Половцы. Возобновление походов на Русь.

Три года печенеги не ходили на Русь, а в 996 г. вновь началась изнурительная борьба русских со степью. Летописец об этих последних годах первого тысячелетия написал: «Рать велика беспрестани». Судя по летописным сообщениям, печенеги подходили к како­му-либо, видимо, заранее намеченному городку, брали его, грабили окрестности и отступали с полоном в степь. Ни­каких особых приспособлений для взятия стен у них не было, поэтому они, как правило, брали измором (как еще при Ольге и Святославе хотели захватить Киев). В лето­писи сохранился интересный рассказ-легенда об осаде печенегами Белограда (ПСРЛ, II, с. 112—114).

 

Когда на­чался «голод велик в граде», белоградцы придумали хит­рость — из последних запасов, собранных со всего города, наварили бочку киселя и бочку сыты и вставили их в специалыю выкопанные колодцы, а затем пригласили 10 лучших мужей печенежских в город и угостили их едой из колодцев. Изумленные печенеги убедились, что горожане их не обманывают, утверждая, что имеют «кормлю в земле» и что осада им не страшна — стойте хоть десять лет и губите себя, говорили белоградцы. Печенежские ханы, испробовав киселя и сыты, приказали отойти от города — «восвояси идоша». Однако такие «хорошие концы» случались редко — обычно городки го­рели, люди угонялись в рабство, пашни вытаптывались. Поэтому князь Владимир всемерно стремился поддержи­вать мир. В первые годы XI в., уже упоминаемый нами епископ Бруно, проследовавший через Русь в землю пе­ченегов, «от лица русского князя заключил с печенегами мир». Русский князь обещал при этом выполнить ряд требований степняков и «дал в заложники мира своего сына». В чем состояли требования — можно только дога­дываться. Видимо, печенеги, как обычно, требовали от­купов, а вот заложником был, очевидно, нелюбимый сын Владимира — Святополк. Не случайно именно Святополк воспользовался помощью печенегов в борьбе за отцовский престол после смерти князя Владимира. Четыре года пе­ченеги, участвуя в смуте, грабили и разоряли Русь. В 1019 г. Святополк последний раз пришел с печенегами «в силе тяжьце» (ПСРЛ, II, с. 131). Ярослав Мудрый, утвердившийся на киевском столе, собрал свои дружины и вышел навстречу: «К вечеру же одоле Ярослав, а Свя­тополк бежа...» Поражение печенегов в этой битве было настолько серьезным, что в начале княжения Ярослава напор печенегов значительно ослабел. Русские не замед­лили воспользоваться передышкой, и в 1032 г. «Ярослав поча ставити городы по Реи». Таким образом, Русь заня­ла территорию, долгое время остававшуюся нейтральной зоной, отделявшей ее границы от кочевой степи.

 

Пытаясь сохранить славу непобедимых и страшных врагов, печенеги предприняли отчаянную попытку сокру­шить или хотя бы временно ослабить Русь. Для этого и был ими организован поход на Киев в 1036 г. Ярослав, бывший тогда в Новгороде, поспешил вернуться в свой город с сильной варяго-словенской дружиной. Очевидно, понимая все значение предстоящей битвы, Ярослав тща­тельно подготовился к ней. Выйдя тремя полками из го­рода, русские войска сшиблись с печенегами на том месте, где во время составления летописного свода стоял уже Софийский собор. «...Бе бо тогда поле вне града»,— писал летописец. «И бе сеча зла и одва одолев к вечеру Ярослав. И побегоша печенезе роздно и не ведахуся камо бежаче и овии бегающе тоняху в Ситомли, иней же во ипех реках и тако погибоша, а прок их прибегоша и до сего дни» (ПСРЛ, II, с. 138—139). Блестящая и полная победа Ярослава фактически уничтожила печенежскую опасность.

