Половцы у себя дома.

В течение нескольких тысячелетий восточноевропейские степи были колыбелью кочевничества. Одна за другой набегали кочевнические волны из Азии на берега Черного и Азовского морей и многочисленных могучих рек, про­резавших с севера на юг богатейшие пастбищные угодья — необозримые степные просторы. Н. В. Гоголь создал вели­колепное стихотворение в прозе, посвященное девственной степи: «Степь, чем далее, тем становилась прекраснее... Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам ди­ких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их, Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялася зе­лено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов...» («Тарас Бульба»).

 

Попадая в это царство мпоготравного изобилия после зауральско-заволжских скудноватых сухих пространств и азиатских полупустынь, кочевники всеми силами стара­лись закрепиться на этих землях, предоставляющих им возможность максимально полного развития кочевого ско-товодчества. По словам Ал-Джузджани, писавшего свой труд в середине XIII в., «Туши (Джучи.— С. 17.), стар­ший сын Чингисхана, увидел воздух и воду Кипчакской земли, то он нашел, что во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих» (Тизенгаузен, II, с. 14). И он решил, что нужно остаться в этих степях. И так, как мы говорили, делали все и до монголов при­ходившие сюда орды.

 

Обычно каждая климатическая зона ограничивает ви­довой состав стад. Особенно ярко это можно видеть на севере — в тундре, где разводят только оленей, или в африканских пустынях, в которых может выжить только верблюд. Восточноевропейское степное разнотравье поз­воляло держать стада, в которые входили все виды до­машних животных, способных к постоянному передвиже­нию на довольно больших пространствах, т. е. практиче­ски всех, кроме свиней.

 

О составе половецкого стада мы можем судить по не­однократным упоминаниям о нем в летописях. Летописцы с удовольствием перечисляли захваченную во время удач­ного степного похода добычу, в том числе и скот — ос­новное богатство кочевника. Впервые такое перечисление помещено под 1103 г., когда после победы над половцами у Молочной «взяша бо тогда скоты, и овце, и кони, и вельблуды». Это наиболее полная характеристика по­ловецкого стада. Как мы видим, в него входили даже верблюды, а наличие в стаде «скотов», т. е. крупного ро­гатого скота, свидетельствует о развитости кочевническо­го хозяйства. К сожалению, обычно летописцы, рассказы­вая о добыче, просто указывают на взятие стада. Однако после особенно удачных походов они говорят о захвачен­ных конях и овцах (1111 г.), о «скотах» и конях (1170, 1193 гг.).

 

Естественно, самой ценной добычей всегда были кони —- основная военная и рабочая сила в эпоху средневековья не только у кочевого, но и у оседлого зем­ледельческого населения, поэтому о них пишут чаще, чем об остальных взятых в вежах животных.

 

Кипчаки и кимаки, захватив степи и разделив зоны кочевания между собой, довольно долго кочевали по сте­пям круглогодично, ведя так называемое таборное коче­вание. Степь была настолько обширна и богата травами, что в первое время можно было кочевать, не деля ее на более мелкие участки между ордами, куренями и аилами. Аммиан Марцеллин, писавший в конце IV в. о гун­нах, находившихся на этой же стадии экономического развития, что и половцы в середине XI в., так характе­ризует кочевническое экстенсивное «хозяйствование» гунн­ских орд: «Придя на изобильное травою место, они рас­полагают в виде круга свои кибитки... истребив весь корм для скота, они снова везут, так сказать, свои города, рас­положенные на повозках... Гоня перед собою упряжных животных и стада, они пасут их...» (Плетнева, 1982, с. 20). Русский летописец был отлично осведомлен об этом способе кочевания. Рассказывая под 898 г. об уграх, про­ходивших мимо Киева, он говорит: «...пришедше к Днеп­ру, сташа вежами, беша бо ходяпде, яко и половцщу, (ПСРЛ, II, с. 18). Мы знаем, что экономике, находящей­ся на стадии таборного кочевания, свойствен в общест­венных отношениях военно-демократический строй.

 

А для последнего уже характерны социально-политические объ­единения типа союзов племен. Именно такими союзами, во всяком случае первона­чально, были известные нам объединения XI в., возглав­ленные в конце этого века Боняком, Шаруканом, Тугорканом, Урусобой и пр. Основной целью их был захват все новых и новых земель, максимальное овладение степью, а где это было возможно, и лесостепными райо­нами. Однако довольно быстро этот процесс захвата прекра­тился — многотравные богатые пастбища вполне, видимо, обеспечивали кормами громадные стада.

