ла суета, люди приходили и уходили, слышались одобрительные или пре­зрительные возгласы, даже смех, если кто-то из бойцов, по мнению зрите­лей, делал неудачный выпад. Одним словом, человеческие жертво­приношения в честь усопшего посте­пенно превращались в народное уве­селение.