 

Однако имя печенегов и в дальнейшем не исчезает со страниц различных (разноязыких) средневековых руко­писей. Мы также не раз вернемся к ним в нашей книге. В восточноевропейские степи в начале XI в. хлынули новые кочевые орды, именуемые в русских летописях торками, в византийских хрониках — узами, а в восточ­ных сочинениях — гузами. Гузы изгнали печенегов с их прежних становищ и кочевий и побудили искать новые земли на западе. Следует сказать, что гузы сразу же после завоевания ими заволжских степей стали проявлять активный инте­рес к своему основному западному соседу — Хазарскому каганату. Сохранились известия, что уже в середине X в. они грабили каганат, переходя через Волгу зимой по льду.

 

В тяжелый для хазар год похода Святослава (965) гузы также не замедлили присоединиться к русскому успеху и пограбить обессиленное государство. На границе домена Хазарского кагана в торговом го­родке-крепости Саркеле еще в конце IX в. поселились печенежские наемники, образовавшие кочевнический гарнизон крепости. В него постоянно вливались выходцы из гузских орд, просившие покровительства и защиты в Саркеле. Этот печенего-гузский гарнизон продолжал функ­ционировать и после взятия Саркела Святославом и пре­вращения его в русский степной форпост Белую Вежу {Артамонов, 1958). Так постепенно близ Саркела — Бе­лой Вежи вырастало новое политическое образование: печенго-гузская орда. Рядом с городом возник кочевниче­ский печенего-гузский могильник.

 

Члены орды были связаны между собой не кровнородственными отношения­ми, а административной властью, которой сначала был хазарский правитель Саркела, а позднее — глава ос­тавленных Святославом в крепости русских дружин­ников. Этот пример хорошо иллюстрирует факт постепенного проникновения гузов в южнорусские степи. Очевидно, отдельные их соединения и кочевья могли довольно свободно передвигаться по печенежским владениям. В 985 г. они заключили союз с сыном Святослава — Владимиром и ходили с ним и его дядей Добрыней в поход на болгар. О том, какие это были болгары, существует несколько суждений. Одни считают, что Владимир традиционно ходил на дунайских болгар (как его отец и дед), другие полагают, что этими болгарами были так называемые внутренние, или «черные», болгары, жившие, по мнению большинства исследователей, в крымских степях, третьи отождествляют этих болгар с волжскими. Мне представ­ляется наиболее вероятной последняя гипотеза. В то вре­мя Волжская Болгария стала достаточно сильной и бога­той державой.

 

 Находясь в тылу у Руси и к тому же пере­крывая волжский торговый путь, соединяющий страны севера и востока, она начала серьезно мешать молодому, набиравшему силу Русскому государству. Умный и дея­тельный князь Владимир в начале своего княжения дол­жен был подумать о противнике, действительно достав­лявшем ему беспокойство {Артамонов, 1962, с. 435). Сохранились сведения, что он в 90-х годах дважды ходил на Волжскую Болгарию. Что же касается этого похода, то есть данные говорить о том, что после Болгарии Вла­димир двинулся на хазар «и на Козары шед, победи а и дань па них положи» (ПВЛ, I, с. 59).

 

Предположить, что в один год русичи могли совершить два таких сложных похода (тысячекилометровые переходы), невозможно. Все это позволяет со значительной долей вероятности считать, что Владимир с Добрыней в 985 г. направили удар именно па Волжскую Болгарию. Косвенным подтверж­дением этому служит и то обстоятельство, что в походе принимали участие гузы (торки). О существовании каких-либо заметных их соединений среди западных печенегов в X в. мы ничего не знаем. Вряд ли кочующие у Волги гузы могли участвовать в походе на Дунай.

 

На Волжскую Болгарию «торъки берегомъ приведе на конихъ» (ПСРЛ, II, с. 71), т. е., видимо, они поднялись по берегу Волги вверх (примерно на 300 км севернее своих кочевий), а Владимир двигался на Волгу по Оке на ладьях. Как бы там ни было, ясно, что для воссоединения с русской дружиной торки должны были пересечь земли одного из печенежских владений, видимо Талмат. Болгары были разбиты совместными усилиями рус­ских и торческих полков. Далее они вместе добивали ха­зар и, по-видимому, хорошо обогатились в этом походе. После этого успешно проведенного совместного мероприятия торки, очевидно, продолжали сношения с Русью. В русские города приходили служить выходцы из торче-ских кочевий так же, как приходили они ранее в Саркел и другие хазарские города.