 

В то же время содержание скота на подножном корме круглогодично приводило к необходимости более рациональной органи­зации освоения степи, в частности более строгого разде­ления кочевок па летние и зимние. Экономическая необ­ходимость стимулировала установление для каждого стенного подразделения определенных маршрутов переко­чевок и более или менее постоянных мест для зимних и летних становищ. В одном из предыдущих разделов книги говорилось, что половцы уже в последние десятилетия XI в. перешли ко второй стадии кочевания. От первой она отличается прежде всего разделением пастбищ на определенные уча­стки, принадлежавшие конкретным ордам, куреням и аилам, т. е. значительно большей стабильностью кочевых группировок, ограниченных в своем движении четкими пределами.

 

Усиливавшаяся с каждым годом стабилиза­ция сделала кочевников доступными для русских полков. Первые походы русских в степь — косвенное, но надеж­ное свидетельство возникновения у половцев определен­ных мест становищ. Другим доказательством является, как говорилось выше, установка вблизи становищ и на кочевых маршрутах многочисленных святилищ предков с одной, двумя, десятью и более каменными статуями. Кроме того, в районах, наиболее населенных, начали со­оружать над погребенными большие или малые курганы, а иногда и целые могильники (до этого половцы пред­почитали захоранивать своих умерших родичей в древ­них курганных насыпях). Распространение каменных статуй и курганных захоронений, датирующихся по со­провождающим вещам XII в., дает представление о расселении половцев по степи. В предыдущей главе мы про­следили, как расселялись половцы в первой половине XII в. (по распространению статуй «промежуточных» ти­пов).

 

Статуи следующей, «эволюционной» группы встре­чаются в значительно большем количестве сравнительно с ранними и «промежуточными». Это говорит, очевидно, не только о широком развитии камнерезного ремесла у половцев во второй половине XII в., но, по-видимому, и о количественном росте половецкого населения в ордах. К сожалению, в письменных источниках почти не со­хранилось сведений о размерах кочевнических, в частно­сти половецких, орд. Тем не менее по отрывочным упоми­наниям мы можем все-таки составить какое-то представ­ление об этом. Так, Анна Комнина писала о пленении 30 тыс. печенегов. Даже если допустить, что в битве по­гибли все печенежские воины, т. е. примерно 6—7 тыс. человек (напомним, что соотношение количества воинов от всего количества населения 1 : 5), то величина орды не превышала 40 тыс. Так, с 40-тысячной ордой откочевал в Венгрию из восточноевропейских степей хан Котян в 1237 г. Видимо, можно считать, что это был обычный, самый распространенный размер одной орды.

 

В 1109 г., 2 декабря, боярин Владимира Мономаха Дмитр Иворович с полком взял у Дона (Донца) 1000 половецких веж. В одну вежу, или, как их называли русские, чадь (боль­шую семью), в среднем входило не более 35—40 человек, а значит, боярину удалось захватить в плен целую орду. Удался этот отчаянный набег потому, что зимой кочевни­ки были, как правило, ослаблены, заняты поисками наи­более удобных пастбищ, а если зима была суровой, то просто спасением скота от голодной смерти. И сами они, и их кони зимой нередко голодали и, во всяком случае, не были способны к решительным действиям. Надо ска­зать, что это обстоятельство отлично было известно па Руси: обычно русские отправлялись в степь за полоном и в последующие годы зимой (иногда подчеркивается, что зима была «лютой») или ранней весной, когда по­ловцы еще не оправились от тяжелой зимы и, главное, не могли быстро маневрировать по степи из-за весеннего отела скота. Характерно, что и половцы при нападениях на русские земли всегда учитывали время наибольшей занятости населения княжеств полевыми работами и при­ходили на Русь летом (иногда по три раза за сезон!) или же, пользуясь бедственной засухой, почти беспрепятствен­но грабили русские пограничные села и городки.

Возвращаясь к вопросу о численности половецкой ор­ды, следует вспомнить 7 тыс. воинов хана Селука, при­шедших на Черниговщину в 1128 г. С учетом того, что часть воинов все же оставалась в вежах, можно думать, что и орда Селука достигала того же «среднего» разме­ра — 40 тыс. человек. Правда, были в степях и менее крупные группировки, например орда Башкорда, в кото­рую входили всего 20 тыс, человек. Еще меньше была орда (возможно, курень) хана Тоглия, о которой лето­пись упоминает в связи с событиями 1172 г. Размеры всей группы равнялись 7 тыс., а воинов они выставили 1200, т. е. и здесь примерно соблюдалась пропорция 1: 5. Несмотря на несомненное существование в степях са­мых различных по величипе и политической значимости подразделений, представляется весьма вероятным, что размеры орд колебались от 20 до 40 тыс., причем преоб­ладали 40-тысячные орды.

