Экономическое развитие Поросья.

Все этнические процессы протекали в теснейшей взаи­мосвязи с экономическим развитием и социальными изме­нениями. Мы уже говорили, что с самых первых лет появления орд торков и печенегов в пределах русского пограничья кочевники вынуждены были резко изменить свою экономику, фактически перейдя от кочевания к оседлому пастушеству.

 

Однако как в военной организа­ции своих полков (всадники, лучники и пр.), так и в эко­номике и быту сохранялись прежние, выработанные сто­летиями традиции кочевничества. Под 1155 г. в рассказе летописца о борьбе Изяслава и Юрия за Киев черпоклобуцкие воины начали беспокоиться о безопасности остав­ленных ими на Роси семейств и поэтому все они, вполне соглашаясь сложить головы за Изяслава и его родню, решительно заявили, что желают забрать «веже свое, и жены свое, pi дети свое и стада своя и што своего все­го, пойдем же к Киеву» (ПСРЛ, II, с. 427), т. е. под за­щиту и под покровительство русских войск и города, И действительно, пришли в окрестности Киева «с вежа­ми и со стады и скоты их многое множество, и великую пакость створиша ... манастыри оторгоша и села пожгоша и огороды вси посекоша» (ПСРЛ, II, с. 428).

 

К со­жалению, все это было неизбежно — семьи должны были жить, жечь костры и, главное, пасти скот. Это довело го­род до бедственного положения, но Изяслав благодаря скоплению разнообразных и многочисленных войск во­круг города одержал победу над Юрием, приведшим к Киеву половцев, которые даже «по стреле не пустили» и бежали в свою степь. Насколько известно из летописи, несмотря на несомненную помощь черных клобуков свое­му сюзерену, более такой дорогостоящей для киевлян ошибки киевские князья не допускали. Очевидно, в слу­чае опасности черные клобуки поступали обычно так, как в И 50 г., а именно «жены своя и дети своя в горо-дех затворите на Поросьи, а сами приехаша к Изя славу всеми своими силами» (ПСРЛ, II, с, 400).

 

Оба эти сообщения интересны тем, что они свидетель­ствуют, во-первых, о сохранении первичных бытовых форм существования (в вежах со стадами) и, во-вторых, о несомненном появлении и активном использовании оседлых укрепленных поселков (городков), т. е. о появ­лении какой-то оседлости.

 

С каждым годом все более и более крепли их связи с русским пограничным населени­ем. В Поросье начал складываться быт, характерный впо­следствии для казачества. Мужчины были всегда готовы к военным походам, на женщинах же фактически дер­жалась вся экономика, а дети (мальчики) сызмальства воспитывались в духе удальства и всадничества. Связи с русским населением выражались прежде всего в обмене продуктами, получаемыми с основной отрасли экономики (скот меняли на хлеб). Кроме того, из русских городов в вежи шли некоторые предметы ремесленного производ­ства, особенно часто гончарного. В печенежских и торче-ских погребениях Поросья нередко попадаются обычные русские горшки. Безусловно, помимо предметов матери­альной культуры, «экспортировалось» в Поросье и христианство, однако здесь, среди сплоченных в единый, крепко связанный традициями союз, оно просачивалось тонкими струйками.

 

Об этом свидетельствует устойчиво языческий погребальный обряд, которого придержива­лись поросские пастухи вплоть до монголо-татарского на­шествия. Иначе обстояло дело с пограничным населением Чер­ниговского и Переяславского княжеств. Кочевники раст­ворились в русском окружающем населении значи­тельно больше: археологически уловить их не удается. По-видимому, подавляющее большинство торков и коуев приняли христианство и их погребения ничем не отлича­лись от русских и располагались на общих кладбищах. Так было, например, на кладбище около Белой Вежи (на Дону), где погребения кочевников помещены среди хри­стианских беловежских и также были христианскими (иначе их не позволили бы совершить на христианском кладбище).

 

Интересно, правда, что, видимо, на всякий случай в одну из могил сунули стремя, в другую (в за­сыпку) — голову коня, в третью — ноги коня и кое-ка­кие вещички и т. д. Вероятно, и на границах Руси недав­ние кочевники, хороня своих родственников, делали то же, но христианские кладбища обычно не раскапывают­ся, и поэтому обнаружить аналогичные следы язычества в христианском обряде археологи не могут. Связанные крепкими вассальными отношениями с феодальным государством, черные клобуки сами быстро феодализировались. Основу их общества у них составля­ла большая семья (аил), называемая русскими летопис­цами чадью. В нее входили как кровнородственные чле­ны, так и их слуги из других обедневших семей и даже домашние рабы. Богатые семьи достигали очень больших размеров и превращались, как мы видели выше, в новые этнические единицы.

 

Чадь была не только социальной формой существования, но и в большей степени важней­шей экономической организацией, поскольку вести пасту­шеское хозяйство было выгоднее большим коллективом. Необходимость таких коллективов усугублялась тем, что все молодые мужчины каждой семьи были всегда обяза­ны принимать участие в любой войне сюзерена, т. е. у них не было возможности постоянно участвовать в хо­зяйственной деятельности семьи. Несомненно, существо­вало сильное экономическое расслоение внутри черно-клобуцкого союза. Оно прекрасно выявляется археолога­ми при анализе инвентаря, обнаруженного в могилах вместе с покойниками. Прежде всего бросается в глаза различие захоронений с останками коня и без них.

 

Те и другие погребения синхронны и произведены под курганами, т. е. по языческому обряду, поэтому разницу в обряде можно уверенно объяснять имущественным не­равенством захороненных. Покойники без останков коней, безусловно, принадлежали к беднейшей части населения. Многие из них сопровождаются небольшим ножичком, горшком и кресалом с кремешком. Иногда в них вместо конских частей (чучела) бросали уздечку, от которой сохраняются железные удила. Таких погребений в По-росье обнаружено около 25% от общего числа раскопан­ных комплексов.

 

Погребения с чучелами коня далеко не все одинаковы по количеству, разнообразию и богатству сопровождаю­щего инвентаря. Обычно состав находок очень ограни­чен: кроме оседланного и взнузданного чучела коня, с мужчинами помещались те же ножики, кресала, точи­ла, а у женщин — серьги, зеркала, единичные бусинки и пр. К другой категории относятся погребения воинов с остатками луков и колчанами со стрелами. Третья кате­гория погребений представлена мужскими захоронениями с полным набором оружия, т. е., кроме лука и стрел, в них помещены копья и самое дорогое, обыкновенно пе­редававшееся по наследству оружие — сабля. Самые бо­гатые (единичные) погребения отличаются не только бо­гатой отделкой оружия и сбруи (обычно серебряной че­канкой или резной костью), но и помещением в них оборонительных доспехов: железных шлемов, иногда сложных забрал в виде прекрасно выкованных личин, кольчуг, а также серебряных и золотых украшений и сосудов.

 

Таким образом, состав и качество находок позволяют нам говорить об очень четком разделении черноклобуцко-го общества на несколько экономических и, очевидно, социальных категорий: безлошадных бедняков (пасту­хов) , воинов-лучиршов, воинов тяжеловооруженной кон­ницы и, наконец, воинов, принадлежавших к верхушке черноклобуцкой аристократии.