Куницы. Стопоходящие или барсучьи (Melidae). Барсук.

Вторая группа куниц, стопоходящие, или барсучьи (Melidae), соединяет в себе неуклюжих, угрюмых животных из всего семейства, часто издающих сильное зловоние.

 

Характерным представителем их является барсук (Meles taxus), достигающий в длину 93 см, из которых 18 приходятся на хвост; туловище его—короткое, толстое, крепкое; шея толстая, длинная голова оканчи_вается рылообразно заостренной мордой, уши—маленькие; зубов—36, причем замечается притупление плотоядных. Животное покрыто густой грубой шерстью, жесткой почти как щетина; окраска ее на спине представляет смешение серовато-белого и черного цвета, так как отдельные волосы около корня желтоваты, в середине черны, а на конце—серо-белы. Голова белая, с темными полосами по бокам; самки—светлее.

 

За исключением Сардинии и севера Скандинавии, барсук распространен по всей Европе, а также в Азии, от Сирии до Японии и по Сибири до Лены. Проживает он уединенно в норах, которые вырывает своими крепкими когтями на солнечной стороне лесистых холмов или по овражкам в лугах, снабжая 4—8 выходами и уютно устраивая внутри: здесь всюду царит чистота и опрятность. Ходы его имеют 4—5 сажен в длину, а самое логовище лежит иногда на расстоянии 2—3 сажен от поверхности земли.

 

Движения барсука медленны и неуклюжи; на ходу он волочит ноги и переваливается; самый быстрый бег его совершается так медленно, что хороший ходок всегда может догнать его. Общее впечатление, производимое этим животным, своеобразно: сначала можно подумать, что видишь перед собой скорее свинью, чем хищное животное; свинью же напоминает и хрюканье барсука.

 

Пищей барсуку служат весной и летом преимущественно корни, насекомые, улитки и дождевые черви, а при случае также молодые зайцы, птичьи яйца, птенцы, медовые соты; осенью же он питается упавшими с деревьев плодами, не пренебрегая и мышами, кротами, лягушками, змеями и пр. Иногда барсук таскает с дворов домашнюю птицу, но в общем польза, приносимая им истреблением вредных насекомых в лесу, гораздо больше вреда, который наносят его хищнические инстинкты. В норах приготовляются им небольшие запасы на зиму.

 

В Восточной Сибири, по словам Радде, барсук гораздо бесстрашнее и кровожаднее: там он нападает на телят и этим часто наносит большой вред поселянам.

 

До наступления зимних холодов барсук, устроив в своем логовище мягкое ложе из листьев, свертывается, ложится на брюхо, просовывает голову между передними лапами и предается спячке. Однако, подобно медведю, спячка у него часто прерывается, особенно в теплую погоду; он просыпается и часто выходит наружу. Окончательно просыпается он весной, исхудалый, как щепка, хотя осенью залегает обыкновенно с круглым брюшком.

 

Детеныши являются слепыми в начале марта; мать нежно заботится о них, добывая им пищу, пока они не подрастут, обыкновенно до осени, когда маленькие начинают вести самостоятельную жизнь. Любопытно, что для поддержания чистоты и опрятности в своем гнезде самка вырывает неподалеку особую нору, служащую для маленьких местом для исполнения их нужд, а также для склада отбросов пищи и т. п.

 

Барсукам ставят разного рода ловушки, выкапывают из нор и выслеживают при помощи такс. Раненое животное отчаянно защищается когтями и зубами. Иногда бывает и так, что к раненому барсуку подоспевает на помощь его товарищ. Об одном таком случае рассказывает лесничий Мюллер. Однажды вечером, в октябре, он подстрелил барсука, отошедшего от своей норы всего на несколько шагов. Животное стало кататься по земле, издавая жалобные стоны, которые, по-видимому, имели целью вызвать участие товарища, оставшегося в норе, так как лесничий не успел еще подбежать к своей добыче, как из норы выскочил другой барсук, схватил раненого и скрылся с ним в глубину.

 

Чтобы убить барсука, достаточно ударить его по носу, между тем как самые жестокие удары по другим частям тела, по-видимому, совершенно нечувствительны для него.

 

Барсуки, пойманные старыми, оказываются пренеприятными животными, ленивыми, злыми и совершенно непригодными к приручению. Напротив, пойманные молодыми, особенно вскормленные исключительно или преимущественно растительной пищей, становятся ручными и следуют за воспитателем, как собаки.

 

«Весьма занимательно,—говорит фон Пиотровский,—смотреть на игры ручных барсуков в светлые, теплые ночи. Они лаяли, как собаки, бормотали, как сурки, нежно обнимались, как обезьяны, и принимали тысячи поз. Если по соседству околевала овца или теленок, то барсуки первыми оказывались на падали и затем в свое жилище, за четверть мили, утаскивали такие большие куски мяса, что приходилось удивляться. Самец редко отдалялся от норы, откуда выгонял его разве один голод, а самка следовала за мной во время моих прогулок».

 

 О другом, вполне одомашненном барсуке, Людвиг Бекман пишет: «Каспар,—как звали его,—было весьма честное, хотя несколько неуклюжее животное. Жить в мире он желал со всеми, но так как шутки его бывали очень грубоваты, то часто возникали недоразумения, за которые он и платился. Часто он любил играть с собакой, ловким, понятливым лягашем... Барсук, тряхнув головой, как дикий кабан, со всех ног несся на стоявшую шагах в 15 собаку и, пробегая мимо, ударял головой противника. Собака же после этого красивым прыжком перескакивала через барсука и убегала в сад. Если тому удавалось поймать ее, то начиналась возня, никогда не переходившая, впрочем, в драку. Если при этом барсуку приходилось плохо, он без оглядки отбегал назад, фыркая и дрожа, выгибал спину, топорщил волосы и, наподобие надувшегося индейского петуха, наступал на собаку; затем мало-помалу надутость и ощетинившиеся волосы пропадали, а после нескольких помахиваний головой и самоуспокоительного похрюкивания («ху, гу, гу»), барсук снова начинал прежнюю забаву».

 

Польза, приносимая убитым барсуком, довольно значительна: его мясо слаще свиного; непроницаемая для воды, прочная шкура идет на обивку сундуков и пр.; из длинных волос выделывают щетки и кисти; жир употребляется как лекарство и как пищевой продукт.