 

Вместе с окружающими вежи стадами это были весьма представительные объединения, и недаром Аммиан Марцеллин писал о том, что гуннские становища напоминают ему города на колесах. Всего в восточноевропейских степях кочевало, как мы видели в предыдущей главе, в первой половине XII в. не менее 12—15 орд, а это значит, что общее количество населения равнялось примерно 500—600 тыс. человек. Если учесть, что в среднем малая семья в пять человек, чтобы вести кочевое хозяйство, должна была иметь стадо, соответст­вующее по поголовью 25 лошадям (1 лошадь=5 голов ро­гатого скота+6 овец), то можно представить себе разме­ры передвигавшихся по степям соединенных кочевий-веж. Следует помнить также о существовании степных богачей, имевших во владении стада, состоявшие из 10 тыс. коней и 100 тыс. голов овец (Ибн Фадлан, с. 126; Тизенгаузен, 1884, с. 286).

 

Поэтому, несмотря на природные богатства, южнорусские степи фактически могли обеспечить в целом небольшое количество скотоводов-кочевников. Требова­лись новые земли и постоянная забота о добыче новых средств к существованию. Тем более что вновь, как два столетия назад, в Приуралье у шары-кипчаков (половцев) наметилась к середине XII в. тенденция к демографиче­скому подъему. Донецкая орда начала активно расселять­ся на запад, и этот процесс продолжался и во второй по­ловине XII в. «Донцы», судя по распространению камен­ных статуй, заняли уже правый берег Днепра вплоть до Ингульца и крымские степи. Интересно, что на Ингульце [(Ивле, как называет его летописец) стояли «сторожи половецкие» — в 1193 г. в походе русские полки прежде всего столкнулись с ними, а потом уже пошли к Днеп­ру — вежам и стадам. Ивля, видимо, была тогда как бы пограничной западной рекой половецких (шары-кипчак-ских) кочевий. Очень увеличилась численно нижнедон­ская группировка половцев, продвинувшаяся на восток по степям до среднего течения Дона. То же случилось и с предкавказской ордой, распространившейся не только в прикаспийских степях современной Калмыкии, но и в Дагестане (в грузинской летописи упоминаются «дербент­ские кипчаки»). Отдельная группа половцев занимала берега Нижней Волги.

 

Там уже в первой половине XII в. восточные авторы помещали город Саксин. Ал-Гарнати побывал там дважды — в 1131 и 1153 гг. Он писал, что основное население Саксина — гузы, а кроме них там живут хазары, болгары и сувары {Федоров-Давыдов, 1969). При этом гузы и болгары управляются разными эмирами. Этнический состав города позволяет нам пред­полагать, что Саксин возник на руинах хазарской столи­цы Итиль. Как городки на Донце, как Белая Вежа, Сак­син превратился в ремесленный степной городок, вокруг которого раскидывали свои кочевья кипчаки-половцы. Сохранились сведения, что в конце XII в. город часто грабили отдельные кипчакские отряды.

 

Тем не менее он продолжал существовать вплоть до монгольского нашест­вия и даже дал области вокруг него свое имя. Его по­лучили также и кочующие там половцы. Русский летопи­сец именует их отдельно от половцев: «саксины» и «по­ловцы» фигурируют в летописи в рассказе о нашествии монголов. Очевидно, это вполне оправданное деление, поскольку на Нижней Волге население было всегда очень смешанным. Недаром Рашид-ад-Дин уже в XIV в. назы­вает кипчакские степи Поволжья «Дешт-и-Хазар», т. е. хазарские степи. Население Хазарского каганата продол­жало жить вместе с новыми завоевателями. Вероятно, именно из-за смешанности населения здесь, на Нижней Волге, кипчаки не ставили святилищ с каменными ста­туями: обычай «заглох» в чуждой этнической среде. Как бы там ни было, но следует констатировать, что во второй половине XII в. половцы и куманы освоили все восточноевропейские степи.

 

 Подунайская орда кочева­ла на крайних западных придунайских степях, саксины — на поволжских. Друг от друга они были отделены почти 2000 км. Весьма значительны были их владения и в ме­ридиональном измерении. В Приднепровье и Подонье расстояние между северным краем их кочевий до Пред­кавказья и Крыма равнялось 500—750 км. Очень выра­зительно и в то же время точно характеризует границы Половецкой степи автор «Слова о полку Игореве». Он перечисляет «земли незнаемые», недоступные русским: Волга, Поморие, Посулие, Сурож, Корсунь, Тмутаракань (Слово, с. 12). Здесь перечислены, как мы видим, и По­волжье, и Приазовье—Причерноморье, и крымские города Сурож и Херсонес, и прикубанские (таманские) степи. Не говорится совсем только о западных рубежах, посколь­ку князь Игорь направлял свои полки не на куманские, а на собственно половецкие кочевья — на средний Донец.

 

Следует сказать, что монголы, захватившие степи по­сле половцев, кочевали обычно вдоль рек — в меридио­нальном направлении (Егоров, 1985, с. 38). Зимой они располагали свои кочевья на юге, а на лето отходили к северу — нередко в лесостепные угодья, дававшие не только корм скоту, но и великолепную возможность орга­низации облавных охот, всегда игравших большую роль в жизни кочевых народов.