Расположение лукоморских половцев.

Уже в XI в. вполне определилось местопребывание лукоморских половцев. Они были разбиты в первом боль­шом походе русских в степь в 1103 г. Однако, судя по тому, что во второй половине XII в. Лукоморцы начи­нают играть весьма заметную роль в жизни степи, пол­ностью эта орда уничтожена не была.

 

К тому же наход­ки каменных статуй «промежуточной» группы в районе предполагаемого расположения основного массива Лукоморцев на речке Молочной, впадающей в Азовское море, также свидетельствуют в пользу того, что жизнь здесь не замирала и в первой половине XII в.

 

Правда, довольно длительное время орда, как и орда Боняка, оставалась безвестной. Она не принимала участия в военных дейст­виях, и на нее — ослабленную и разбитую на аилы — не имело смысла ходить в походы (взять с разоренных аилов было нечего). Однако постепенно мирное сущест­вование приводило к экономическому укреплению вхо­дивших в орду куреней и аилов. И это, в свою очередь, привело к увеличению ее военного потенциала.

 

На западных от Приднепровья землях, помимо орды «диких половцев», о которой мы говорили в предыдущей главе, где-то примерно в степях бассейна Буга локализо­валась крупная куманская орда. Под 1159 г., видимо, именно об этой орде писал летописец. Русский придне­стровский киязь Иван Берладник, заключив военный союз с половцами (естественно, с ближайшей к нему ордой), ходил на «подунайские земли», взял там «товара много» и затем, по словам летописца, «пакостяше» галицким рыбакам, подойдя к галицким городам Кучелмину и Ушице.

 

Однако он не разрешил половцам взять и огра­бить эти городки, и обиженные кочевники отошли от него: «...разгневашеся половци, ехагаа от Ивана» (ПСРЛ, II, с. 497). Второе сообщение под этим же годом также, видимо, касается этой орды. В нем даются немногочисленные, но весьма любопытные сведения. Во-первых, указывались размеры орды— 20 тыс. человек. Во-вторых, в тот год во главе ее стоял хан Башкорд. В-третьих, он назван отчи­мом вщижского князька Мстислава Владимировича, «бе бо мати его бежала в половци и шла за него (Башкорда.—С. П.)» (ПСРЛ, II, с. 501).

 

Летописец специаль­но подчеркивает, что мать бежала в степь, т. е. второй раз вышла замуж «самоволкой». Это было нарушение установившихся за прошедшие сто лет отношений Руси с кочевниками. Русские князья никогда не отдавали своих дочерей замуж за ханов, хотя сами часто жени­лись на знатных половчанках. В данном случае безотказ­но действовал неписаный закон средневековья: в тех слу­чаях, когда кочевые правители стояли во главе сильных государственных объединений, владетели соседних осед­лых государств не только брали из степи жен, но и отправляли своих дочерей и сестер в жены степному вла­стителю, подчеркивая этим свое равноправие с ним. Можно безошибочно судить о степени влиятельности ко­чевого объединения по тому, брали ли жен из него или вообще не роднились с ним и, что особенно существен­но, отдавали ли в него своих родственниц.

 

Так, не из­вестно ни одного случая браков русских князей с дочерь­ми вассальных черных клобуков, переяславских торков или черниговских коуев. С «дикими половцами» и со все­ми остальными половецкими ордами русские князья охот­но роднились. Начиная со Святополка, взявшего за себя дочь Тугоркана з 1094 г., браки с половчанками стали, по-видимому, частым явлением среди русской знати и особенно князей, которым постоянно нужны были союз­ники и наемники в войнах.

 

Характерно, что Святополк женился на дочери половецкого хана после сокрушитель­ного поражения, которое он потерпел от будущего тестя. Несмотря на то что в данный момент женитьбы русский князь был слабее, он не отдавал в степь свою дочь или сестру, а, наоборот, брал из степи девушку. Этот акт был официальным признанием кочевых соседей в качест­ве достаточно самостоятельной и влиятельной «организа­ции». Однако в целом сила и международный вес поло­вецких ханов были значительно меньше, и ни один из них за все время пребывания в южнорусских степях по­ловецких орд и объединений так и не смог получить в жены русскую княжну. Вот потому-то уникальная исто­рия матери Мстислава Владимировича и нашла отраже­ние в летописной записи.

 

Интересно, что хан Башкорд вовсе не считал себя обязанным помогать своему «сыну», перейдя на сторону Изяслава, воевавшего в тот год с Мстиславом Владими­ровичем, а также Владимиром и Ярославом, которые стремились выгнать его с киевского стола. В то же время и Мстислав не жаловал своего степного «родича». Когда половцы вслед за Изяславом отступили от осажденного Белгорода к Юрьеву, русские князья (в том числе и Мстислав) послали за ними в погоню берендеев «и много их изоимаша берендичи и гюргевичи и ино их во Реи истопе» (ПСРЛ, II, с. 502).

 

Очевидно, «самовольное» родство не признавалось ни в степи, ни в русских княжествах. Западнее Буга отдельные стенные районы Подунавья начали также осваиваться половцами-куманами (Голубов-ский, 1889). Есть сведения, что первая группа, или «вол­на», куманов осела в 90-х годах XI в. (па реке Прай). Еще одна группировка кочевала в Добрудже. Вероятно, именно на них посылал Изяслав свои полки в 1153 г. на реку Сирет. Возможно, что половцы частично уже утвердились и на южном берегу Дуная.

 

После смерти византийского императора Алексея Комнина (1118 г.), бывшего отважным воином и хитрым политиком, умев­шим держать «варваров», с которыми приходилось стал­киваться, под своим контролем, половцы вторглись в Бол­гарию и заняли долину вокруг городка Видина, а в 1122 г. они разрушили город Гарван (древнюю Диногетию), так­же находившийся на левом берегу Дуная. В середине XII в. Оттоп Фризепгентский писал, что половцы кочуют вместе с печенегами в Подунавье на востоке от Венгрии, за Трансильванией.

 

Тогда же появилось в источниках упоминание об одном из яижнедунайских бродов, назван­ных Куманским. Все это свидетельствует об активном освоении куманами придуиайских долин и пастбищ. В кон­це XII в. русский летописец вполне определенно называл эту группировку Подунайцами (запись 1190 г.).