 

Служили они, как правило, за хорошую мзду: их при­влекали хозяева, которые больше платили или в данный момент находились на выгодных политических позициях. В обратной ситуации, как и любые наемники, они пере­ходили на сторону сильнейшего. Так, известен факт, что торчин был поваром у юного муромского князя Глеба Владимировича, но переметнулся к захватившему киев­ский стол Святополку и по приказанию последнего заре­зал своего бывшего хозяина. Сообщение в летописи об этом событии интересно еще и потому, что торчин посту­пил в свиту к князю одного из крайних восточных рус­ских княжеств. Это может быть дополнительным свиде­тельством того, что даже в начале XI в. (убийство про­изошло, как известно, в 1015 г.) торки-гузы кочевали еще, видимо, в восточных регионах восточноевропейской степи.

 

Примерно в это время в гузских ордах, кочевавших в приаральских степях, началось так называемое движение Сельджукидов. Гузы, пройдя через пустыни и оазисы Средней Азии, захватили Переднюю Азию и образовали турецкую империю Сельджуков (Гордлевский, 1960). Гузы северного потока намеревались пройти через южно­русские степи и в Византии соединиться с основными си­лами Сельджуков, напиравших на Византийскую импе­рию с юга. Печенеги неизбежно попадали в это мощное движение — одни примкнули к нему, другие были унич­тожены. С русскими дружинами торки старались не стал­киваться: во-первых, потому, что русские земли лежали в стороне от их пути (они шли по степям); во-вторых, торкам выгодно было добрососедство, так как они берегли силы для войн с империей.

 

Тем не менее русские князья Изяслав, Святослав и Всеволод (сыновья Ярослава, так называемый триумви­рат), очевидно, поняли опасность, которая грозила бы Киеву в случае соединения торческих отрядов е Сельд­жуками и гибели Византии. К тому же, надо думать, ви­зантийские политики употребляли все силы для того, чтобы втянуть Русь в борьбу с гузами-торками. Харак­терно, что первым князем, выступившим в поход против торков, был Всеволод Ярославич, женатый на «царице грекине», т. е. византийской царевне. В тот год (1055) торки, вернее, какая-то их орда подошла слишком близкок границе Руси — устью реки Сулы, где стоял уже рус­ский городок Воинь. Орда встала там на зимовье, что, естественно, не могло понравиться жителям городка, по­скольку торки обычный зимний недостаток кормов пыта­лись восполнить грабежом русских поселков. Вот на этих-то торков и обрушился князь Всеволод. Торки были побеждены и отогнаны в степи. А через пять лет после этого небольшого похода, в 1060 г., все три князя триум­вирата и еще полоцкий князь Всеслав «совокупивше воя бещислены и поидоша на коних и в лодьях бещисленное множьство на торкы». Услышав о надвигающихся па степь русских полках, торческие военачальники не реши­лись принять битву и отступили в глубь степи. Далее ле­тописец кратко и очень выразительно рассказывает об их судьбе: «...помроша бегающе... овии от зимы, друзии же гладом, инии же мором...» (ПСРЛ, II, с. 152).

 

Действительно, после этого торки уже не упоминались в легописях в качестве самостоятельной политической силы. Однако, как и печенеги, торки не были уничто­жены полностью. Подавляющее большинство оставшихся в степях торков вместе с печенегами подкочевало к гра­ницам Руси и перешло на службу к русским князьям, за которую им были выделены земли для кочевок на по­граничных со степью землях. Поиски сильных покровителей были совершенно необ­ходимы обоим народам потому, что с востока в восточно­европейские степи прихлынула уже новая кочевая волна, мощью превосходящая две предыдущие. Этой новой си­лой были половцы, впервые подошедшие к юго-восточной границе Руси летом 1055 г. Об этой первой встрече рус­ский летописец написал вполне доброжелательно: «При­ходи Блуш с половци и створи Всеволод мир с ними и возвратишася (половцы.— С. П.) восвояси» (ПСРЛ, II, с. 150). Так открылась новая страница совместной исто­рии кочевой степи и Руси.